Голому рубашка. Истории о кино и для кино - Эйрамджан Анатолий - Страница 37

— Ну вот, бери 200 долларов, — протянул я ей деньги. — Заработала.

— Я в месяц столько у себя в Вятке не зарабатывала, как сегодня за вечер! — рассмеялась она. — Даже не верится…

— А ты привыкай. Это Америка! — сказал я.

— А вам понравилось, как я пела? — спросила она. — Только честно!

— Честно? — прищурился я.

— Да! — по-пионерски сказала она.

— Если честно-честно, то нет, — сказал я.

— Я так и думала, — она приблизилась ко мне. — Значит, я должна вас поцеловать.

— Ну, уговор — дороже денег! — согласился я.

Она встала на цыпочки и приложила свои губы к моим, просто приложила, как прикладывают губы ко лбу, когда хотят проверить температуру. Вначале я подумал, что этим все и ограничится, но вдруг губы ее внезапно ожили, да так, что я, вспоминая тот поцелуй, каждый раз чувствую, как по всему телу у меня будто судорога проходит.

Когда я пришел в себя, то спросил:

— Слушай, а как тебя зовут? Меня — Сергей.

— А меня Оля, — сказала она и засмеялась. — Вот и познакомились.

Оля осталась ночевать у меня. Выяснилось, что она приехала по студенческому обмену на лето, должна была находиться в Милуоки, а подруга уговорила ее полететь в Майами, здесь у нее был знакомый парень, к тому же здесь океан и все такое. Вот с ними Оля и была сегодня в моем ресторане. А живут они с подругой у ее парня в съемной студии, Оля спит на полу, а подруга с парнем на тахте.

Ну что вам сказать? До сих пор я считаю, что это был подарок судьбы. После того как от меня ушла жена, уехала в Сиэтл, где у нее жили мать со старшей сестрой, я женщин практически не видел. Пару раз в бухом состоянии я переспал — один раз с нашей посудомойкой, а второй раз с какой-то туристкой-меломанкой. Ни имен их не запомнил, ни связанных с ними своих ощущений. И все. За пять лет больше никаких сексуальных приключений и переживаний. Я уже и на женщин стал смотреть как на проплывающие мимо меня корабли. У них свой курс, а я стою на необитаемом острове, и даже не помышляю махать им руками, звать, кричать, а просто грустно смотрю им вслед. Вот так я ощущал свое положение. И вдруг такая женщина, фактически девчонка — 22 года! Фигурка — статуэтка. И отдалась мне так, как будто всю жизнь меня любила или о таком, как я, всю жизнь мечтала. Представляете? Она уснула, а я все не мог поверить в случившееся, выходил на балкон покурить, пару раз выпил виски и только к утру уснул.

Следующий день я начал с того, что договорился с хозяином ресторана, где я работал, что Оля будет петь со мной, платить он ей не будет, а все, что мы получим от клиентов — идет нам. Потом поехали, забрали олины вещи у подруги, привезли ко мне. По дороге в «Мэйсисе» я купил Оле красивое платье для выступлений и туфли.

— У меня в жизни таких красивых вещей не было! — поцеловала меня Оля.

И мне запомнилось, что еще она сказала по этому поводу:

— Знаешь, мой дедушка мне говорил, что он до войны не видел ковров, хрустальных люстр, фарфоровых ваз, даже не знал, что есть такие вещи на свете. У нас в Вятке тогда ведь ничего такого не было. Только в Германии он все это увидел. И был поражен — что за ненужные вещи! А мне потом признался, что понял, в чем их смысл — красивые эти вещи и все!

Когда дома Оля надела это платье и туфли, я обалдел: передо мной стояла стройная, шикарная женщина, о которой я не мог даже мечтать.

Обедать поехали на Саус Бич — она еще там не была ни разу, и отметили наше совместное предприятие обедом во французском ресторане.

— Никогда не думала, что я закадрю такого солидного мэна, — смотрела на меня счастливыми глазами Оля. — Я ведь любила петь с детства. А о том, чтобы петь со сцены, и не мечтала! Как мне повезло с тобой!

Вечернее наше выступление прошло просто замечательно. Оля в новом платье выглядела как настоящая эстрадная звезда, публика так и воспринимала ее, во всяком случае, как профессиональную певицу, и денег мы собрали даже больше, чем в первый день.

Вторая наша ночь была еще более впечатляющей: Оля обволакивала меня как нежное облако, втягивала меня в себя, и я чувствовал, что еще чуть-чуть, и я, как вода в ванне, могу с прощальным всхлипом весь исчезнуть внутри нее. Вот такое у меня возникало временами ощущение, и я неожиданно для себя и своего возраста показывал результаты, которые не снились мне даже в юности.

Короче, не буду вам долго голову морочить, скажу только, что прожили мы так с ней около двух месяцев. Если говорить обо мне — это были лучшие дни моей жизни, так я считаю даже сейчас. Но ничто ведь в этом мире не стоит на месте, все движется, все меняется, тем более отношения между людьми. Если б можно было человеческие отношения заморозить в какой-то одной, самой приятной для обоих людей точке — была бы не жизнь, а сплошной кайф. А поскольку жизнь имеет в своих карманах миллион вариантов, которые может вам предъявить в любую минуту, то никто и ни в чем, даже в завтрашнем дне, не может быть уверен. А тем более в том, что все, к чему ты привык и тебе очень нравится, останется так до конца твоей жизни. Привет мечтателям!

Вот так и у нас с Олей. К ней в ресторане все время подходили и наши, и американцы, дарили цветы, говорили комплименты, а некоторые даже дарили кольца с камнями, цепочки золотые… Я говорил Оле:

— Мне кажется, тебе не стоит принимать такие подарки, их ведь просто так не дарят. Зачем тебе это? Хочешь что-нибудь, скажи, я тебе куплю.

А она смеялась:

— Ну, хотят люди дарить — зачем мне их обижать? Им ведь приятно…

Ну что ей скажешь! Я не настаивал, потому что считал, что это, в общем, ее дело. Но меня задевали и мучили взгляды, какими смотрели на нее почти все мужчины. Казалось, дай волю этим хищникам, и они набросились бы и растерзали Олю.

А потом появился у нас в ресторане один испанец, я сразу, как его увидел, почувствовал что-то недоброе. Настырный такой, вперился в Олю цепким взглядом и так первые несколько вечеров сидел, слушал ее пение и попивал пиво. Потом подошел к ней в перерыв, я вышел в это время в туалет, — прихожу, вижу — они разговаривают. Поза у него понтярская — одной рукой держится за колонну и раскачивается, как будто мышцы спины качает, и так говорит с женщиной. Мне это очень не понравилось тогда, прямо кровь в голову ударила. Но я только крикнул: «Оля!» — и пошел на сцену. Включил синтезатор, сделал проигрыш, и Оля пришла и встала рядом со мной. А этот «салса» остался стоять у колонны, но раскачиваться перестал.

— Кто это такой? — как бы между прочим спросил я у Оли в перерыве между песнями.

— Кто? — спросила она.

— Ну тот, с кем ты стояла сейчас.

— А, это испанец, сидит здесь часто. Интересовался, почему я не пою испанские песни.

После этого он частенько подходил к Оле, заказывал песню или просто задавал ей какие-то вопросы. А стоило мне куда-нибудь выйти, он тут же оказывался рядом с Олей. Так что с этого испанца и начались у нас сложности.

Раньше мы вместе ездили по магазинам — за продуктами, за одеждой. Машину она водить не умела, так что даже за хлебом ездил или я, или мы вместе. А тут вдруг она как-то говорит:

— Я схожу в универсам. У нас кончились масло и овощи.

— Что, пешком? — удивился я.

— Да, хочу начать ходить, а то я начала толстеть — целый день ведь сижу дома. Туда-обратно, вот и полторы мили сделаю.

Что я мог сказать? Не ходи! Я же не тиран восточный…

Она ушла и вернулась через два часа. Продукты купила, но еще и платье дорогое, явно из бутика.

— Забежала в «Мейсис», там большой сейл, вот купила, ты не поверишь, 70 процентов скидка на клирансе, да еще одна женщина мне купон дала…

Я не подал виду, но у меня тревожный звоночек прозвенел тогда. Не бывает на такие платья сейлов, клирансов да еще с купонами. Но, возражал я себе, она могла купить платье на свои деньги, это ее право, она ведь зарабатывает сейчас неплохо, так чего я буду лезть в ее дела, задавать ненужные вопросы, выяснять…Так я себя убедил тогда. Но мысль, что, возможно, она виделась с этим испанцем в это время, все же оставалась в моем мозгу, загнанная куда-то на самое дно сознания.