Шахта дьявола (ЛП) - Хара Кай - Страница 74

У меня сердце сжимается от его хриплого скрежета. Тьяго наклоняет голову, пытаясь найти мои губы, но я отворачиваюсь. Он замирает, вопросительно вглядываясь в мою щеку, а на его челюсти дергается мускул.

У меня в горле комок, из-за которого трудно говорить. «Это требует больших усилий для кого-то незначительного».

Он выпрямляется, его тон резкий. «Незначительный?»

— На самом деле, это было не совсем то слово, которое ты использовал. Ты сказал, что тебя не обременяют «тривиальные, ненужные эмоции», такие как забота о других людях, потому что это сделает тебя уязвимым. Чтобы ты не привязывался». Я слышу горечь в своем голосе. — Я этого не забыла. Мне приятно об этом помнить.

Слова кажутся пустыми и едкими на языке, но их нужно сказать. Я была бы дурой, если бы проигнорировала то, что он мне сказал, и надеялась, что это может измениться.

Тьяго медленно кивает. Задумчиво. Он тянется к моей руке, переплетая наши руки Я смотрю туда, где мы связаны, и ощущаю знакомый разряд электричества. Он наклоняет нижнюю часть моего подбородка и заставляет меня посмотреть на него.

— Почему? — спрашивает он, ища мои глаза. — Хочешь, чтобы я почувствовал к тебе эти эмоции?

Я пытаюсь вырвать свою руку из его, но он сжимает сильнее. — Нет, я…

— Потому что так и есть, — заканчивает он, поднося мою руку ко рту и нежно целуя мое запястье. Я чувствую.

Эмоции бросаются мне в голову и заставляют дрожать ноги. Тьяго отталкивает меня назад, пока мы не исчезаем в темном углу. Его глаза сияют в темноте, как два маяка, гипнотизируя меня. — И моя одержимость, мои чувства, моя постоянная потребность в тебе делают меня уязвимым. Это все слабости, которые я не могу себе позволить, от которых мне следует защищаться

— Как?

— Отпустив тебя.

Я вздрагиваю, неподготовленная к такому ответу. Пустота, пронзившая мой желудок, оставляет на своем пути разрушение и хаос.

Как бы я ни отчаянно пыталась сбежать от него, мысль о том, что он бросит меня сейчас, как будто я ничего не имею в виду, в сто раз более болезненна.

— Ты собираешься меня отпустить?

Его ноздри раздуваются. — Нет.

У меня пересохло во рту от его резкого ответа.

— Почему нет?

Чья-то рука сжимает мое горло и прижимает мою голову к стене. Золотые глаза, сияющие в темноте, смотрят на меня, переходя от расширенных зрачков к приоткрытым губам.

— Без тебя я еще более уязвим. — Кажется, он почти расстроен этим признанием. — Я отвлекаюсь. Несосредоточенный. Интересно, где ты, что делаешь и с кем ты. Думаешь ли ты обо мне и улыбаешься ли ты, когда думаешь. Я приказал сжечь дотла матрас в гостевой комнате просто потому, что ненавидел тот факт, что ты спала где угодно, только не со мной, когда впервые приехала сюда. — Его рука сжимает мое горло, его большой палец поглаживает мою точку пульса. — Я должен изменить все в том, как я действую, как я выживаю, как я остаюсь настолько непобедимым, насколько это возможно, потому что теперь мое сердце выходит в мир свободным из моей груди, завернутым в розовое и выглядящим опасно аппетитным для каждого придурка в в этом городе, и если бы с тобой что-нибудь случилось, я не знаю, что бы я сделал.

Мои легкие опустели от его заявления. По измученному взгляду в его глазах. Затем я встаю на цыпочки и тянусь к нему, шепча: — Я бы не выжила, если бы с тобой что-нибудь случилось, — прежде чем захватить его губы своими.

Это настолько близко к тому, чтобы рассказать ему всю правду, которую я могу сказать ему прямо сейчас, эти три маленьких слова свисают прямо у меня за губами.

Тьяго притягивает меня к себе, грубыми руками держит меня за талию, его губы открываются, приветствуя мой язык в своем рту. Он знойно стонет, нагревая мою кровь, и сжимает мою задницу притягивая меня к своему твердому члену. Его хватка толкает пробку внутри меня, и я громко стону.

За нами прочищается горло.

— Извините, что прерываю, шеф. — Губы Тьяго со слышимым звуком раздвигаются, и он смотрит через плечо на Марко. — Бухгалтер позвонил и сообщил новости.

Он ругается, тяжело дыша. — Дай мне устроить ее, и тогда мы сможем поговорить.

Тьяго смотрит на меня сексуально расстроенным взглядом, который, я уверена отражает мой собственный. Я знаю, что так и должно быть, потому что его зрачки расширяются, а зубы стиснуты от боли, прежде чем он отводит взгляд.

Он хватает меня за руку и тянет по коридору в большую, роскошную комнату с отдельным баром, множеством танцоров и диванами, на которых сидят татуированные мужчины и женщины, которые явно принадлежат к картелю. Они все стоят и кивают нам, когда мы входим и проходим мимо.

— Валентина, — кричит Тьяго, и женщина примерно моего возраста с роскошными длинными каштановыми волосами встает и оборачивается. Я сразу узнаю ее, даже если видела ее лишь мельком в последний раз. Это женщина в золотом платье. — Это Тэсс. Нам с Марко нужно поговорить, ты можешь присмотреть за ней, пока меня не будет?

Ее потрясающие карие глаза расширяются, когда он нас представляет. — Конечно могу! Я так рада наконец встретиться с тобой, Тесс. Я так много слышала о тебе.

Тьяго целует меня в лоб и уходит, оставив меня с ней и не объясняя, кто она для него. Я смотрю, как он несчастно уходит, а затем оборачиваюсь с кислым выражением лица.

— Значит, вы близки с моим мужем?

Глаза Валентины расширяются от враждебности в моем тоне, ее взгляд бегает то туда, то сюда, пока она пытается меня расшифровать. В конце концов она смеется, очаровательно морща нос. Она тянется, чтобы сжать мою руку в своей, и жестом предлагает мне сесть рядом с ней на диване подальше от остальных.

— Я не уверена, как много он тебе обо мне рассказал, поэтому позволь мне убедиться, что между нами нет недопонимания. У меня нет никакого интереса или планов на Тьяго. Между нами ничего нет и никогда не будет. Он мой приемный брат, вот и все, — клянется она. — Кроме того, в последнее время он смотрит только на одну женщину, так что меня не беспокоит, что его внимание будет рассеяно.

Он только что признался , что испытывает ко мне чувства, но это не значит, что это будет длиться вечно. Мой отец когда-то якобы любил мою мать, и посмотрите, где они сейчас.

— В конце концов, все мужское внимание ослабевает.

— Он не будет, — клянется она. — Ничто не могло отвлечь его внимание от бизнеса, и уж тем более женщина. Затем однажды из ниоткуда он преследует тебя по всей Европе и заставляет выйти за него замуж. Он твой. Если ты хочешь, чтобы он был таким, то да. — Она мило наклоняет голову набок и пристально смотрит на меня. — И, судя по этому пятиминутному разговору, я думаю, что да. Он лучший из всех, кого ты знаешь, и под всей этой убийственной тревогой скрывается самый преданный человек, которого ты когда-либо встречала.

Я краснею, глядя на свои руки. — Ты так хорошо отзываешься о нем, приятно это слышать.

— Я выросла с ним, он действительно мой брат. И он заботился обо мне после… — она резко замолкает, ее глаза остекленеют. Она моргает и отводит взгляд, скрывая от моего взгляда внезапный блеск слез. Моя очередь сжать ее руку. Я могу догадаться, что вызвало у нее эмоции.

— После Адрианы?

Удивление окрашивает ее черты, когда она поворачивается и смотрит на меня. — Он уже рассказал тебе о ней?

— Да. — Фактически, он рассказывал мне о ней все больше и больше с тех пор, как навестил мою маму в больнице. Это похоже на осознание того, что у нас есть общая травма, когда дело касается женщин в нашей жизни, которые связали нас и заставили его раскрыться еще больше.

— Тогда он точно никогда не уйдет, — с гордостью добавляет она. — Ты в этом на всю жизнь

Я осторожно говорю: — Надеюсь на это.

Она радостно хлопает в ладоши и радуется. — Значит, я была права! Я очень рада это слышать. — Она хватает свой бокал шампанского и поднимает его за меня, прежде чем сделать глоток. — Он знает, что ты так думаешь?

Правда в том, что я влюбилась в Тьяго с самого начала. Это произошло не в одночасье, вовсе нет. Все началось с грубой страсти, переросло в интерес с расстоянием, переросло в нежность, когда он убедился, что в холодильнике есть мое любимое мороженое, и переросло в глубокую привязанность, когда однажды вечером я проверила время на его телефоне и увидела, что на его обоях были нашиа подписанное свидетельство о браке, которое он сфотографировал, сидя на заднем сиденье своей машины, расцвел до восхищения, когда позволил мне часами репетировать с ним презентацию о работе, потому что я беспокоилась об этом, раздулся до обожания, когда он спас мне жизнь и перерос в безграничную, непоколебимую любовь, когда он заботился о моей маме. Когда он навещал ее каждый день в течение недели после того, как она вернулась домой из больницы. Когда он сказал мне, что наказание за прикосновение к ней будет таким же, как и за прикосновение ко мне.