Квест-2. Игра начинается - Акунин Борис - Страница 38

Схема расположения внешней охраны была ясна: начальник и часовой стоят у ворот; у каждого из четырех углов скрытно дежурит по одному наблюдающему. Солидно.

Обход продолжался чуть больше десяти минут. Командир вернулся к воротам в 3.11. Поболтал с часовым. Закурил, время от времени посматривая на часы.

Ну-ка, какой у них интервал?

Оказалось, всего получасовой. В 3.30 начальник повторил свой маршрут, вернувшись к воротам в 3.40.

Чтоб окончательно удостовериться, Норд решил дождаться четырех ноль ноль, но к этому времени уже был наготове: занял исходную позицию и приготовил оружие.

Он лежал в траве, напротив самого дальнего от ворот угла. Чтобы подобраться к невидимому часовому на минимальное расстояние, Гальтону пришлось ползти по-пластунски. Когда до сидящего в укрытии чекиста оставалось шагов десять, Норд замер и стал ждать.

Духовая трубка была у него в руке, жало усыпляющей иголки наполовину обломано. При такой дозе человек проваливается в сон на15–20 минут. Как раз к следующему обходу очнется. Решит, что его просто сморило.

Ждать пришлось совсем недолго. В 4.02 из-за угла показался обходящий. В 4.04 приблизился к часовому. Охранник поднялся, поправил фуражку.

Теперь можно было расслышать каждое слово.

— Порядок? — сказал старшой. — Носом не клюй. В шесть сменю.

— Да я нормально, товарищ начальник. Курить только охота.

— В шесть покуришь. Ну давай.

И скрылся за углом забора.

Сразу же, пока часовой снова не сел, Гальтон дунул в трубку. Попасть нужно было в лицо или в шею. Лучшие охотники племени чоко сшибают летящую птицу с тридцати шагов, а тут втрое ближе.

Дозорный хлопнул себя по шее.

— У, зараза!

Вообразил, что комар. Хотя какие в начале мае комары?

Задуматься над загадкой природы у чекиста времени не хватило. Он покачнулся, осел, рухнул на бок. Вполне тихо, без лишнего шума.

Задачу Норд себе поставил такую: заглянуть через забор, чтобы оценить сложность предстоящей операции.

Как выглядит обиталище Громова? Какова система охраны внутри? Нет ли непреодолимых препятствий?

Удар силами всей группы надо будет нанести послезавтра — в ночь, когда директор не едет в Кремль. Любая дополнительная информация увеличит шансы на успех.

Из правого нижнего кармана доктор извлек туго скрученное лассо, оно было прихвачено специально для подобного случая.

Оглядел забор.

Высота — футов двенадцать—пятнадцать. Верх деревянный, металлом не окован. Колючей проволоки нет. Прекрасно.

Норд отцепил от пояса алюминиевый крюк, пристегнул к концу лассо.

Короткий бросок, негромкий стук.

Зацепило.

Быстро и легко Гальтон вскарабкался по отвесной плоскости. Жаль, Айзенкопф не видел. Отправить бы его в джунгли, к охотникам за головами — узнал бы, что такое экстремальная этноботаника.

Садиться на ограду доктор поостерегся, ограничился тем, что перекинул локти, и повис на подмышках.

Посередине участка стоял двухэтажный бревенчатый дом с башенкой, увенчанной флюгером. Внизу темно, наверху светятся два окна. По занавеске мелькнула тень, потом снова. Кто-то топтался там с телефонной трубкой в руке — Гальтон разглядел через окуляр контур провода.

А что с охраной?

Так, на крыльце часовой.

Еще один прохаживается вокруг дома. Больше никого не видно.

Но у противоположного забора еще один коттедж, одноэтажный. Нужно выяснить, где остальные охранники — там или же в главном доме. Без этого уходить нельзя.

Ужаленный южноамериканским комаром чекист спал всего две минуты. Времени оставалось вполне достаточно.

Дождавшись, пока «мобильный» охранник скроется из виду, а «стационарный» отвернется, Гальтон перекинул веревку на ту сторону и мягко соскользнул вниз.

Распластался по земле. Выждал.

Не заметили! Можно двигаться дальше.

Не отрываясь от темной поверхности забора, он прокрался к одноэтажному дому. Близко прошел часовой — доктор на несколько секунд прижался к доскам и замер. Потом движение было продолжено.

Оказавшись близ предполагаемой караульной, Норд спрятался за выступ стены. Теперь дозорные увидеть его не могли.

Свет не горел. Однако, прижав окуляр к оконному стеклу, Гальтон без труда рассмотрел, чтó внутри коттеджа.

Два ряда железных коек. На них спят люди — в форме, сняты только сапоги и кожаные куртки. На спинках кроватей висят портупеи.

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь. В автомобилях сопровождения у Громова было по четыре охранника. Значит, все здесь.

Разведку можно было считать завершенной и стопроцентно успешной.

Подзаборный чекист дрых уже восемь с половиной минут. Самое время пускаться в обратный путь.

Норд перебежал к забору и упал в траву, чтоб пропустить часового.

Когда тот поровнялся с крыльцом, «стационарный» вдруг сказал:

— Вань, я до ветру сбегаю, а? Приперло. Будь другом, постой тут.

— Давай, Костя, только живо.

Костя побежал в дальний конец участка, к дощатой будке.

Второй поднялся на крыльцо и встал перед входом.

Удобнейший момент, чтобы спокойно, безо всякого риска ретироваться к свисающей с забора веревке.

Гальтон приподнялся, готовый к рывку. И заколебался.

Ему в глаза бросилась деталь, которую он не мог разглядеть с забора: одно из окон первого этажа в главном доме было слегка приоткрыто.

Даже не думай, приказал себе доктор. Разведка окончена, нужно уходить.

Никаких авантюр!

Петр Иванович Громов

беседовал по телефону с умным человеком Яном Христофоровичем. Они частенько перезванивались перед сном. Верней сказать, это Петр Иванович после разговора ложился спать, а у Яна Христофоровича был самый разгар работы. Бедняга совсем не щадил себя и полностью разрушил навыки нормального сна, но таковы реалии нашего сурового времени. Все ответственные работники, начиная с самого Рамзеса, по ночам не спят. Хотя Рамзес, конечно, случай особенный. Ему долго спать незачем.

Именно с Рамзеса беседа и началась — как обычно. День нынче был недежурный (по терминологии Петра Ивановича «постный»), поэтому со своим великим пациентом профессор не виделся, но у него были тревожные новости, которыми следовало поделиться с почтеннейшим Яном Христофоровичем.

— Ресурсы суррогата тают день ото дня, — с тревогой говорил Громов. — К тому же, сами понимаете: суррогат есть суррогат. Вторичный продукт. Отсюда и побочные эффекты. Раздражительность, неадекватная подозрительность, головные боли. Замечаю я также усугубление параноидальности, присущей нашему дорогому другу от природы. Нехорошо, батенька, очень нехорошо. Приходится держать реципиента на голодном пайке, но даже при самом экономном расходовании суррогата хватит максимум на пять лет.

— А что потом? — с тяжелым вздохом спросила телефонная трубка. — Зачахнет, как Старик?

— Нет, быстротечного высыхания мозга не будет. Суррогат успешно купирует этот процесс. Однако абстиненция усугубит все акцентуации характера. Возможны вспышки маниакальной агрессии, спорадические отрывы от реальности, квазиаутическое самозамыкание. Самое опасное — возможны ошибки в принятии решений… Голубчик Ян Христофорович, пусть уж ваши люди в Заповеднике поскорее решат нашу проблемку.

— Стараются. Однако ваш Мафусаил — крепкий орешек.

— Ничего не поделаешь, батенька. Осколок старого мира. Но вы с ним, ради бога, поделикатней. Я к нему очень привязан. И потом, сами знаете, без Мафусаила настоящего прорыва не будет.

— Знаю, вы это тысячу раз говорили. Можете не беспокоиться: пылинки с него сдуваем.

Во время разговора профессор, с его вечной неусидчивостью, всё прохаживался вдоль письменного стола. Свободная левая рука ни секунды не оставалась без дела: то поправит пенсне, то поковыряет в ухе, то тронет скособочившуюся крышечку на чернильнице, то снимет пылинку с картинной рамы.

На стене, близ стола, висела любимая картина Петра Ивановича — вольная фантазия прославленного советского художника на тему босховского «Сада земных наслаждений» [57]. Левую часть триптиха, где Эдемский сад, живописец скопировал без каких-либо изменений; на центральной изобразил земной Рай — торжество всемирного Интернационала; справа — черно-красный пролетарский ад, где черти в кожаных тужурках расстреливали и жгли в огне буржуев, попов и прочую нечисть. Задорное, остроумное полотно, с сумасшедшинкой — совершенно в духе современной эпохи.