Голому рубашка. Истории о кино и для кино - Эйрамджан Анатолий - Страница 128

— Да, — занервничал от такого непочтительного обращения Гулькин. — А в чем дело?

— А ты не знаешь? — спросил второй, который был без бороды, но усатый.

— Нет, — сказал Гулькин и сделал попытку ретироваться. — Мне некогда.

— Подожди, — остановил его, крепко взяв за локоть третий, гладко выбритый, самый молодой. — Тебе уже незачем торопиться. Впереди только вечность!

— Что вы хотите, господа? — Гулькин решил попробовать по-джентльменски перевести разговор в цивилизованное русло. — Я вас слушаю.

— Мы хотим правды, — сказал самый старший.

— Какой правды? — спросил Гулькин.

— Правды о нашей пра-пра-прабабушке, — сказал усатый.

— Рубен, пять раз «пра» надо говорить, — поправил его старший.

— Какой прабабушке? — ничего не мог понять Гулькин.

— Отойдем — поговорим, — сказал самый молодой. Вместе с усатым он взял Гулькина под руки и отвел через дорогу в сквер. Усадили на скамейку.

— Ты по телевизору оскорбил на всю страну нашу дорогую родственницу, — сказал старший.

— Выставил ее самой настоящей шлюхой, — сказал усатый.

— Надругался над памятью нашей любимой пра-пра-пра-пра-прабабушки, — сказал самый молодой.

— Подождите, я ничего такого не делал! — всполошился Гулькин. — Это ошибка. Вы меня с кем-то путаете!

— Нет, мы тебя хорошо запомнили по телевизору. Вот, твой портрет, — показал усатый фотографию Гулькина, сделанную во время его вступления по ТВ. — Что, и теперь будешь отпираться?

— Вы — родственники Кнарик Гюльназарян? — догадался вдруг Гулькин и сам не поверил в свою догадку.

— Да! — хором ответили кавказцы. — Мы ее пра-пра-пра-пра-правнуки.

Не может быть! — Гулькин был поражен. Правильно говорил академик Тягачев, что нельзя опираться только на документы. мемуары; надо ездить по историческим местам, говорить с потомками героев своих изысканий. — Такого не может быть!

— Очень даже может, — сказал ему бородатый. — Зачем ты оскорбил нашу любимую Кнарик?

— Я не оскорблял! Все мои слова подтверждены документально. И потом, разве это оскорбление — вызвать любовь такого всемирно известного человека?

— Про этого человека мы ничего плохого не говорим, — сказал усатый. — Мы очень даже любим «Три мушкетера».

— И «Графа Монте-Кристо», — добавил младший.

— Но наша Кнарик не ответила на его любовь. Этим гордиться весь наш род уже больше 150 лет! Тебе понятно это?! — строго спросил бородач.

— Но слуга Дюма Мишель говорил соавтору Дюма Огюсту Маке, что у его хозяина был роман с девушкой по имени Кнарик! — чуть ли не выкрикнул Гулькин.

— Этот слуга что, свечку держал? — горячо вскрикнул усатый.

— Успокойся, Рубен, — остановил его старший. — Выбирай слова, когда говоришь о наших родственниках.

— Прости, Ашот, — согласился Рубен.

— Требовательный к себе ученый должен знать, что истина не в словах, которые оставляют после себя многие люди, а в поступках и фактах, — сказал самый младший.

— Ты прав, Гамлет, — сказал Ашот — Только на неопровержимых фактах должен строить свои гипотезы ответственный ученный.

— Но, помилуйте, господа, дело происходило чуть ли не 200 лет назад, в глухом, забытом богом местечке в горах Закавказья, тогда ведь не было ни кино, ни радио, ни телевидения, ни даже фотографии. О каких фактах может идти речь? Миссия ученого-биографа во многом состоит в том, чтобы как пчелка, собирать малоизвестные крупинки из жизни своего героя и пытаться из этого, зачастую противоречивого материала собрать хотя бы мозаичную картину.

— Ты собрал не картину, а абстракцию, все факты перевернул с ног на голову! — с душой сказал тот, которого звали Гамлет.

— Что, например? — уже забыв об опасности, исходящей от лиц кавказской национальности, с вызовом спросил Гулькин. Было задето его профессиональное самолюбие.

— Ну, например, про подарки, которые Александр дарил Кнарик, — сказал Гамлет.

— Кнарик не приняла ни одного его подарка! — сказал Ашот.

— Откуда вы знаете это? — запальчиво спросил Гулькин.

— Это и тогда было известно всем в Болнис-Мгере, и потом переходило в нашем роду от отца к сыну, от матери к дочери, — сказал Рубен.

— Об этом наши предки говорили своим девочкам под портретом Кнарик! — сказал Гамлет.

— Мы все с детства знаем, что в нашем роду не было человека, способного ради денег, дорогих подарков продать свою честь, — сказал Ашот.

— Даже если все это все исходило от такой знаменитой на весь мир личности, как Александр Дюма-отец! — добавил Гамлет.

— Охотно верю. Но ответьте, пожалуйста, на такой вопрос. Разве отец Кнарик не продал Дюма партию ковров?! Двенадцать хоросанских ковров ручной, разумеется, работы? — азартно спросил Гулькин.

В его архиве имелась копия чека, выписанного на имя Дюма продавцом ковров Айрапетом Гюльназаряном.

— Продал, — сказал Ашот. — И что из этого? Айрапет всем продавал ковры.

— Это был его, как теперь говорят, бизнес. Понимаешь? — опять не выдержал, и повысил голос Рубен.

— Понимаю. Только, мне кажется, Дюма купил такое количество ковров, чтобы продемонстрировать свои чувства Кнарик! Подкрепить слова, как говорят, делом, — хитро прищурился Гулькин.

— Думай, что говоришь! — грозно сказал Рубен. — Предупреждаю по-хорошему.

— По-твоему, достаточно было заезжему человеку купить у отца Кнарик товар на приличную сумму, как дочь продавца должна была тут же отблагодарить покупателя? — спросил Гамлет.

— Но скажите, пожалуйста, зачем Дюма нужно было покупать так много ковров? За тысячи километров от своей родины! — не сдавался Гулькин.

— Откуда мы знаем? Это его дело, — сказал Рубен.

— Может он хотел перепродать их в Париже? — сказал Ашот. — Наверняка бы наварил 100 процентов.

Во всяком случае связывать продажу ковров с взаимоотношениями между Александром и Кнарик для серьезного ученного некорректно, — сказал Гамлет.

Это было уже прямое оскорбление Гулькину, как ученому-биографу.

— Тогда скажите, почему в записной книжке Дюма есть имя Кнарик, и это имя рукой Дюма заключено в виньетку из роз? — выбросил свой последний козырь Гулькин.

— А вот посмотри, пожалуйста, у меня в записной книжке записано «Гулькин» и рядом с этим именем нарисованы череп и кости, — открыл свою записную книжку Ашот. — Но ты ведь жив? И мы с тобой просто говорим. Пока…

— Толковать эту запись каждый может согласно своему мировоззрению, — сказал Гамлет.

— В меру своей испорченности, — добавил Ашот.

— Вот ты уверен, что за дорогие подарки и откат в виде покупки партии ковров порядочная девушка способна отдаться первому встречному? — спросил Рубен.

— Но этот первый встречный — всемирная знаменитость? — не сдавался Гулькин.

— Ну и что из этого? Будь он даже Наполеоном! Без любви в нашем роду близость невозможна! — сказал Ашот.

— Тем более для женщин! — добавил Гамлет.

— Она не дала твоему Дюма, понимаешь! — схватил Гулькина за грудки Рубен. — Не да-ла!

— О родственниках я просил такими словами не говорить, — остановил его Ашот. — В нашем роду это не принято.

— Извини, Ашот! — отпустил Гулькина Рубен.

— Кнарик вышла по любви замуж за Мушега, красивого юношу, и родила ему пять сыновей и двух дочерей. И так продолжился наш род, — сказал Гамлет. — И понимаешь ты, что твое ни на чем не основанное заявление бросает тень на всех, кто родился в нашем роду после нее?

— На всех наших четыре раза «пра», три раза «пра», два раза «пра», один раз «пра» дедушек и бабушек, и даже на нас самих, — сказал Ашот. — А такое у нас на Кавказе не прощается.

Гулькин понуро сидел и молчал. Он понимал, что метод дедукции и индукции, который он применял при обработке полученных материалов, явно дал трещину при соприкосновении с реальными людьми. Это вам не споры с академиком Тягачевым или профессором Ле Шануа. Этим людям ничего не докажешь, да и доказывать, в общем-то, нечего. А неприятностей от них можно ждать любых…