Бразилия. Полная история страны - Корвалью Фернандо Нуньес - Страница 10

Памятник Ганга Зумбе. XX век

В период своего наивысшего расцвета Пальмарис занимал территорию площадью около тридцати тысяч квадратных километров, а численность его населения составляла более двадцати тысяч человек. «Пальмарис населен неграми, которые бегут от своих хозяев из всех соседних и различных других капитанств, – писал один из португальцев-современников, – и живут они со своими женами и детьми в таком огромном лесу, который больше всего португальского королевства». Здесь селились и индейцы – многих индейских рабов отправляли далеко от родных мест, и потому им проще было осесть в Пальмарисе, чем пробираться к своему племени. Попадались и белые, бежавшие от долговой кабалы или от наказаний за совершенные преступления, а также не пожелавшие тянуть лямку солдатской службы. В Пальмарисе принимали любого, кто соглашался жить по здешним законам.

«Донесли мне, что у них уже есть кузницы и разные другие мастерские, в которых они могут делать оружие, поскольку хорошо умеют пользоваться огнем, – докладывал в 1671 году генерал-губернатору Афонсо де Мендонсе губернатор капитанства Пернамбуку Жуан де Соуза Коутинью, – а ремесла получили у них распространение благодаря многим опытным беглым, сведущим в механике и прочих делах».

Сельское хозяйство Пальмариса тоже было развитым. Здесь выращивали не только маниок[35] и кукурузу, но и сахарный тростник, и другие культуры, а также выжимали масло из плодов масличной пальмы. В наше время принято относиться к пальмовому маслу скептически – мол, не такое уж оно и вкусное, и не такое уж полезное, но это масло является одним из самых древних масел, известных человечеству еще со времен Древнего Египта. Добывается оно относительно просто, а масличная пальма невероятно продуктивна. Короче говоря, пальмовое масло сильно выручало пальмарийцев. Потребность в мясе частично покрывалась за счет охоты, а частично за счет разводимых животных. Добавьте к этому рыбу, которую в бразильских реках того времени можно было ловить буквально руками, а также те плоды, которые сами по себе росли в лесах, и вы поймете, что рацион пальмарийцев был весьма разнообразным. Ну а то, чего нельзя было добыть на месте (в первую очередь – порох и свинец для пуль), выменивали у колонистов. Те колонисты, которым судьба определила жить по соседству с Пальмарисом, старались поддерживать с его жителями хорошие отношения, надеясь, что это поможет избежать набегов «лесных людей». Пальмарийцам же контакты с колонистами были нужны для обмена товарами. Биологи могли бы назвать сложившие отношения «взаимовыгодным симбиозом». С колониальными властями и крупными помещиками дело обстояло иначе – для них Пальмарис был проблемой, которую хотелось ликвидировать как можно скорее, но воевать с «лесной республикой» было сложно, опять же, до середины XVII века рядом имелся гораздо более опасный враг – голландцы.

После изгнания голландцев губернаторы начали снаряжать экспедиции против Пальмариса. Пальмарийцы, у которых имелась регулярная армия (а также другие атрибуты цивилизации, например – суды), отбивали атаки одну за другой. В 1674 году генерал-губернатор Афонсо де Мендонса сместил Жуана де Соуза Коутинью с должности губернатора капитанства Пернамбуку за неспособность ликвидировать «гнездо смутьянов». Новый губернатор Педро де Альмейда повел дело решительнее, и в 1676 году верховному вождю Пальмариса Ганга Зумбе пришлось просить мира. Пальмарийцам пообещали прощение в случае их переселения в места, доступные для контроля колониальных властей, а также потребовали выдать всех беглецов, то есть тех, кто был рожден не в Пальмарисе. Зная повадки португальцев, вряд ли можно было рассчитывать на то, что после переселения пальмарийцев оставили бы в покое, но Ганга Зумба принял поставленные условия, после чего против него восстал некий Зумби, предположительно являвшийся племянником верховного вождя.

Судьба Зумби сложилась затейливо – он родился в Пальмарисе в 1655 году и в шестилетнем возрасте был захвачен португальцами. Малыша передали на воспитание священнику по имени Антониу Мелу, который окрестил его под именем Франциск, обучил португальскому и латыни, а также арифметике. В пятнадцатилетнем возрасте Зумби сбежал от португальцев в Пальмарис, где, благодаря своим лидерским качествам, стал вождем одного из племен. Став верховным вождем вместо Ганга Зумбы, Зумби призвал своих подданных к сопротивлению. Большинство пальмарийцев пошли за ними, но нашлись и такие, которые переселились поближе к португальцам и предсказуемо были порабощены – фазендейрос не могли позволить потомкам беглых рабов жить на свободе, ведь это противоречило основам их общества.

Пальмарис успешно противостоял атакам португальцев до 1694 (!) года. Поняв, что в одиночку им с пальмарийцами не справиться, португальцы стали привлекать на свою сторону коренное население районов, окружавших государство беглых рабов. Значительная часть той силы, которой обладал Пальмарис, происходила из хороших отношений с индейцами. Случалось так, что во время очередного похода португальцев на Пальмарис какое-то из индейских племен поднимало восстание, чтобы отвлечь внимание на себя и сообща разгромить общего врага. Но недаром же говорится, что если хорошенько постараться, то можно и родных братьев рассорить, – португальцам все же удалось посеять раздор между беглыми рабами и коренным населением. Главным средством был подкуп, а кроме того, португальцы играли на самолюбии индейцев – в обычае беглых рабов было похищение индейских женщин, которых они брали в жены, поэтому всегда можно было напирать на то, что «беглые собираются напасть и забрать всех ваших жен и дочерей».

Командование решающей кампанией губернатор Пернамбуку Жуан да Кунья Суто-Майор поручил опытному бандейро Домингошу Хорхе Велью и генерал-капитану Бернарду Виейра де Мело. Сотрудничество опытного офицера и человека, хорошо знакомого с местностью и досконально изучившего повадки беглых рабов, обещало предприятию успех. Солдат усилили ополченцами, набранными из колонистов и индейцев, вдобавок Велью привлек к участию в походе на Пальмарис большое количество бандейрос, которым Жуан да Кунья разрешил оставлять у себя всю добычу и пообещал распределить между ними земли, освобожденные от беглых рабов. Общая численность губернаторского войска превышала шесть тысяч человек.

На сей раз поход оказался успешным – в начале 1694 года португальцам удалось взять пальмарийскую столицу Черка-ду-Макако, расположенную на горе Серра-да-Баррига.[36] Раненому Зумби удалось бежать, но ноябре следующего года, благодаря предательству одного из тех, кому он доверился, его поймали и обезглавили. Голова Зумби, по обычаям того времени, была выставлена на шесте на центральной и единственной площади города Ресифи, в назидание всем рабам. В наши дни бюст Зумби можно увидеть в Бразилиа, а день его смерти, 20 ноября, отмечается как День самосознания темнокожих.

После падения Черка-ду-Макако разрозненные отряды пальмарийцев в течение некоторого времени продолжали сопротивление, но игра уже была проиграна – в конечном счете все «партизаны» были уничтожены, а Пальмарис разрушен до основания. Кое-каким отдаленным киломбу удалось избежать разрушения, но о возрождении централизованного государства беглых рабов не могло быть и речи. «Спешу довести до сведения Вашего величества о славной победе над Палмарисом, которая, по своему значению, может сравниться, по меньшей мере, с изгнанием голландцев», – писал королю Педру Второму генерал-губернатор Антониу Луис Коутиньо да Камара в феврале 1694 года.

Отношение современных историков к личности Зумби двойственное. С одной стороны, он считается героем, который отдал жизнь в борьбе за свободу угнетенных. С другой стороны (да простят автора его снисходительные читатели), Зумби дважды в жизни совершил предательство. Сначала он убежал от священника, который его вырастил и воспитал, а заодно и отверг Бога, будучи крещеным. Бежав из Черка-ду-Макако, Зумби скрывался, не принимая участия в борьбе, которую продолжали его соратники, а ведь он мог сплотить всех вокруг себя и мало ли чего они могли бы достичь, если бы действовали сообща, например – могли бы уйти далеко на запад. Но это так, мысли вслух, не более того.