Искусство и наука - Рескин Джон - Страница 2

Тем не менее я должен в настоящее время удовольствоваться старым термином. Мы не можем сказать «спиритура – spiriture», или «аниматура – animature» вместо литературы, но мы не должны довольствоваться обычным определением значения этого слова.

Помните всегда, что вы явились в этот университет не для того, чтоб научиться говорить, а для того, чтоб научиться думать о разных предметах; по крайней мере, такова была цель, с какою поступали в него ваши отцы.

5. «Как! Думать! Да ведь это только искусство логики», – может быть, ответите вы. И это неверно: логика – метод, а не сила, а мы определили, что литература есть видоизменение идеальных предметов при помощи идеальной силы, а не механического метода. И вы являетесь в университет для приобретения или развития этой силы, а не для того, чтобы научиться только методу употребления или применения ее.

Я говорю, что вы являетесь для этого в университет, и, может быть, некоторые из вас крайне удивлены, услышав это. Вы не знали, что поступили с этой целью в университет, и даже многие, может быть, не уяснили себе, куда они вступили. Я вполне даже уверен, что некоторые из вас и по сие время не понимают значения университета. Можете ли вы тотчас же ответить мне, например, на то, представляет ли университет такое место, куда все являются, чтобы научиться чему-нибудь, или такое место, куда являются некоторые, чтоб научиться всему? Университету по крайней мере стараются практически в настоящее время придать первое значение, но теоретически он всегда значил второе, т. е. означал место, куда являются только известные лица, чтобы научиться всему, т. е. куда лица, желающие мыслить, поступают, чтоб научиться мыслить, мыслить правильно не только о математике, о нравственности, о хирургии или о химии, но обо всем.

6. Я говорю, что не все вы знаете это, и тем не менее знаете ли вы это или нет, желаете ли вы этого или нет, но в известной степени в силу непреложной силы вещей факты складываются сообразно с этим. Мы в настоящее время, заметьте, имеем три рода школ, действующих по всей Англии. Мы имеем – я называю его первым, хотя, к сожалению, должен признаться, что по своему влиянию оно играет последнюю роль – итак, повторяю, мы имеем, во‑первых, учреждение, называемое Королевской академией, с институтом архитекторов и школами в Кенсингтоне и их отделениями; здесь преподаются разные стили тонкого и механического искусства. Во-вторых, мы имеем Королевское Общество, как центральное учреждение, и в виде его отделений различные общества людей, посвятивших себя изучению различных наук, исследующих, классифицирующих, описывающих факты с неутомимым старанием. И наконец, и главным образом, мы имеем великие университеты со всеми подчиненными им общественными школами, определенно занимающиеся не только упорядочением – с чем вы охотно согласитесь – языка, или главным образом языка, а и различных способов развития философской и научной мысли, в которой вы желаете, чтоб ваше юношество было дисциплинировано для славы и величия вашего века. Методы языка и его стройность, всевозможные его красоты, необходимая точность и определенность – все это зависит от стройности и благородства тех способностей, пробуждать и развивать которые и составляет задачу этих великих школ.

7. Стройность и благородство способностей! Остановимся несколько минут на этих словах и постараемся уяснить их себе.

Во-первых, что такое познавательная способность? Каков предмет нашей деятельности, как студентов, в отличие от художников и людей науки?

Мы лучше всего уясним это себе на частном примере.

Представьте себе, что вы находитесь на Пестумской равнине[1] и следите за приближением грозовой тучи, которую Тёрнер изобразил на своем рисунке[2]. Если б вы главным образом занимались в школах наук, вы бы подумали о скоплении электричества, о его влиянии на форму и движение тучи, о силе и продолжительности блеска молнии и о других столь же материальных явлениях. Если б вы были художник, то стали бы обсуждать возможность при помощи тех средств, которые находятся в вашем распоряжении, изобразить яркость ее блеска и глубину ее мрака. Наконец, если б вы были студентом, то в, отличие как от ученых, так и от художников, вы стали бы воображать себе храм в былые времена; следя за тем, как грозовая туча надвигается на его колонны и власть Бога небес разражается гневом того божества, которое, по мнению язычников, потрясало землю, настроение вашего ума было бы такое же, как и у псалмопевца, безразлично, выразили ли бы вы его словами или нет. «Облака и мрак кругом Его – правота и суд пребывают на престоле Его».

Да ваши мысли невольно приняли бы это направление, и выразились ли бы они в этой форме или в другой, тем не менее существенная черта вашего студенчества состояла бы не в том, чтобы припомнить этот стих, и еще менее в том, чтобы знать, что «трон» есть слово греческое, а в том, чтобы, обладая достаточной силой восприятия и достаточной возвышенностью характера, постичь значение справедливости, проникнувшись величием господства Его.

8. Повторяю, вы являетесь в университет для того, чтоб составить себе мировоззрение надлежащей широты и величия или достоинства. Итак, в отличие от школы искусств, чему должны вы научиться в школе, посвященной науке? В школе искусств вы научились бы должному достоинству и порядку дел или деланий (я предпочитаю слово «деланий», как более общее); а в школе науки вам предстоит научиться порядку и величию знаний.

Теперь вы должны вполне уяснить это себе, безразлично, согласны ли вы со мной или нет.

Вы являетесь в школу литературы, чтоб научиться, говорю я, стройности и величию восприятий.

В школу искусства, чтоб научиться стройности и величию деяний.

И в школу науки, чтоб научиться стройности и величию знаний.

Согласны ли вы с этим? Я предполагаю, что вы признаете мое тройственное разделение; но, в противоположность мне, не продолжаете ли вы считать, что школа науки остается школой науки, какого рода знания она бы ни преподавала, что школа искусства остается школой искусства, какого рода делам она бы ни учила, и школа литературы все же школа литературы, какого рода познаниям она бы ни научала.

Думаете ли вы это? Высказанное мною положение безусловно отрицает это. Я утверждаю, что истинная школа литературы учит вас обладать известного рода взглядами, а не другими, школа искусства – производить определенного рода дела, а не всякого рода, а школа науки – обладать определенного рода, а не всякого рода, знаниями.

9. Я думаю, что мы с вами не вполне согласны по этому вопросу и что некоторые из вас, безусловно, против меня. В таком случае позвольте мне сделать шаг назад. Вы согласитесь со мной, что, употребляя греческие слова – школа литературы учит нас иметь νοῦς[3] или понятия о предметах, вместо ἀνοια[4] или отсутствия понятий о предметах; что школа искусства учит нас τέχνη[5] предметов, вместо ἀτεχνία[6]; а школа науки, ἐπιστήµη[7] вместо ἀγνοια[8] или ignorantia – невежества. Но вы помните, что Аристотель рядом с этими тремя способностями упоминает еще две: φρόνησις[9] и σοφία[10]. У него мы встречаем пять τέχνη, ἐπιστήµη, φρόνησις, σοφία, νοῠς, т. е., выражаясь на нашем языке, – искусство, науку, чувство, мудрость и ум. Мы определили области искусства, науки и ума: и мы, старики, направляем вас, молодежь, в школы, посвященные им, чтоб вы не оставались безыскусственны, невежественны и неразумны. Но как по отношению к чувству и мудрости? Какие области принадлежат им? Не находите ли вы, что нам необходимы еще две добавочные школы: школа философии и филофронезии?