На афганской границе (СИ) - Март Артём - Страница 21

Ехали долго. Часа полтора нам понадобилось, чтобы добраться до расположения Московского Пограничного отряда.

Отряд расположился в небольшом поселке городского типа «Московский», и назван был именно по имени населенного пункта.

Было прохладно. Сидели мы в открытом кузове. Холодный ветер дул в коротко постриженное темечко. Кто-то курил. Кто-то болтал, стараясь пересилить рев двигателя пятьдесят третьего газона. Иные пытались подремать.

Уткин тоже, кажется, спал на своей лавке. Он оперся о бортик и свесил голову на плечо. Димка пытался закурить, но ветер постоянно сдувал робкий огонек спички. Мамаев сидел тихо, только, вместе со всеми, подпрыгивал время от времени на кочках неровной грунтовой дороге. Я дремал, стараясь поспать, пока еще есть такая возможность.

— Гля мужики! В Москву едем! — Рассмеялся кто-то из призывников.

Открыв глаза, я бросил взгляд вперед. Под фарами грузовика на миг мелькнул дорожный знак «Москва» и тут же скрылся в темноте.

— Ага! Всем теперь рассказывать можешь, что в Москве служил!

— Пограничником!

Послышался нестройный гогот призывников. М-да. Кажется, утренний ветер напрочь выдул из их голов любой намек на сон. И зря. Лучше б спали, блин. Пожалеют же потом.

Мы заметили на перекрестке, что развернулся спереди, другую автомашину. Нас пропускал еще один газон. Свет фар выхватил его кузов из темноты, и я увидел, что он тоже армейский, и тоже полон людей. Ну вот и еще пополнение едет. Когда мы прошли перекресток, газик пристроился за нами.

Черная громада гор, росшая на пути, развернулась огромной тенью, когда мы въехали в поселок. Небольшой, низкоэтажный, он спал почти в полной темноте. Только кое-где светили редкие огоньки окон и фонарей.

По темноте дороги к гарнизону отряда я почти не запомнил. Не рассмотрел природных красот поселка. А ведь они были. Взять только одну гору, которая, впрочем, выглядела сейчас мрачно и таинственно.

Газон дал по тормозам, все чуть не повалились с длинных лавок, примостившихся с обоих бортов. Уткин смешно захрапел, перед тем как проснуться, чуть не подпрыгнул с места. Потом лениво выпрямился, расталкивая меня и Диму своими широкими плечами.

Я успел заметить, как сержант Свиридов и старлей Машко выгрузились из машины. Машко сказал что-то подбежавшему Часовому, и тот поторопился открывать большие железные ворота с красной звездой.

— Учебка, значит, — проговорил Уткин задумчиво, когда газик медленно вкатился на территорию погранотряда.

— Ты мне скажи, Васек, — начал вдруг Дима Ткачен, — ты сало любишь?

— Ну так, не очень. А что?

— Ну и хорошо. Я вот люблю.

— Чего хорошо-то, Дима?

— А то, что я слышал, в местных погранвойсках из мясного только сало дают.

Вася Уткин скривился так, что непонятно было, испытывает он отвращение или разочарование.

— Значит, мне больше достанется, — наблюдая, как за нами заезжает вторая машина, сказал Димка.

— Я сало люблю, — робко буркнул Мамаев.

— По тебе видно.

— Не переживайте, — вклинился я, — все сало тут полюбим.

— Это еще почему? — Хмыкнул Димка.

— Гонять будут так, что все залетит за милую душу. И не заметишь.

Старлей скомандовал выгружаться. Мы стали выскакивать из газика. Ровно то же самое скомандовали и соседней машине. Офицеры с сержантами торопливо удалились, и их место занял молодой, не старше тридцати лет узбек-прапорщик. Он был невысок, но подтянут и широкоплеч. В полутьме я мог разглядеть только его округлое лицо и маленькие глазки.

— Застава, стройся! — Крикнул он громко, и будто бы на совершенно чистом русском.

Обе группы призывников на мгновение замешкались, не зная, строится ли им вместе или поддельности.

Я среагировал быстро. Встал смирно. Дима с Уткиным и Мамаевым подхватили мой порыв и тоже построились рядышком. Это сориентировало остальных, и через минуту вся группа, человек сорок, уже стояла в неровной линии.

Сержант, пришедший вместе с прапором, взялся за ремень, хмыкнул, глядя на нас.

— Лоботрясы, блин, — криво ухмыльнулся прапор. Потом крикнул: — Здравия желаю, товарищи вновь прибывшие!

— Здравия желаем! — Ответил нестройный хор.

— Поздравляю вас с прибытием в сто семнадцатый Краснознаменный Московский пограничный отряд среднеазиатского пограничного округа погранвойск КГБ СССР! — Излишне торжественно крикнул прапорщик.

При этом лицо у него стало такое серьезное, что это было заметно даже в темноте. Призывники на миг замешкались, не зная, что ответить. «Ура» Я крикнул первым, и остальные тут же подхватили.

— Ну салаги, ни дать ни взять, — растянулся в улыбке прапорщик, — ну ниче. Научим. Не отвертитесь. Мы тут, мать вашу, границы Родины защищаем. Лоботрясам у нас не место!

— Умурзаков! Не выражаться! — Строго рыкнул на него старлей Машко, пробегавший мимо по направлению, видимо, к штабу.

— Виноват, товарищ старший лейтенант, — сконфузился узбек.

Когда Машко убежал, прапорщик что-то пробурчал стоящему рядом лейтенанту.

— Ну че, орлы! — С ехидством хмыкнул прапорщик, — Сразу по вам видно, что грязью обросли по дороге к нам. Ну ниче. Щас мы из вас сделаем нормальных людей. Вон, видите? Вон там домик стоит, низенький такой?

Ребята стали выглядывать из шеренги, устремили взгляды туда, куда указал прапор. Я же, уже знал, что длинный низкорослый «домик» это ничто иное, как баня.

— Это баня! Там мы вас щас и отмоем. Хе! От остатков гражданской жизни. Нале-во!

Шеренга повернулась.

— За мной, шагом марш!

Прапор повел нас к бане. Первым делом попали мы, как известно, в раздевалку. Большая, предназначенная для нужд целой роты, она была отделана высмоленным деревом внутри. У трех из четырех стен стояли длинные лавки. Над ними висели шеренги железных крючков для одежды.

На свету я смог рассмотреть лицо прапорщика. Круглое и щекастое, оно было очень загорелым и будто бы смешливым. Казалось, что с пухловатых его губ никогда не сходит ехидная ухмылка. Узковатые маленькие глаза делали Умурзакова похожим на довольного хитрого кота.

Прапор сказал что-то старлею, сопровождавшему его, и тот убежал наружу. Всем остальным прапорщик Умурзаков приказал раздеваться.

— Разрешите, товарищ прапорщик! — подал голос странный модник из соседней, приехавшей за нами машины, — а вещи куда сдавать, что б домой отправили?

«Странным модником» он мне показался потому, что приехал в отряд в грязноватых уже джинсах с кожаной вставкой «Левайс» на поясе сзади и импортной дутой куртке.

— Вещи?

— Ну да. В которых я приехал. Скажите, к кому обратиться, чтобы сдать на хранение мою одежду? Я бы хотел отправить ее домой, если можно.

— Можно! Конечно можно! — Покивал Умурзаков, — щас лейтенант Бодрых придет, к нему обратись.

Шмотки мы оставили на лавках, злые и сонные молодые бойцы, которых подняли рано утром, чтобы обеспечить наше преображение в «нормальных людей», притащили мыльно-рыльное. В основном это было ядреное хозяйственное мыло. Мыло было шершавое и дубовое. Казалось, при определенной сноровке им даже голову можно было пробить. Эх… Пахнуло ностальгией…

Баня тоже была просторной, но с низковатыми потолками. Ее выложили бледным кафелем, а с двух сторон, на стенах висели душевые лейки. Вода была горячая и щедро щипало тело. Видать, постарались местные солдатики. Раскочегарить котел как полагается. От этого в бане почти сразу заклубился тяжелый пар. Голые фигуры призывников, выстроившиеся в очереди к душам, окутало белыми клубами.

— Зараза! Кипяток, не иначе! — Отскочил из-под струи Димка, — купаться невозможно!

— Ну невозможно, так отходи! — Буркнул уже знакомый мне кругломордый Семен. — очередь не задерживай!

— Да погоди ты, дай попривыкнуть!

— Ты пока привыкать будешь, нас уже наружу погонят!

Наглый Семен полез под душ, стараясь оттолкнуть Диму.

— Э, — вмешался я, — и пихнул того в грудь.

На миг лицо Семена блеснуло страхом, но он почти тут же скрыл это. Глянул на меня исподлобья.