Государь (СИ) - Кулаков Алексей Иванович - Страница 64

Довольным было и духовное сословие, заметная часть которого поначалу изрядно опасалась государя-московита. Однако Димитрий Иоаннович оказался не по годам разумен, полностью подтвердив все ходившие о нем слухи: будучи сам православным, он проявлял редкостную терпимость (если не сказать равнодушие) к католикам, протестантам и мусульманам, населяющим теперь уже точно его державу. Восстановление православных храмов и приходов, закрытых при Ягеллонах, было ожидаемо — однако это никак не помешало ревностному лютеранину Радзивиллу начать возводить прямо в Вильно будущий университет, а католическому епископу приискивать в оный толковых преподавателей. Собственно, каноник виленский захаживал в Большой Дворец куда чаще православного митрополита Ионы, и не выглядел притесняемым и гонимым — что ясно видели и прочие знатные католики, весьма успокаиваемые этим важным обстоятельством. Вообще, до недавнего времени единственной большой печалью епископа Протасевича было начавшееся уменьшение его шляхетской паствы: благородные литвины понемногу начали возвращаться в византийский канон. Конечно, было бы глупо ожидать иного с таким ярким примером, восседающим на троне Великого княжества — но в Риме таких оправданий не принимали и не понимали от слова совсем. И будто бы мало было этого, так после усмирения ливонского мятежа и падения Риги на тонзуру главного каноника Литвы упала неудобная обязанность по спасению ливонских пасторов, уличенных в подстрекательстве и прямой измене против молодого правителя. Нелегкая задача! Ставшая еще тяжелее после того, как епископа Валериана не пригласили на малый совет государя и Пан-Рады, доходчиво намекнув церковному иерарху на то, что Димитрий Иоаннович им изрядно недоволен.

Меж тем, неспешно идущее ныне в Большом дворце заседание было довольно интересным и познавательным для тех, кого удостоили именного приглашения. В полной тишине и напряженном внимании, великий канцлер Литовский Николай Радзивилл, великокняжеский секретарь князь Острожский, и трое князей Вишневецких внимательно слушали главного казначея страны Остафия Воловича — временами непроизвольно залипая глазами на лежащем перед ними небольшом брусочке желтого цвета. Прекрасно знакомого любому, кто хоть раз в своей жизни держал в ладонях полновесный веницианский цехин или османский султани.

— … помешал десять раз посолонь, и десять против хода солнца; затем саксонец вновь запечатал корчажку и оставил настаиваться ровно на день. В должный час разожгли малую печь, выложенную по его указаниям в замковом дворе: когда жар стал достаточным, сосуд поместили в огонь на два часа, затем достали и вылили содержимое в форму…

По лицу Великого князя Литовского, Русского и Жамойтского нельзя было понять о его мыслях, но если бы в них проникли присутствующие, то изумились бы преизрядно: однако дела и удовольствия Дмитрий не мешал.

— Ты проверял свинец, который дали алхимику?

— Два раза, государь: для верности приказал заменить первый слиток, а второй ударить секирой — чтобы удостовериться, что металл не имеет подозрительных примесей.

— Сколько монет он использовал?

— Десятую часть от веса получившегося слитка.

— Занятно… Какого цвета был тот порошок, что он разводил в щелочи? Светло-желтого, или, может быть зеленого?

— Нет, государь, темно-бурого; скорее даже черного. Как ты и велел, я… Все мы внимательно следили за всем, что делал и говорил алхимик: палки для помешивания щелочи не имели внутри каких-либо полостей, он переодевался под надзором наших с канцлером слуг, и перед варкой его обыскали с особенным старанием. Свинец я выбирал из десяти привезенных с собой слитков; что до монет, то они и вовсе были из моего кошеля.

Хмыкнув, слепой правитель подхватил увесистый брусочек и медленно огладил его чуть ноздреватые бока.

— Проверяли в освященной воде?

— Да, государь. Признаться, мы все там молились, пока он бегал возле своей печи. И потом каждый из нас устроил свою проверку.

Взвесив на ладони убедительный итог алхимических умений одного очень вовремя подвернувшегося Дмитрию саксонца, он чуть напоказ охватил пальцами наперсный крест и зашептал едва различимую молитву. Немного выждал по завершении, и уверенно заключил:

— Золото настоящее. М-да, я много слышал о подобном, читал же еще более того: но не думал, что когда-нибудь…

Осторожно выбирая выражения, чтобы (упаси Господь от такого!!!) не обидеть или даже вовсе оскорбить известного своей образованностью Великого князя, казначей задал вопрос, уже давно мучавший всех радных панов:

— Государь, не окажешь ли нам милость, поделившись толикой своих знаний: как такое вообще возможно? И не колдовство ли это?

Малый совет дружно перекрестился, а князь Андрей Вишневецкий и вовсе не поленился троекратно наложить на себя размашистое крестное знамение. Попутно как бы невзначай пихнув локтем нелюбимого кузена Михайлу из младшей линии Корибутов, посмевшего донести Великому князю на небольшую негоцию старших родичей с лопатами и прочим стальным инструментом из великокняжеской казны.

— Нет, Остафий: смотря на множество слухов и приписываемые ей чудеса, алхимия есть самая обычная наука. Производство пороха, это ведь тоже отчасти алхимический процесс, и два века назад тех, кто его выделывал, относили именно к алхимикам: сейчас же это обычные ремесленники. Лекарства, краски, некоторые благовония, кожевенное дело, пропитки и лаки для дерева, многое иное — все это алхимия. Необразованной черни проще думать о неких тайных искусствах и верить в сношения с Врагом рода человеческого… Хотя на самом деле, основные инструменты работы любого алхимика — это его разум, ступка с пестиком, и точные аптекарские весы.

Пан-Рада слушала, затаив дыхание.

— Что же до самой возможности… Насколько мне известно, трансмутация разных металлов бывает двух видов: так называемый «горячий синтез», при котором металл получают в особенной печи громадных размеров, где он попутно приобретает свойство страшного яда. Будь этот слиток именно таким, то вас бы уже похоронили в свинцовых гробах…

Слушатели незаметно ежились и торопливо крестились, начиная понимать, чем они рисковали. Впрочем, тут же и успокаивались, вспоминая, что никакой особенной печи в Несвижском замке Радзивиллов не было. Так, небольшая времянка, которую слепили из уже пользованных кирпичей на один раз — да и ту разломали сразу же, как только в ней отпала нужда.

— Второй способ называется «холодный синтез»: многие достойные и сведущие ученые-физики не раз упоминали, что подобное возможно, и что полученное таким образом золото ничем не отличается от самородного.

Пока ясновельможное панство переваривало новую порцию великокняжеских откровений (одни неведомые «физики» чего только стоили) — царственный слепец едва слышно брякнул желтым прямоугольником-бруском о столешню, двинув его затем к казначею:

— Монеты были твои, тебе и владеть их… Хм, приплодом.

Проводив исчезающий со стола слиток внимательным взглядом, великий канцлер Николай Радзивилл блеснул знаниями:

— В моей либерее есть книга о некоем французском мастере алхимии, про которого писано, что тот раздобыл где-то древний папирус на арамейском языке. Постепено разгадал его тайны и смог сотворить некий магистерий — с помощью которого свободно превращал любые металлы в золото, и даже эликсир вечной жизни!..

Весьма начитанный правитель Литвы тут же согласно кивнул:

— Ну как же, знаменитый среди алхимиков мэтр Николя Фламель! Коего еще при жизни осмеяли, назвав мошенником и плутом…

Почтительным тоном прервав своего будущего зятя, канцлер аргументированно возразил:

— Это не помешало ему дожить до восьмидесяти восьми лет, государь!.. Да и после смерти Фламеля несколько раз видели в Париже и Праге — тому есть верные свидетельства.

На что Димитрий Иоаннович небрежно отмахнулся:

— Слухам о том, что мэтр просто заплатил священникам за свои мнимые похороны, а сам скрылся с женой от желающих использовать его таланты, уже третий век пошел…