Квест-2. Игра начинается - Акунин Борис - Страница 40

— Еще не распечатывал. Говорю же, доставили перед самым моим отъездом. Сейчас посмотрю.

— Не буду мешать. Отдыхайте, а у меня тут еще полно дел…

Попрощавшись с сердечным другом Яном Христофоровичем, директор не замолчал, а продолжал разговаривать с самим собой — эта привычка возникла от еженощной уединенной работы в наглухо закупоренной лаборатории. Ассистентов Петр Иванович не держал, они бы ему только мешали.

Из портфеля был извлечен запечатанный сургучом пакет со штампом «Строго секретно»; из пакета — листок бумаги.

— Нуте-с, поглядим…

На листке было всего несколько строк, под ними число, время, подпись. Одна из строчек напечатана заглавными буквами и подчеркнута красным карандашом.

Проведя по ней пальцем, Громов взволнованно заерошил эспаньолку.

— Разумовская? Что-то новенькое! В каком смысле Разумовская?

Он задрал голову, прищурился на абажур. Запел: «Тореадор, смелее в бой! Тореадор, тореадор, траам-пара-папам-пара-папам…»

Потянул «Сад земных наслаждений» за раму. Оказалось, что картина непростая, с секретом. Пискнув потайными петлями, она отделилась от стены на манер ставни. За ней открылась стальная дверца с кнопками. Петр Иванович быстро натыкал пальцами комбинацию, известную ему одному, и сейф открылся.

Ничего особенно интересного внутри не было, лишь тощая канцелярская папка с надписью «Ответы». Ниже помечено: «Начата 11 апреля 1930 г.».

В папке сиротливо лежала одна-единственная страничка, на ней всего восемь строчек, аккуратно выведенных лично Петром Ивановичем.

Сейчас он присовокупил к ним девятую, скопировав из отчета то, что было подчеркнуто красным.

— Чем дальше в лес, тем больше дров, — сказал профессор, завязывая тесемочки.

Листок, вынутый из сургучного пакета, он сжег в пепельнице. Папку положил обратно в сейф, однако запереть не успел. За спиной Петра Ивановича ни с того ни с сего скрипнула дверь.

Директор быстро захлопнул сейф, прикрыл его картиной, с сердитым возгласом обернулся:

— Какого черта! Я строго-настро…

И заморгал.

Из темной дверной щели высовывалась рука, в ней поблескивал «кольт».

Дверь открылась шире, в кабинет бесшумно шагнул какой-то человек.

Свет лампы пустил блик от бритой макушки. Петр Иванович непроизвольно вскрикнул:

— Вы?!

Но в следующее мгновение человек вышел из полумрака и оказался каким-то совершенно незнакомым субъектом. Статный молодец довольно приятной наружности с упрямым подбородком и чуть вздернутым носом. Взгляд прямой, по сторонам не шарит. Очень кстати. Петр Иванович в молодости увлекался передовыми методами психотерапии и очень недурно владел техникой гипноза.

Как бы в порыве нервозности (совершенно естественной, когда в тебя целятся из такого большого револьвера), он сдернул с носа пенсне. Стеклышки ослабляли магнетическую силу взгляда.

Бритый, умничка, подошел ближе.

Теперь Петр Иванович увидел, что глаза у него черные. Взгляд внимательный, серьезный, сопротивляющийся проникновению. Ну-ка, что там у нас на уме?

— Вы грабитель? — сказал Громов дрожащим голосом, чтобы установить первичный контакт и услышать голос объекта. — Берите, что хотите, только не убивайте! Я известный ученый, академик, хорошо зарабатываю. Есть дензнаки, драгоценности покойной жены, золотые вещи…

Всю эту чушь он нес автоматически. Слова не имели значения.

Главное было понять — станет бритый стрелять или нет. Не выстрелил сразу — уже неплохо. Но это могло означать всего лишь, что агрессор хочет сначала задать какие-то вопросы. В черных глазах матово светилось жадное любопытство. Но проглядывало и опасное мерцание — намерение убить. Впрочем, не фиксированное, а с переменной амплитудой, колеблющееся. Значит, надежда оставалась.

Не переставая бормотать жалкие слова, профессор потихоньку пятился к стулу, на котором оставил защитный шлем.

— Вы отлично знаете, что я не грабитель, — прервал лепет Петра Ивановича незнакомец. — Мне нужна сыворотка.

— Гениальности? — услужливо подсказал директор, делая шажок, еще шажок. — Но я храню ее не здесь. Что вы! Это вам в институт надо!

— Ворованные мозги тоже там? Бальфура, Уильяма Говарда Тафта и прочих?

Американец, догадался Громов. Из тех диверсантов, о которых предупреждал Ян Христофорович. Наш нипочем бы не сказал «Уильям Говард».

— Хотите получить назад мозги вашего президента? Ради бога. Все равно мне от них нет никакого прока, — осторожно попробовал пошутить Петр Иванович.

Но ответной реакции в глазах американца не было. Диверсант обладал нулевым чувством юмора.

— Зачем понадобилось воровать мозги?

— Идея была не моя, — очень серьезно стал объяснять профессор. — Инициатива руководства. Беспокоятся, что будет, когда закончится Суррогат.

— Суррогат?

— Ну да. Экстракт из мозгового вещества Владимира Ильича Ленина. Для получения Суррогата годится лишь мозг настоящего гения.

По взгляду бритого было видно, что эта информация для него внове. Очень хорошо. До тех пор, пока американец рассчитывает выудить что-то полезное, стрелять он не станет. А до шлема оставалось метра два.

Вопрос: слышал ли диверсант телефонный разговор? Если слышал, наверняка станет допытываться про «Заповедник» и «Мафусаила». Нужно всё время говорить, не упускать инициативы. Подбрасывать сведения по кусочку, как хищному зверю, чтоб не накинулся.

— Из срезов ленинского мозга экстрагируется два-три миллиграмма Суррогата в сутки. Это очень мало, а пополнить запас негде, — рассказывал Петр Иванович, роясь в сознании убийцы и пробуя подобрать код доминирования. Голос профессора больше не дрожал. Он стал звучным, ровным, уютным — почти убаюкивающим.

— Перестаньте сверлить меня глазами, — сказал внезапно бритый, морщась. — Ничего у вас не получится. Я тоже владею техникой гипноза. Скажите лучше, что означает напряжение в левом секторе вашего периферийного зрения? Где-нибудь в той части комнаты находится тайник? Или что-то, чего я не должен видеть?

«Тревога!», — мелькнуло в мозгу Петра Ивановича, и чертов американец, конечно же, считал этот панический импульс. Скосил глаза на отстающую от стены картину.

— А-а, понятно. Там сейф?

«Скверно! Придется рисковать! О, mundus idioticus!»

Вслух профессор, однако, продолжал валять ваньку.

— Ай-я-яй! — вскричал он. — Какой ужас! От вас надо защищать подкорку!

Он схватил шлем — по виду обычный мотоциклетный (на самом деле внутри слой легированной, пуленепробиваемой стали) — и нахлобучил себе на голову.

— Не позволю сканировать мой мозг!

— Так это вы из-за боязни гипновоздействия в шлеме разъезжаете? — удивился американец, а во взгляде прочиталось: «Э-э, приятель, да ты псих».

Громов ему подыграл — с хитрым видом подмигнул:

— А вы думали, на дурачка напали? Парапсихология, внушение, зомбирование. Слышали, читали. Я знаю, кто вы. Вы американский шпион. Мне товарищ Картусов рассказывал. Ваши ученые вовсю исследуют нооизлучение подкорки.

Но диверсанта было не сбить. Он по-прежнему наводил оружие на профессора, но сам уже смотрел только в сторону сейфа. Быстро переместился к картине.

Тогда — больше ничего не оставалось — Петр Иванович с криком ринулся к открытой двери.

Расстояние было ерундовское, шагов пять. Не хватило доли секунды.

Громов уже выскочил в коридор, когда его догнала пуля 45 калибра и швырнула на пол, словно тряпичную куклу.

«Нет, я не смогу убить этого человека»,

думал Гальтон на протяжении всего сумбурного разговора. Даже ради спасения демократии и нейтрализации большевистской угрозы. Сама мысль о том, что можно выстрелить в человека с таким умным, острым, живым взглядом, была невообразима. Норд не считал себя слюнтяем, он бывал в разных передрягах, где приходилось убивать, чтобы не быть убитым, но есть вещи, которых уважающий себя индивидуум не может совершить ни при каких обстоятельствах. Вот если бы Громов сам набросился или сделал нечто, представляющее прямую и непосредственную угрозу, — тогда другое дело.