Потерянные души Уиллоубрука - Вайсман Эллен Мари - Страница 70

Первой вошла Дон, следом за ней Хэзер и детектив Нолан. Увидев Сейдж, подруги застыли, явно потрясенные ее изнуренным видом и перевязанными руками.

— Порядок, — сказала Сейдж. — Я выдержу.

Хэзер и Дон улыбнулись сквозь слезы и бросились к ней с объятиями.

— Господи! — воскликнула Хэзер. — Как ты?

— Не сердись, — вторила ей Дон. — Знай мы, что ты здесь, пришли бы раньше.

Не обращая внимания на боль в шрамах, Сейдж тоже обняла подруг, внезапно осознав, как изголодалась по физическому контакту, теплым объятиям и неравнодушным людям. Девчонки пахли сладкими духами и зимним воздухом, блеском для губ и мятной жвачкой. Отстранившись, Хэзер сжала в ладонях руку Сейдж. Всхлипывающая Дон тоже отошла в сторонку.

— Мы тебе очень сочувствуем насчет Розмари, — сказала Хэзер. — И насчет отчима. Поначалу мы думали, что ты злишься на нас из-за шуток про Кропси. А когда наконец позвонили тебе домой, Алан сказал, что ты уехала к какой-то тетке, о которой мы никогда не слыхали. Мы несколько раз пытались узнать, вернулась ли ты, но никто не брал трубку.

— Ной тоже собирался сегодня зайти, — добавила Дон, — но он только что устроился на работу в боулинге.

Сейдж презрительно фыркнула.

— Иветт, надо думать, не очень-то хотела, чтобы он пришел.

Хэзер нахмурилась.

— Иветт? Так вот что Ной имел в виду, когда просил передать тебе, что получил твою записку? Он сказал, что все объяснит и что ты все неправильно поняла.

У Сейдж чуть-чуть отлегло от сердца, но она отбросила мысль о Ное.

— Ты настоящий герой, — с улыбкой заявила Дон.

Сейдж горько усмехнулась. Она не чувствовала себя героем. Скорее испуганной, измученной девочкой, не имеющей понятия, куда ей идти и что делать дальше. Она посмотрела на детектива Нолана.

— А что теперь? — спросила она.

Хэзер с готовностью предложила:

— Моя мама сказала, что ты можешь пожить у нас.

— И моя, — сказала Дон. Затем помрачнела. — Но недолго, потому что у нас места мало.

— Идет, — улыбнулась Сейдж. — Разберемся.

— Прошу прощения, девочки, — вмешался Нолан, — но в этом не будет необходимости.

— Вы о чем? — удивилась Сейдж.

И тут раздался стук в дверь.

Нолан улыбнулся:

— Как вовремя. Я нашел человека, который готов тебя приютить. — Он подошел к двери и открыл ее.

За ней стоял темноволосый мужчина в шерстяном пальто и начищенных ботинках, неловко сжимая в руке букет гвоздик в шуршащей обертке. Высокий, широкоплечий, с легкой щетиной на щеках, тонкими морщинками у глаз и проблеском седины на висках, он казался старше, но даже в незнакомой модной одежде оставался прежним.

— Папа?! — удивленно ахнула Сейдж.

Явно нервничая и беспокоясь, он застыл в дверях, печально глядя на дочь.

— Здравствуй, милая. Как и сказал детектив, ты можешь остаться у меня, но только если сама захочешь.

Сейдж прижала ладонь к губам, чтобы не разрыдаться в голос. Отец с нерешительной улыбкой подошел ближе; в его голубых глазах тоже стояли слезы. Хэзер и Дон расступились перед ним, не сводя с него глаз, словно увидели единорога. Следователь с довольной улыбкой наблюдал за ними.

Сейдж хотелось соскочить с кровати и броситься к отцу, обнять его, но слишком много вопросов и сомнений, вертевшихся в голове, мешали поддаться порыву.

— Как ты меня нашел? — спросила она срывающимся голосом.

— Детектив Нолан позвонил мне и все рассказал. Мне очень больно из-за Розмари. Я в самом деле не знал, что твоя мать отдала ее в Уиллоубрук, ведь она всегда говорила мне, что вы, девочки, счастливы и у вас все хорошо.

— Но почему ты сам не пожелал убедиться в этом? Где ты был?

— Ох, милая. — Он нетвердо шагнул вперед и остановился; его лицо исказилось от боли. — Я очень хотел увидеть вас и много лет пытался получить право на посещение, но ваша мать ставила мне препоны на каждом шагу. Она оболгала меня перед судьей и заявила, что без меня вам будет лучше. Я годами писал вам письма, но никогда не получал ответов. Прости меня. За все. Я ничего не знал.

Сейдж сжала дрожащие губы. Так вот почему Алан никогда не позволял ей забирать почту: все это время он избавлялся от писем ее отца.

— А сейчас почему ты здесь? — спросила она.

— Потому что люблю тебя. Детектив Нолан сказал, тебе нужно где-то пожить, и я с радостью приму тебя.

Сейдж сквозь слезы взглянула на следователя:

— Когда… как вы его нашли?

— Меня, между прочим, не за прекрасные глаза в детективах держат, — заявил тот, подмигнув ей. — Я просто сделал свою работу.

Сейдж снова взглянула на отца, пытаясь совладать с эмоциями.

— Но ведь у тебя совсем новая жизнь, — тихо сказала она. — Я могу ее испортить.

— Ах, доченька, — воскликнул он, — ничего ты не испортишь! Наоборот: наладишь. Честное слово, я ужасно тосковал по вам с Розмари. У меня в голове не укладывается тот кошмар, который жизнь сотворила с вами.

Сейдж закрыла лицо руками, задыхаясь от слез. Ей казалось, сейчас она взорвется: радость и печаль были так сильны, что сердце не выдерживало. Некоторое время она просто молча плакала, затем вытерла лицо и, уняв дрожь в голосе, спросила у отца:

— А как же твоя… твои… у тебя же новая семья?

Он положил цветы на кровать и присел на край матраса.

— У меня есть жена. Ее зовут Кэти, она красивая и добрая, но детей у нас никогда не было. Зато имеются две собаки и отличный дом на Лонг-Айленде с прекрасным видом на океан и свободной спальней. И твои подруги могут навещать тебя, когда захотят.

Сейдж перевела взгляд на Хэзер, Дон и Нолана: все они растроганно наблюдали за этой сценой. У подружек был такой вид, будто они сейчас разрыдаются.

Сейдж больше не могла сдерживаться и, всхлипнув, обняла отца.

Он тоже крепко обнял ее, прижавшись лицом к ее волосам, и заплакал. И сразу же все переживания, которые Сейдж так долго держала в себе, хлынули наружу потоком слез: болезненная тоска по отцу, горе от потери матери и сестры, страстное желание иметь любящую семью, ужас и душевная боль, пережитые за последние недели, а еще — смутное чувство вины за то, что ее в итоге спасли, а тысячам других несчастных детей в Уиллоубруке была уготована другая судьба.

Глава двадцать седьмая

Март 1987 года

Потягивая утренний кофе, Сейдж стояла у окна их семейной квартиры в Бруклине и глядела вниз, на тротуар, где шли и ехали на велосипедах люди в рубашках с короткими рукавами. В городе на удивление рано установилась весенняя погода, принесшая с собой безоблачное голубое небо, и Сейдж широко распахнула окно, впуская свежий воздух.

За пятнадцать лет с тех пор, как она вырвалась из Уиллоубрука, у нее усилилась потребность в свежем воздухе и страсть к уборке. Ее муж Эллиот иногда шутил, что у нее обсессивно-компульсивное расстройство, но навязчивое стремление Сейдж к чистоте было обусловлено страшным опытом. Уиллоубрук оставил в ней неизгладимый след, и хватало запаха скисшего молока, вони туалета на заправке или дуновения помойки, чтобы вернулись жуткие воспоминания. Поэтому она без конца мыла полы и проветривала квартиру.

Хорошая погода также означала, что вечером можно будет посидеть на улице у дома отца, куда Сейдж собиралась на день рождения мачехи. Кстати, не забыть бы по дороге купить подарок. Всю неделю Сейдж не могла выбраться в магазин, разрываясь между спортивными тренировками и уроками фортепиано у детей и работой в управлении по опеке оставшихся обитателей Уиллоубрука. Но о том, чтобы явиться без подарка, не могло быть и речи: она слишком многим была обязана Кэти. Та помогла ей окончить школу и поощрила поступление в колледж. Конечно, отец тоже помогал, служил опорой и защитой, но именно мачеха поддерживала ее дух. Первые несколько лет были самыми трудными: ночные кошмары, привыкание к новой школе, скорбь о сестре и выступление в суде с показаниями об Эдди и ужасах Уиллоубрука. Но все это время отец и Кэти были рядом, и благодаря им Сейдж узнала, что такое настоящая семья.