Хозяйка собственного поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 35

— Марья не преувеличивала, — улыбнулся Виктор. — Обычно выезжают за два-три дня, гостят у друзей и уезжают еще через два-три дня после представления. Примерно как и мы.

Из дверей дома вышел мужчина лет сорока, гладко выбритый, в одежде господской, но поношенной, похоже, с барского плеча. Поклонился.

— Алексей, вели отнести сундуки в наши комнаты, — распорядился Виктор. Обернулся к повозке, которая остановилась за каретой. Петр сидел на козлах, Дуняша и рыжий Вася уже соскочили с телеги и неловко переминались около нее.

— Василия отдаю тебе в распоряжение, выучи чему успеешь, мы пробудем около недели, — продолжал командовать муж. — Дуняша — новая горничная барыни, представь ее Аглае, пока здесь, пусть учится. Аглая — моя городская экономка, — пояснил он мне, видимо, вспомнив, что я все забыла. Подал мне руку.

Я без стеснения на нее оперлась. Очень хотелось потянуться, выгнуться туда-сюда, но что-то подсказывало, что так вести себя посреди улицы неприлично.

— Пойдемте в дом, — сказал муж.

24

С улицы дом выглядел совсем небольшим, вот разве что чугунная ограда на каменном основании, отходящая от него, была слишком длинной. По другую сторону ограды виднелись аккуратно подстриженные кусты боярышника. Даже сейчас сквозь ветки трудно было разглядеть, что происходит во дворе, а когда они покроются листьями, и вовсе ничего видно не будет.

На улицу из ограды выглядывала лишь стена с двумя окнами да круглая башенка с лестницей крыльца. Опираясь на руку Виктора, я поднялась по ступеням, обе повозки проехали в распахнутые ворота и скрылись во дворе вместе с Дуней.

— Дуню и Петра разместят как следует? — забеспокоилась я.

— Обо всех позаботятся, не волнуйтесь.

Дворецкий открыл дверь, впуская нас в круглый вестибюль. Оттуда вверх вела лестница, закрытая дверь в стене за ней сияла медью ручки: то ли часто пользуются, то ли хорошо чистят. Сквозь арку в другой стене виднелась просторная комната. Судя по шкафу, пуфикам и стоящей в углу вешалке, это было что-то вроде прихожей.

Из двери рядом с лестницей вышла женщина лет тридцати пяти.

— Аглая, помоги барыне раздеться, проводи в комнаты и обиходь, — приказал Виктор. — Потом обустрой ее горничную, накорми, а дальше она барыне будет прислуживать под твоим присмотром. Девка деревенская, учить всему надо будет.

— Да, барин. — Аглая поклонилась ему. — Позвольте шубку вашу, барыня.

Я скинула ей на руки свои сорок одежек — шубу, тонкую кашемировую шаль под ней, капор, варежки и муфту. Зря я ворчала на Марью: так-то на улице вроде и весна, и тепло, но под конец пути и я начала замерзать, несмотря на одежду, жаровню и чай. Аглая быстро сложила одежду в шкаф.

— Извольте в комнаты свои пройти.

Я глянула на Виктора, который разделся с помощью дворецкого.

— Отдыхайте, — сказал муж. — Сейчас соберут обед и вас пригласят в столовую. Или велите принести вам в будуар? Нас не ждали, поэтому еда будет простой.

— Если вы хотите отдохнуть в одиночестве, то я поем в будуаре.

— Я был бы рад, если бы вы составили мне компанию.

— Значит, договорились, — улыбнулась я. Обернулась к прислуге. — Аглая, покажи мне, пожалуйста, дом. Весь.

Виктор едва заметно приподнял бровь, но комментировать не стал. Аглая и вовсе сделала вид, будто так и надо, чтобы хозяйка дома, пусть номинальная, просила его показать.

В самом деле, может, я ищу к чему придраться, пользуясь тем, что мы явились без предупреждения. Да и с чего бы хозяину предупреждать, что он домой собрался. Это же человека надо посылать, да не пешком, телефоны-то не изобрели.

И все же везде в доме было тепло — ждали хозяина или нет, топили и в его отсутствие везде, а не так, как у меня, только в тех комнатах, где кто-то жил. Наверное, это было правильно — дом не остывал, не отсыревал, а значит, и плесень не разводилась, и кладка не портилась. Но и обходилось это явно недешево. Поди протопи этакие хоромы!

Из передней одна дверь вела на половину барина. Туда я не пошла, чтобы не мешать Виктору отдыхать с дороги, да и нечего мне делать ни в его спальне, ни в кабинете, ни в гостевых комнатах.

Другая дверь из прихожей вела в большую гостиную. Обстановку я особо не заметила — что-то в зеленых тонах от светло-оливкового до темно-хвойного. Все внимание сразу же приковывал… даже не знаю, как называть этот инструмент. Слишком низкий для пианино, слишком маленький и прямоугольный для рояля. Я даже засомневалась, правильно ли поняла его назначение, приподняла крышку из красного дерева. Черные и белые клавиши. Какая-то разновидность фортепиано.

Я подняла с инструмента тетрадь. Ноты выглядели привычными.

Аглая поняла меня по-своему.

— Как вы и велели, ничего не убирали с вашего последнего визита.

А вот это я влипла. Настенька, похоже, любила играть на… пусть будет пианино. В нашей деревне, конечно же, никакой музыкальной школы не было — кружок при доме культуры. Я туда даже ходила сколько-то, больше из любопытства да из симпатии к руководительнице, обожавшей детей и музыку. Потом появились более интересные занятия — и с тех пор я клавиш не касалась.

Сослаться на всю ту же потерю памяти после болезни? Тогда проще сразу же вернуться домой и носа не высовывать из усадьбы, а любых гостей гнать вон. В старом доме, к слову, инструмента не было, наверное, тоже кредиторы вывезли. А то и вовсе сразу в монастырь идти, там точно не понадобится умение вести себя в театре, танцевать на балах и играть на музыкальных инструментах.

Вот только такая перспектива меня совершенно не устраивала.

— Жаль, что старая барыня сейчас не выезжает из родового поместья мужа, — негромко проговорила Аглая. — В былые времена в ее салоне столичные знаменитости бывали. Только и остался от того времени, что этот та… тафель-клавир.

Аглая не выглядела слишком старой, чтобы помнить «былые времена», хотя, если начала работать в юности и дослужилась до экономки, лет двадцать стажа могла иметь. Но интересно, с чьих слов она говорила — самой ли «старой княгини» или ее сына? Если второе — дело плохо, сравнения с идеальной свекровью ни одна женщина не выдержит. При мне Виктор лишь один раз упомянул о матери, вспоминая, как надеялся, что жена займется хозяйством. Что ж, посмотрим.

— Барину нравилось, когда вы для него играли, да теперь уж, наверное, не до музицирования. — Экономка вздохнула то ли с настоящим, то ли с притворным сочувствием. — Пойдемте дальше, барыня.

Интересно. Очень интересно. Кажется, прислуга молодую княгиню недолюбливает. «Когда кажется — тогда крестятся», проворчала я про себя, следуя за экономкой в столовую.

Если правда, что красный цвет усиливает аппетит, то обитатели этого дома явно не страдали от его отсутствия. Верхнюю половину стен, над панелями темного дерева, покрывали обои глубокого винного цвета, бархатные шторы в тон окаймляли окна. Посередине этого бордового великолепия царил стол. Овальный, огромный, человек двадцать, наверное, можно посадить. Почему-то мне представилось, как муж с женой обедают в гробовом молчании по разные стороны этого стола, разделенные не только расстоянием, но и взаимными обидами.

— Прикажете подать кушанья вам в будуар, как обычно? — спросила Аглая.

А ведь она прекрасно слышала, как я сказала Виктору, что буду обедать с ним. Что это — привычка переспрашивать барыньку, у которой семь пятниц на неделе, или намек на мое шаткое положение в этом доме?

Или у меня просто разыгралось воображение? Эти хоромы, где все говорило о богатстве — не показном, а том, что переходит из поколение в поколение и воспринимается владельцами как само собой разумеющееся, — заставляли меня чувствовать себя той, кем я и была по сути — деревенской девчонкой, случайно попавшей в роскошный дом. Я обругала себя: вот же, разбушевались комплексы! Вслед за Аглаей вернулась в гостиную, миновала малую гостиную, действительно небольшую, но очень уютную, и оказалась в галерее, за окнами которой виднелся парк.