Про ведьм и ослов - Красовская Марианна - Страница 2

Я была не самым лучшим человеком. Я лгала, клеветала, изменяла, унижала людей. Я шла по головам, я никого не любила, я всегда считала себя лучше других.

Мне нечего сказать в свое оправдание: я просто жила. Как все, наверное. Но это не снимает с меня вины. Поэтому я даже не слишком удивилась, когда оказалась в самой глубокой заднице, которую только могла себе представить.

Тот день, когда я попала в этот мир, я помнила в мельчайших подробностях.

***

Проклятье, как же не вовремя сломалась моя ласточка! Пришлось сдать ее в сервис и ехать к родителям на общественном транспорте. Зачем? Кому это нужно? Лучше б я просто перевела им денег. Все равно ничего не изменится. Они мне не рады, давно пора это признать.

Я проснулась от громкого детского плача. Ну слава небесам, а то такое снилось! Давненько я не видела настолько реалистичных кошмаров! Впрочем, неудивительно: обед был отвратительный, в старом автобусе пахло бензином, а окна открывать зимой никто не собирался. Водитель еще явно не так давно пересел за руль автобуса или с гоночного болида, или с машины с дровами, мы с остальными пассажирами так и не решили.

– Ты чего разлеглась, корова, – раздался над ухом грозный рык. – Там твой сын плачет, иди успокаивай!

Мой кто?

А потом меня с такой силой толкнули в бок, что я улетела с сидения автобуса прямо в проход – даже глаза не успела открыть. Стоп. Не с сиденья, а с постели. И не в проход, а на пол.

Было больно и обидно, а еще ничего не понятно. Что происходит? Я брежу?

– Я непонятно объяснил?

Пришлось открывать глаза, чего делать страшно не хотелось.

Пол. Доски. Гвозди. Вытертая краска. Чужие руки с тонкими, покрасневшими от холода пальцами и обстриженными под самое мясо ногтями. Белый саван ночной сорочки.

Пошатывась, я поднялась и огляделась, напрочь игнорируя сопение на кровати и пронзительный вой младенца. Это ни разу не автобус. Более того, это вообще место, которое я никогда не видела. Похоже на какую-то очень старинную гостиницу: деревянные панели, над ними – пыльно-зеленые обои с претензией на элегантность. Беленый потолок, ситцевые занавески на окне, добротная деревянная мебель, такая массивная, что с места ее не сдвинешь. Шкаф, комод, кресло… Кровать, огромная, широкая, с белоснежным постельным бельем. А на ней толстый старый противный мужик в белом балахоне и ночном колпаке. Чисто клоун, но клоун явно недобрый.

– Илька, ты давно не получала, что ли?

Я ощутила некий дискомфорт в груди, опустила голову и судорожно вздохнула. На целомудренной белой сорочке расплывались мокрые пятна. Молоко прибыло.

Но фишка в том, что я никогда не была матерью и уж точно никого не кормила грудью. Могла бы, но не была.

Я поднялась и словно сомнамбула отправилась на звук плача. В соседней комнате в колыбельке обнаружился довольно симпатичный младенец с рыжим пушком на голове и светлыми глазками. Судя по цвету локонов, рассыпанных у меня по плечам (они доставали до середины бедер, не меньше), это все же был мой младенец. Я неловко подхватила его на руки, ощутив тяжесть мокрых пеленок. Твою мать, что мне с ним делать-то? Где взять памперс?

Огляделась потеряно, обнаружила симпатичный комод из светлого дерева, а на нем стопку пеленок. Ну ладно, это ведь просто? Я в кино видела. Распеленать, помыть, запеленать заново. Что ж, приступим.

При детальном осмотре малыша выяснилось, что он, действительно, мужского пола. А еще младенческий филей весь красный. В пеленках тоже оказался зловонный сюрприз. Мать-мать-мать, за что это мне? Я сбросила мокрые вонючие пеленки на пол, обнаружила на столике у окна кувшин и таз с водой. Ну потерпи, засранец, сейчас. И да, мыть я тебя буду в холодной воде.

Как ни странно, ребенок затих. Мне он уже нравится, сообразительный! Кое-как (видимо, включилась генетическая память, или инстинкты там, не уверена) я его протерла и даже перепеленала, а потом села в кресло-качалку у окна и решительно обнажила тяжелую ноющую грудь. Для этого в сорочке были специальные разрезы. Грудь была совершенно чужая, явно не мой пятый размер. Впрочем, и весила я теперь килограммов на сорок меньше.

– Ну давай, пацан, дальше как-нибудь сам, – сказала я младенцу.

И он не подвел! В грудном вскармливании он явно разбирался лучше меня. Отлично, одной проблемой меньше.

Теперь у меня есть время немного подумать.

Стало быть, это был не сон: и ночная поездка по скользким дорогам, и внезапный снегопад, и водитель, который решил поиграть в пятнашки с впереди идущей машиной. И тот страшный грохот, когда на арену вышел новый игрок – большая фура, сверкающая огнями, словно новогодняя елка. Остальное моя память милосердно утаила, но догадаться было несложно: удар, наверное, переворот. Может быть, огонь, боль, агония.

Я умерла.

А сейчас, судя по младенцу у меня на руках, я в аду. Там мне самое место.

Много лет назад я со скандалом разводилась с мужем. Тогда я ждала ребенка, я его не хотела, не принимала, он был мне не нужен. И я его потеряла, чему вначале очень радовалась. А потом я ненавидела себя за эту радость. Я знала, что рано или поздно придет расплата.

И вот она меня настигла.

Я больше не я, а какая-то рыжеволосая Илька. У меня теперь сын и муж, потому что тот боров в постели никем иным быть не может. Я не удивлюсь, если окажется, что я в каком-то другом мире, где женщина не имеет никаких прав. И разводов тут не предусмотрено.

“Ладно, Ирка, и не из такого выпутывались, – сказала я себе. – Я жива, это главное. Надо бы провести рекогносцировку”.

Красивое звучное слово я смогла произнести только у себя в голове. Вслух не получалось. Кажется, в этом мире его просто не существовало. В смысле, язык был другой. Язык – моя встроенная функция, но словарный запас у меня теперь другой. Ничего, разберемся.

Глава 3. Рекогносцировка

Младенец сыто вздохнул и уснул у меня на руках. Какой славный парень! Надо бы как-то узнать его имя и не прослыть при этом сумасшедшей. А еще хотелось бы взглянуть на себя в зеркало. Пока я могла только очень осторожно положить ребенка в колыбельку, поправить свое странное одеяние (кстати, белья под ним не было, что меня весьма тревожило) и на цыпочках выползти из детской. Главное, чтобы тот, страшный, меня не заметил.

Как ни странно, я уже приняла, что все вокруг – реальность. И стены, и пол холодный, и руки озябшие. Это я, уж какая есть. И знаете, что? Черта-с-два! Я на такое не подписывалась! Сколько себя помню – я ангелом не была. Наоборот, неудобная, колючая, горделивая, да еще и хамка. Вот спасибо, мироздание, нашло, куда меня засунуть.

А может, это не ад, а чистилище? Ну, типа, вот тебе клетка, выбирайся как хочешь? Или наоборот, смысл в том, что нужно терпеть и прощать?

Господа, где моя инструкция?

Дом был довольно приличный, видала я и похуже. Было чисто, тараканов и плесени не наблюдалось. На стенах обои, потолки беленые, доски на полу новенькие, ровные, без особых щелей. Все не так плохо, как показалось мне с первого взгляда. Очевидно, самая большая проблема в спальне на кровати.

Нашлась и уборная с узнаваемым унитазом, раковиной и большой медной ванной. А над раковиной было зеркало, которому я обрадовалась, как манне небесной.

Итак, я молода. Слишком даже молода, если учесть младенца в детской. Интересно, этой напуганной девочке в отражении есть хотя бы восемнадцать? И откуда на теперь уже моем лице заживающая ранка на губе и желтый синяк под глазом? Я задрала сорочку и убедилась: на ребрах и тощих ногах тоже ссадины и следы постоянных побоев. Что-то мне это совершенно не нравится.

А еще меня смущали волосы. Они были очень красивыми: длинные, густые, медно-рыжие. Ухоженные. Сколько сил и времени нужно, чтобы их поддерживать в таком состоянии? И что же, этот боров никогда за них не таскает?

Я заплела волосы в тугую косу. Умылась – только для того, чтобы почувствовать себя хоть немного живой. Выглянула в окно: дома, чахлый сад, тусклый свет фонаря. Ранняя зима или поздняя осень, даже и не знаю. Серо, хмуро, местами снег, но какой-то ненадежный. Растает скоро. А потом снова выпадет.