Специалист технической поддержки 5 (СИ) - Якубович Александр - Страница 14

Богатеньких выскочек нигде не любят, это я знал точно.

На второй день в тюрьме меня вызвали в администрацию. Господин с отекшим лицом, имени которого я даже не старался запомнить, устало объяснил мне по второму кругу систему рангов, после чего дал подписать документы о пополнении моего тюремного счета.

— Заключенный Кан Ён Сок, согласно внутреннему распорядку вы можете получать ежемесячно не более пятисот тысяч вон на свой счет, при этом тратить в тюремном магазине на личные нужды не более десяти тысяч в день. Общий лимит расходов в магазине составляет тридцать тысяч вон в сутки. Все понятно?

— Разрешите спросить, — отчеканил я, глядя перед собой, будто снова был в армии.

Мужчина только кивнул.

— Если личные расходы составляют десять тысяч, то как общие расходы могут быть тридцать тысяч вон? — спросил я.

— Вы можете платить за других заключенных, если у них еще есть лимит трат на сутки, — терпеливо ответил мужчина. — Но учтите, заключенный Кан Ён Сок, администрация неприемлет махинаций и выборки чужих лимитов с целью получить больше продуктов, а также у нас запрещены все виды прямой внутритюремной торговли. Если хотите угостить сокамерников или работников вашего отряда ужином можете оплатить их покупки в тюремном магазине.

— Допустимо ли накопление запасов? — продолжил я спрашивать, вытягиваясь по струнке.

То, как я держался, понравилось мужчине. Четкая, уважительная речь, вопросы по существу. В его глазах я был молодым оступившимся человеком, который попал в мясорубку обстоятельств — администратор конечно же знал, за что я сел и по какой статье, как имел и материалы приговора суда. Я не был вором, не был убийцей или мошенником. Просто парень, в руки которого попало оружие одного тупого телохранителя, который шел основным фигурантом по тому же делу.

— В пределах разумного, надзиратели не будут гонять вас за пару лишних пачек лапши или вяленого мяса. Но никаких залежей, никакой подпольной торговли и натурального обмена! Я это отдельно для вас повторяю, заключенный Кан Ён Сок. Я знаю, что у северян черный рынок в крови и вы мастера менять одни нужные вещи на другие, но тут вам не север, а исправительное учреждение города Сеула. Вы уяснили?

— Так точно! Уяснил! — я тут же согнулся в поклоне перед мужчиной, показывая, что вопросов больше не имею.

— Свободны, — кивнул администратор.

Значит, с внутренним распорядком тут все строго. Курение, азартные игры и куча других ограничений — все в тюрьме было направлено на то, чтобы заключенные тратили свою энергию на обучение чему-нибудь полезному, саморазвитию или хотя бы переосмыслению собственных поступков.

Конечно же, я подозревал, что где-то были и тюрьмы, администрация которых накрепко срослась с криминальным миром. Но нахождение в столице накладывало свои ограничения. Если меня перевели сюда из центра временного содержания, который находился под плотным руководством NIS, то здесь не все так гладко, как могло показаться на первый взгляд.

Нужно наблюдать, нужно внимательно следить за происходящим.

Первые тревожные звоночки я уже заметил. Рассадка в столовой была непростой. Условно, мы с сокамерниками занимали общую зону для «неопределившихся», но чуть дальше от раздачи, в противоположных концах зала я увидел и группы. Одна из них — точно китайцы, этих ребят я узнаю и за километр, как не наряжай их всех в одинаковые робы.

Кроме моей белой нашивки я видел и другие опознавательные знаки. Пара молодых парней с синими прямоугольниками на груди — сидельцы по наркотическим статьям. Желтые — уголовные преступления средней тяжести. «Красных» держали отдельно ото всех — это была отдельная категория, которую стоило бы держать в собственной колонии строгого режима, но тут все было организовано совершенно по-другому. Хотя я был уверен, в Корее существовали и тюрьмы, в которых собирали отпетых отбросов, но и обстановка там была далека от той расслабленной, которую я наблюдал в этом заведении.

Как я и ожидал, значительная часть китайцев шла по наркотическим статьям. Выходцы из КНР были известными любителями всякого запрещенного, чего только стоит их сомнительная чайная традиция и сорта чая, от взваров которых перед глазами могло все поплыть. Изобретательнее в этом плане были только тайцы — они сразу замешивали в напитки всякое запрещенное, а потом расслабленно потягивали это, сидя прямо за столиком на улице.

Вторая заметная группировка из «сине-оранжевых» заключенных была корейского происхождения. Морды — один в один те налетчики, которых я без всяких колебаний уложил из пистолета Мун Джина. Держались они отдельно ото всех, довольно дерзко и независимо, а установленный тюремный порядок соблюдали только в моменты, когда в их сторону внимательно смотрели надзиратели.

Я прекрасно понимал, что от обеих группировок мне стоит держаться подальше. Хотя бы потому что везде я был чужим. В таких замкнутых пространствах как казарма или тюрьма — не суть большая разница — национальные, региональные и прочие вопросы обостряются с особой силой. Тут, в корейской тюрьме, были представлены разные нации, и я сразу же увидел расслоение на «наших» и «китайцев». В более крупных тюрьмах, уверен, была еще и отдельная категория иностранцев, которые периодически залетали в корейские тюрьмы по причине местного шовинизма и изначально предвзятого отношения к ваегукам. Почему-то, южане считают, что не урожденный кореец не способен полностью адаптироваться к местным правилам и традициям, даже если человек был рожден в корейской семье, но вырос, к примеру, за границей. Это я знал по собственному опыту.

А не встанет национальный вопрос — значит люди будут делиться на местных и приезжих, городских и сельских, столичных и из регионов. Если все будут из одного города — начнут спрашивать за районы, если из одного района — вопросы возникнут к личным знакомствам, друзьям и делам. Сколько людей не уравнивай, они найдут, как поделить всех на «своих» и «чужих». Эта ксенофобия — неприятие чужаков и сплоченность против внешнего врага — была записана где-то глубоко-глубоко в человеческом мозгу. По мне так, чтобы человечество на самом деле объединилось и стало следовать гуманистическим идеалам, должны прилететь какие-нибудь инопланетяне. Желательно, максимально омерзительные, как те самые тираниды, фигурки которых мы с Пак Сумин разукрашивали, сидя за кухонным столом. Вот тогда люди на самом деле объединяться, а пока пришельцев нет — всегда будут свои и всегда будут чужие.

Моя ситуация была тяжелее обычной, потому что и примкнуть в случае чего мне было не к кому. Китайцы меня не примут, потому что я кореец. Корейцы — потому что я неправильный кореец.

То, что кто-нибудь из охраны сливает местным смотрящим личные дела заключенных я даже не сомневался. Система исполнения наказаний была глубоко коррумпирована в любой стране, а в такой стране как Южная Корея — и подавно. Взятки были тут повсюду; маленькие, большие и государственного масштаба. Постоянно гремели коррупционные скандалы, судили полицейских, чеболей и политиков за очередные «благодарности» за правильное решение вопросов. Да чего уж тут удивляться: все мое судебное разбирательство было пронизано деньгами семьи Пак. Не знаю, получила ли свою долю госпожа судья, но то, что помощники Пак Ки Хуна по переговорам подобного рода занесли пару тугих конвертов в прокуратуру и полицию, чтобы они изначально классифицировали четыре трупа как дело о самообороне — не вызывало никаких сомнений.

А значит, если уж я убедился в том, что банды внутри тюрьмы существуют, то что мне делать? Мне оставалось только быть начеку, не влезать в сомнительные авантюры и дружить с тюремной администрацией для того, чтобы в случае прессинга меня могли как-нибудь защитить. Возможно, стоит создать для себя какую-нибудь особую ценность как для администрации, так и для заключенных. А это значит, мне очень нужно попасть на разведку в библиотеку и учебные классы. Мой навык — все, что связано с компьютерной и любой другой техникой. И именно с этого мне стоит и начать.