Государь (СИ) - Кулаков Алексей Иванович - Страница 56

Глядя на розовеющего ушами и острыми скулами младшенького, Иван поневоле вспомнил свою первую любушку, с которой миловался днями-ночами напролет — и добродушно растрепал непокорные темные вихры братца. Порозовев еще сильнее, Федор чуточку опасливо уточнил:

— А если все же от меня? Помнишь, нам Митя говорил, что если страсть плотская достаточно сильна, то печать может…

В расписную дверь малой залы несколько раз бухнули кулаком, и сразу после этого бесцеремонно распахнули: вдвинувшись в проем, знакомый царевичам десятник постельничего приказа Бориска Годунов на мгновение замешкался, а затем отвесил низкий поклон ровно в середку меж братьями и торопливо объяснил свою наглую бесцеремонность:

— Долгих лет тебе, Иван Иванович; и тебе, Федор Иванович! Великий государь призывает вас к себе в Кабинет.

Вскинувшись, средний царевич тут же поинтересовался:

— Что, тревожные вести от Порубежной стражи?!?

Вновь поклонившись, один из царских подручников порадовал братьев добрыми вестями:

— Прибыла скорая повозка из Вильно, а с ней и почтовый ларец с вестями от государя Димитрия Ивановича.

Посветлев лицами, царевичи перебросились несколькими быстрыми фразами на испанском, после чего Ваня при помощи десятника Годунова быстро избавился от надежной тяжести кавалерийского доспеха и стянул толстый вязаный поддоспешник. Торопливо освежившись в загодя приготовленой бадейке с душистой водой, братья покинули приятную прохладу Оружейной палаты, лишь ненадолго задержавшись на высоком крыльце, пока Иван накидывал поверх рубахи легкую летнюю ферязь.

— Ах, да: что ты решил с этим… Как там его? Блудоумом из Милана?.. Мне его в каменоломни засунуть, или сразу под кнут?

Один из воинов свиты тут же начал расстегивать сумку-планшет с готовыми грамотками-записками для разных приказов и отдельных важных столоначалий: однако Федор, медленно шагающий бок о бок с прихрамывающим Ваней, смог его удивить:

— Я его в сердцах плетью отходил…

— Сам⁈

Постукивающий наконечником трости по мокрым после недавнего дождя каменным плитам, семнадцатилетний рюрикович царских кровей мимоходом глянул на троицу постельничих стражей братца, заставив тех виновато потупиться.

— А после куда определил?

— Да в Тимофеевскую башню приказал, к ученикам лекарей. Веры ему более нет, а так — хотя бы хирургам и зубодерам с него польза выйдет…

Усмехнувшись, Иван понимающе кивнул: не в первый раз иноземные мастера обманывались юностью и дружелюбной вежливостью его младшего брата. Федя не особо интересовался устроением отдельных зданий-элементов застройки — но очень, очень не любил, когда кто-то намеренно искажал или портил его общие градоустроительные замыслы. Вспоминая, как много сил и времени потратил младшенький, чтобы все хорошо продумать и подробно расписать; и сколько раз ему приходилось переделывать свои планы и макеты из-за очередных полезных (или вынужденных) дополнений… Собственно, на его бумагах и многочисленных набросках будущей Москвы сначала неоднократно отметилась вся Семья, затем оставили свой след доверенные ближники батюшки — а после них на тех же росписях «потоптались» еще и наиболее влиятельные чины Боярской Думы. Так же оказались полезными замечания наиболее толковых иноземных и русских зодчих; прислушивались и к предложениям иных дельных людишек. К примеру, почтенный возрастом и богатый опытом мэтр Бенвенутто Челлини смог предложить своему ученику немало полезных и интересных идей. Сначала касательно больших мозаичных панно на стенах Гостиного двора и Публичной Либереи, а затем и насчет различного украшательства московских улиц и скверов. Архитектором пожилой флорентиец не был, но повидал на своем веку более чем достаточно, проведя немало времени в Риме и Венеции, Мантуе, Ферраро и Сиене, Париже и Фонтенбло — и щедро делился своими воспоминаниями о тамошних жемчужинах каменного зодчества, подкрепляя рассказы подробными рисунками и набросками италийских красот. Так же мэтр как никто другой знал своих соотечественников, отчего и присоветовал подкреплять их исполнительность и усердие увесистым стимулом, то бишь крепкой палкой…

Гр-р!!!

Дружно поглядев вверх, царевичи невольно ускорили шаг: с запада на Москву накатывали темные тучи, внутри которых то и дело посверкивали отблески грозовых зарниц — а отдельные редкие вестники грядущего дождя уже начали шлепать по гранитным плитам внутреннего кремлевского двора. Последний десяток шагов до парадного крылечка Теремного дворца им все равно пришлось пробежать, спасаясь от резко хлынувшего ливня: хляби небесные разверзлись столь широко и обильно, что перед обернувшимися братьями встала натуральная стена воды, сотканная из крупных частых капель. Весело переговариваясь и прислушиваясь к рокоту близкого грома, они уже без прежней спешки добрались до родительских покоев и зашли в Кабинет — где их, уже настроившихся на тихий и приятный семейный вечер, ожидал непонятный сюрприз в виде трех смутно знакомых епископов, двух архиепископов и митрополита Московского и всея Руси Филиппа. Помимо них, за длинным приставным столом сидел царский ближник и духовник, архимандрит Чудовой обители отец Афанасий: ну и возле дальнего окна обнаружилась Домна, расположившаяся на лавке близ почтового ящика с наборным замком — и как раз вытянувшая из его распахнутой стальной утробы пухлую стопочку основательно исписанных листов, увязанных розовой льняной тесемкой.

— А вот и сыны мои пожаловали!

Внешне Иоанн Васильевич наличию высокопоставленного духовенства в своем Кабинете был вроде как рад, однако его дети и царская целительница без труда различали совсем иные эмоции. Лишь немного притихшие, покуда царевичи чинно желали здравствовать церковным иерархам — и принимали ответное благословление от владыки Филиппа.

— Кхм. М-да… С твоего позволения, Великий государь, я продолжу.

Проследив взглядом за тем, как братья рассаживаются по обе стороны от своего батюшки, казанский архиепископ Герман благочестиво перекрестился на иконы в красном углу Кабинета и вернулся к укорам его хозяина:

— … не дело это, когда царь православный подает столь дурной пример, занимаясь богопротивным звездочетием! Сказано не раз на Освященных соборах, что астрология есть занятие бесовское…

— Прости, владыко Герман, что вступаю в твои речи: но когда это батюшка занимался астрологией⁈

Замерев от искреннего удивления в голосе среднего царевича, архиепископ досадливо пожевал губами и непроизвольно скользнул глазами по нескольким семейным картинам, вделанным в янтарные стены Кабинета. После чего нехотя просветил Ивана:

— Всяк в Москве, и многие за ее пределами ведают: Великий государь частенько навещает Звездочетью башню, что воздвигли его повелением на Воробьевых горах, и проводит там целые ночи…

Многозначительно оборвав фразу, священноначальник всем своим видом намекнул на те самые астрологические непотребства, которыми наверняка занимался там царь и все его подручные звездочеты.

— Ты пытаешься судить о том, владыко, в чем не разумеешь. Башня та с древнейших времен зовется обсерваторией, и отстроена для того, чтобы выверять по небесной механике выделанные в царских мануфактурах часы и навигационные приборы. Которыми приказ Большой казны очень прибыльно торгует с русскими и иноземными торговыми гостями — и к слову, часть прибытка отходит и на нужды Церкви. Наука о небесной механике и движении звезд опять же, со времен древних греков называется астрономией, где «астра» есть звезда, а «номос» есть закон.

Напоказ огладив свой наперсный крест, царевич с ощутимым холодком в голосе поинтересовался:

— Скажи, владыко, а знаешь ли ты, по какой печальной причине понадобилась нам обсерватория?

Нахмурившися Герман нехотя качнул головой, покрытой черным клобуком с нашитыми крестами — и невольно перекрестился на ближайшее окно, за которым в буйстве небесных стихий вновь полыхнула молния.

— Разве не помнишь ты, как Церкви при покойном митрополите Макарии пришлось просить помощи у католиков, для точного расчета Пасхалий на следующие пятьдесят лет? Заодно у папежников и добрые астрологические таблицы купили, чтобы впредь так не позориться.