На афганской границе (СИ) - Март Артём - Страница 16

Остальные смеясь поддакнули.

Я быстро оценил ситуацию. Еще чего… что б я был у дембелей на побегушках? Ага. Аш два раза. Я понимал, что будет, если я откажусь. Благо, спину защищала дверь тамбура. Сзади не подобраться.

— Тебе надо ты и иди, — ответил я холодно.

Дембеля от такой дерзости даже опешили.

— Ты че, пацан, — набычился парень с челкой. — Дембеля не уважаешь?

— А ты ему лося пробей, Миха!

Пацаны засмеялись. Двое, стоящие чуть позади, перекрыли выход из тамбура широкими спинами. Один из них добавил:

— Ну! Хай выбирает: или пусть идет ресторан шукать, или лося пробьем!

— Слыхал, — разулыбался челкастый, — что уважаемые люди говорят? Ну так что? Лося? Или все-таки метнешься?

— Лося, — хмыкнул я.

На лице челкастого на мгновение отразилось замешательство, но он быстро скрыл его, чтобы не показать остальным.

— Ну так давай. Вставай! — Щербатый заулыбался во весь рот, и оказалось, что дыры у него не только между двух передних зубов.

— Зачем? Пусть так пробивает, — кивнул я на челкастого.

Тот скрыл удивление за ухмылкой.

— Так? Ну, давай так, — пожал он плечами и сразу замахнулся.

Когда дембель ударил, я был готов. Привычным движением защитился от его кулака, схватил за локоть, выкрутил изо всех сил, заламывая руку.

Остальные Демблея аж присели от неожиданности.

— Аг-х! — крикнул от боли челкастый, когда я придавил его к двери поезда и впечатал рожей прямо в стекло.

Оно задрожало, но не разбилось. Дембеля в ступоре переглянулись. Первым очнулся щербатый. Он хотел, было кинуться ко мне, но челкастый его остановил.

— Тихо! Ну ка назад, Ванек! М-гх-м… Я его щас сам уложу…

С этими словами он попытался с силой оттолкнуться от стены, превозмогая боль, но я заломил ему кисть чуть не до самой лопатки. Челкастый просто снова бабахнулся мордой в стекло.

— Предупреждаю, — я зло зыркнул на щербатого, — каждый, кто приблизится, будет валяться на полу, в пылюке.

Смелые по началу, теперь они не спешили подходить, видя, что самый крепкий из них не может выбраться из моей хватки.

— Лады… Лады пусти… — прохрипел челкастый, хватая ртом воздух.

— Глупостей не наделаешь?

— Нет… не наделаю, нормально все будет!

Я медленно, готовясь к подвоху, отпустил челкастого. Тот тут же отскочил, разминая ноющее запястье. Выпучив глаза, он спросил:

— Слышь, а ты где так научился?

— На карате ходил, — отшутился я.

Удивленные дембеля снова переглянулись.

— А меня научишь? — Спросил челкастый.

Я хмыкнул.

— Не, не покатит. Это ж секретный прием.

Квадратное лицо челкастого удивленно вытянулось и стало почти прямоугольным. А потом он взахлеб расхохотался. Остальные дембеля стали неуверенно посмеиваться, но уже через мгновение и вовсе залились таким же гогочущим хохотом.

— Секретный прием! Во даешь! Ну ты прям как Джеки Чан! Слышь, че? А пошли с нами? Выпьем вместе?

— Я ж спортсмен, мне нельзя, — с ухмылкой, снова пошутил я.

— А! Так он еще и спортсмен! Ты гляди! — снова рассмеялся Дембель и глянул на меня теплее. — Ну, как знаешь, спортсмен. Проходи. И мы пошли, мужики! А то дует тут!

Пока я, в компании дембелей, проходил к своему месту, те засыпали меня вопросами, мол, откуда я, где на карате хожу, как тренера зовут и не служил ли он в каком-нибудь ГРУ.

На все их вопросы я отвечал шутливо, но они, кажется, принимали все на веру без каких бы то ни было сомнений.

— Ты, это, передумаешь, подходи к нам, за нашим столом тебе, брат, всегда рады будут, — заключил челкастый, когда мы остановились у купешек, где сидели дембеля.

Потом он осекся.

— Слышь, а ты сгущенку любишь, спортсмен?

— Если только с печеньем, — с улыбкой ответил я.

Дембеля, которым кто-то из очевидцев нашего с челкастым «спарринга» уже успел все рассказать, затянули в один голос: «О-о-о-о-о!»

— Ну чего ж ты сразу не сказал⁈ — Пыхнув на меня алкогольны духом, удивился челкастый. — Алежа, достань-ка банку из моего баула! Серег, отсыпь ему печенья! Да не жопься ты, отсыпь-отсыпь, или ты его себе на закусь оставил? Ай! Давай весь пакет!

Вот так, с печеньем и банкой сгущенки, я и вернулся к своему месту. По пути заглянул и к Уткину с Мамаевым, предложил сладостей.

— А че б и не попробовать? — сразу навострил уши, ехавший на боковушке Мамаев.

Вася Уткин тоже не отказался. Втроем мы добрались до наших мест. Потом послали Мамаева с одним из парней, что ехали у нас на нижних полках, к проводнику, за чаем и открывашкой.

— А открывашки у него нету, — виновато сказал Мамаев, когда они с парнем притащили шесть граненых стаканов чая в латунных подстаканниках.

— Брешет, есть у него все. Просто побоялся давать, — пробурчал Дима, выглядывая с верхней полки. — Вдруг ты ей кого-то порезать решил?

— Я? Да кого ж я порежу? — Рассмеялся Мамаев, — вы на меня гляньте!

— Да кто тебя знает, — Васек Уткин сунул в рот целое юбилейное печенье, продолжил с набитым: — Мож ты у нас только с виду такой тихий!

— Как вскрывать-то будем? — Спросил Дима.

Я помешал чай, отпил. Он оказался очень насыщенным, сладким и горячим. Достав ложку, взял банку, поставил перед собой.

— Ща все будет.

Я упер хвостик ложки в край банки, стал с нажимом тереть. Через минуту это место сточилось и можно было вылить сгущенки на печенье. Этим мы и занялись.

И Мамаев, и Дима Ткачен, и даже Уткин, не говоря уже о наших едва знакомых попутчиках — все уплетали сгущенку с печеньем так, что чуть не за ушами трещало.

Странно, к преклонным годам, к сладкому я был равнодушен, но это юбилейное печенье, сдобренное сгущенным молоком, показалось мне самым вкусным едовом, которое я когда-либо пробовал.

Банка разошлась быстро. Остатки юбилейного стали макать в чай.

— А ты где умудрился сладостей достать? — Спросил Вася, ложкой вылавливая из кружки размокшее печенье.

— Дембеля дали, — пожал я плечами.

— Че? Просто взяли и дали? — Удивился Дима Ткачен, ютившийся за столом, у окошка.

— Нет. Сначала немного посопротивлялись.

Парни недоуменно переглянулись. Потом вдруг рассмеялись хором.

— Ладно. Доедайте печенье, — я отставил пустую кружку, отряхнул крошки с брюк, — че тут осталось-то уже.

Под утро, часа в четыре, поезд стал на длительную стоянку. Остановились мы у небольшой станции, чтобы пропустить встречный состав. Железная дорога тут была одноколейная, а поезд запаздывал. Сколько придется стоять, никто не знал, но старлей Машко сообщил нам, что ждать будем не меньше часа.

В темном вагоне стоял храп. Храп этот исходил по большей части от набравшихся дембелей. Большинство призывников тоже спали. Кто-то курил на платформе.

Только тихое гитарное бренчание слышалось где-то в конце вагона. Это не спалось дембельскому гитаристу.

Проснувшись, я приподнялся на полке. Когда узнал об остановке у шатавшегося по вагону сержанта, решил выйти на улицу подышать.

На платформе было немноголюдно. У дальнего от нас вагона собралось несколько проводников. Покуривая, они болтали о чем-то своем.

Были тут еще и две молодые девчонки лет по семнадцать-восемнадцать. Видно было по ним, что городские. Одна носила облегающий комбинезончик яркого желтого цвета и голубую дутую курточку. Ее пышно завитые волосы трепал легкий, но холодный ветерок.

Вторая, походила на куколку. Она одела яркое красное пальтишко на синие платьице, капроновые чулки и короткие сапожки. Голову же прятала в такую же красную «трубу».

Похожие на студенток, они, видимо, ждали отправления поезда. А может быть, приехали недавно, чтобы сесть в свой вагон.

Я вдохнул полной грудью колючий почти утренний воздух. Когда услышал резкий смешок, глянул на девчонок. Те, подхихикивая, смотрели на меня, перешептывались. С улыбкой, я помахал им рукой.

Девчонки залились смехом, кудрявая сказала что-то куколке, и та, смущенно хлопнула ее по плечу, отвернулась, все еще посматривая на меня.