Искусство алхимии. От философского камня и эликсира бессмертия до пятого элемента и магии книгоиздан - Брафман Дэвид - Страница 14

«О душе»: «Тождественно ли оживление автоматона и наделение предмета душой?» — задается вопросом ученый.

Аналогичные мысли можно встретить и в даосских трудах об искусстве. Ученый и поэт Ян Вэйчжэнь (1296– 1370 годы), живший при династии Юань, в предисловии к трактату Ся Вэньяня «Драгоценное зерцало живописи» вторит настроениям «Братьев чистоты»:

Если говорить об оценке картин, то одни из них передают лишь внешнее сходство, в то время как другие улавливают суть, излучая чувство жизни и движения через дух и созвучность. <…> Если живопись способна достичь такого эффекта, не превосходит ли ее способность проявлять жизнь и движение аналогичную способность природы?6

В произведении, наделенном «духом и созвучностью», имманентное, повсеместное присутствие в материи божественного духа проявляется художественным эффектом. Такой подход к критике — считать одухотворенность эстетическим мерилом шедевральности — находил отклик в многокультурном алхимическом сообществе со времен Гермеса Трисмегиста. Чтобы достичь творческого результата Аrs Мagna — «Великого искусства» алхимии, следовало прикоснуться к Мировой душе, привлекая ее по своему желанию. Таким образом, деятельность мастеров-алхимиков считалась духовной работой.

Если человек, возжелав превзойти природу, призывает на помощь духовные силы, не вмешивает ли он в это по незнанию что-то потустороннее? На демоническое или же божественное начало опираются алхимики? Не замешаны ли здесь силы ада? Алхимия, эта двусмысленная смесь науки и духовности, казалась людям настолько подозрительной, что в итоге была причислена к сомнительным оккультным искусствам, и полностью избавиться от этой репутации ей так и не удалось.

Священные предметы часто золотили амальгамой, повышая тем самым их ценность в глазах созерцающего. Впечатление можно было усилить искусственными драгоценными камнями и эмалью.

«Бодхисаттва Майтрея» Медь, позолота.Непал, около XI века

«Христос Пантократор» Медь, эмаль, гравировка, позолота, искусственные драгоценные камни. Лиможская школа, около 1188 года

Искусство и природа.

Демоническое и божественное

С точки зрения Альберта Великого (около 1200–1280 года), искусство, которое «ближе всего имитирует природу», являлось научным доказательством превосходящего положения человека в этом мире и особой связи рода человеческого с Господом. В алхимии этот ученый видел высшее технологическое достижение, свидетельство способности человечества менять мир, инструмент раскрытия дьявольских козней. «Если бы мощь искусства в трансмутации тел имела бы такое же влияние, как в алхимии, — пишет он, — демоны осуществляли бы ее куда проворнее». Его мнение поддерживает Св. Бонавентура (1221–1274 годы), итальянский францисканец, в оригинале читавший Разеса и Авиценну: «Алхимики не могут быть Творцами, но они способны <…> своим искусством довести природу туда, куда она сама дойти не смогла бы»7. По его мнению, алхимическая наука может «соблазнить» природу, заставив ее раскрыться полностью.

По предложению своего друга Ги Фукуа, ставшего впоследствии римским папой Климентом IV, Роджер Бэкон (1214 или около 1220–1292 годов) написал три книги в том же духе, рассуждая о том, что с помощью науки можно укрепить религию. С точки зрения Бэкона, алхимия находилась на пике инноваций и была предвестницей технологического прогресса: «Есть другая наука о порождении из стихий <…> о которой ничего не говорится в книгах Аристотеля…»8 Тот факт, что выразить эти мысли на бумаге предложил могущественный человек и будущий понтифик, свидетельствует о росте социально-экономического значения передовой промышленной химии. Возможность превосходства алхимии над природой допускал и арабский политический философ Ибн Хальдун (рожденный в 1322 году), пионер в области социологии. В своем «Введении в историю» он пишет, что алхимия позволяет за считаные недели синтезировать то, что под действием природных сил создается тысячи лет, однако в конце концов заключает, что «природа всегда избирает кратчайший путь» и превратить другие вещества в золото можно лишь «с помощью чего-то, что находится за пределами мира природы и человеческого умения». Таким образом, по его мнению, для алхимического успеха требуется не совершенствование методов производства, а «чудеса, божья милость или волшебство»9.

В 1317 году папа римский Иоанн XXII (1244–1334 годы) издал декреталию (указ, постановление), запрещающую занятия алхимией. Заботили его не столько теологические вопросы и демоническое вмешательство, сколько моральное неприятие фальсификации — к примеру, документ порицал оплату долгов подделанной алхимиками монетой, особенно в рамках Церкви. Подобно Диоклетиану и императору Цзин-ди из династии Хань, недовольным огневым золочением, понтифик открыл борьбу с подрывавшими экономику фальшивомонетчиками: его пугало вовсе не общение алхимиков с дьяволом, а разгул мошенничества при заключении договоров. Так или иначе, алхимические методы — будь то в руках передовых ученых или шарлатанов — стали острой темой для обсуждения в высочайших эшелонах власти. Неудивительно, что на Западе они прочно вошли в общественное сознание, а адепты этого учения стали известными героями — или антигероями — популярной литературы от панегириков до сатиры и памфлетов.

«Природа учит Человека ковать жизнь» «Роман о Розе», Париж, 1405 год

В европейской литературе первое упоминание алхимии встречается в «Романе о Розе» — одном из наиболее популярных в свое время средневековых художественных сочинений. Спор об искусстве и природе вплетается здесь в сюжет эпической поэмы о куртуазной любви, а соединение возлюбленных становится символом естественной обязанности продолжения человеческого рода. Природа в этой книге сама протягивает руку человеку, создавая новые поколения и не позволяя жизненному циклу прерваться.

Алхимии есть мастера, Что золото из серебра Добыть смешением умеют — Добавки нужные имеют Иль могут сами раздобыть, Чтоб нужный цвет им получить. <…>

В великой красоте своей [Природа] Непостижима для людей. <…>

И, все ж, Алхимия — искусство, Что б нам ни говорили чувства; Алхимии специалист — Художник и натуралист10.

В «Романе о Розе» люди, стремящиеся манипулировать материей, изображаются вполне благосклонно, однако в литературе в целом образ алхимиков нередко оказывается уничижительно стереотипным. К примеру, Данте Алигьери (около 1321 года) отправляет их в Ад вместе с плутами и поддельщиками, заставляя страдать от проказы, обезображивающей подаренные им природой тела. Автор даже упоминает бывшего друга, который понес такую кару за то, что баловался алхимией:

Капоккьо, тот, что в мире суеты Алхимией подделывал металлы; Я, как ты помнишь, если это ты, Искусник в обезьянстве был немалый11.

«Божественная комедия», Песнь двадцать девятая

Когда читаешь ностальгические размышления духа Ка-поккьо о том, как при жизни он умело подражал природе, напрашивается мысль, что этот пассаж воспроизвел Маттеус Мериан на фронтисписе «Истории двух миров, великого и малого» Роберта Фладда (1574–1637 годы). На этой гравюре, озаглавленной «Искусство как зеркало всей природы», Бог в виде облака, подписанного древнееврейским тетраграмматоном (четырехбуквенное непроизносимое имя Бога), держит мать-природу на цепи, оплетающей ее руку. Та, в свою очередь, держит на цепи восседающую на земном шаре обезьяну. В лапах у животного — земной шар в миниатюре. Гравюра символизирует попытки человечества подражать природе.