Государь (СИ) - Кулаков Алексей Иванович - Страница 50

Уже поднабравшаяся опыта Акулина посягать на чистоту пола не стала, и твердо… Насколько ей позволял подрагивающий голос, объяснилась:

— … Марья простыла сильно, а с утра на речку пошла, стираться. Я ей от жара в грудях дала травок, но она все одно преставилась через седьмицу…

Затем прозвучала история о бедняжке Фёкле, которая не захотела рожать от нелюбимого мужа и пришла к давней подружке за помощью — а та по незнанию своему и присоветовать ничего не смогла толкового!.. Так что ушла она ни с чем, но люди-то все видели; так что когда спустя время молодая жена старшего сына старосты в одну ночь истекла кровями до смерти, виновницу долго искать не стали. Собственно, вообще не искали, сразу же вломившись к знахарке с дубьем, и вытащив за волосья… Далее повествование резко оборвалось — по причине ката, легонько встряхнувшего чрезмерно разболтавшуюся грешницу. Ибо справедливому, но увы, не очень терпеливому судье попросту надоело слушать торопливо-многословное тарахтенье вдовицы: что нужно, он узнал еще на первых словах вспыхнувшей надеждой женщины.

— Били?

Акулина весьма красноречиво поежилась, охватив себя руками за плечи.

— В монастыре тоже?

И опять ее молчание было выразительнее иных слов. Тяжело поглядев на монаха, представляющего интересы Никольской обители и отца-настоятеля оной, Иоанн Иоаннович недовольно поинтересовался:

— Ну и зачем вы ее в Москву притащили? Дело мог разобрать любой дьяк Разбойного приказа. Что же до гаданий при свечах на Святки, то любой поп за это малую епитимью наложит, и тут же отпустит сей невеликий грех.

— Так… Царевич-батюшка, мы же не своей волей, это на сельском сходе ее объявили волховкой…

Увидев небрежный жест затянутой в перчатку руки, дознаватель начал убирать плотные вязки с рук и шеи своей подопечной. Чуть повернув голову к писцу, догадливо подхватившему свежеочиненое гусиное перо, судья огласил приговор:

— Сим говорю: вдовица Акулина признана невиновной, и более того, пострадавшей от беззаконного насилия. Отмыть, переодеть и накормить, после чего отвести в Аптекарский приказ, глава которого и решит дальнейшую ее судьбу. Так же поручаю Разбойному приказу провести дознание и взыскать с виновников обычную виру: в пользу претерпевшей побои и обиды, в пользу казны, в пользу Церкви.

Переминающийся с ноги на ногу инок Никольского монастыря невольно изменился ликом, потому как вирье-то, получается, грозило и его обители: однако дознаватель, подхватив лопатообразной ладонью тихо заплакавшую честную вдовицу под живот (словно какую девчонку малолетнюю), мигом унес ее в сторону выхода из башенных подземелий. Но место долго не пустовало, и уже другой служитель Тимофеевки поставил на правеж самого обычного мужика средних лет, чей нос зримо свидетельствовал о невзгодах, не раз выпадавших на долю хозяина — будучи несколько раз сломан и заметно повернут на правую сторону. Писец, не дожидаясь знака, монотонно заговорил:

— Рядный трудник[2]Горелинского монастыря, что в Зубцовском уезде — Антипка, сын Потапов, двадцати трех лет: изобличен свидетелями в наведении порчи и злом волховстве на скот, принадлежащий обители; а тако же, в знании трав и ядов тайных!

Прошлого монаха сменил послушник, причем даже сумрак подвала не мог скрыть добротный подрясник и характерную выправку пожилого, но крепкого телом смиренного служителя Веры. Который в свое время явно и сабелькой успел помахать, и кольчугу поносить — ну а уже потом, состарившись, порядком устав от мира и ноющих на непогоду былых ран, обратился к Богу.

— Еще один волхв? Откуда вы их только берете… Огласи Символ Веры.

Монастырский скотник уверенно оттарабанил положенные слова и даже медленно перекрестился, чувствуя при этом, как предупреждающе сжалась на шее тяжелая лапа ката.

— Ну что, раб божий Антипка: наводил порчу?

— Нет! И на том готов крест целовать!!!

— А волховством занимался? Тоже нет? Получается, наговаривают на тебя видаки монастырские?

— Я… Царевич-батюшка, сызмальства при разных животинках был, доглядывал за ними. Помогал отелится, а случалось что и ослабевших жеребых кобыл выхаживал…

Перекосившись от незаметного удара в печень, скотник перешел к сути, довольно толково пояснив, что устал терпеть незаслуженные обиды и решил со всей своей семьей отъехать от обители в соседний уезд. Там близ Вышнего Волочка по указу великого государя как раз начали копать большой канал, да и помещик знакомый из тех мест тоже заманивал к себе на хороший ряд… Антип как оно и полагается, загодя объявил о своем желании отцу-ключнику, а тот сперва начал ругаться, потом уговаривать остаться, под конец же вовсе кликнул послушников и бросил упрямца в холодную келию.

— Просто так схватили и бросили?

— Дык, я же напоследок к своему стаду пришел попрощаться… Сызмальста ведь с ними, каждую знаю… А эти сказали, что это я из злобы порчу на них наводил!

Страдальчески поморщившись, Иоанн Иоаннович отправил младшему брату сложную эмоцию, в которой равными долями присутствовали скука, легкий голод и желание поскорее закончить неинтересный царевичу суд — получив в ответ ощущение смеха, теплоты и поддержки. Пристукнув тростью о пол, дабы заткнуть фонтан косноязычного красноречия, судья вопросительно глянул на представителя Горелинского монастыря, и тот не подвел. Чуть шагнув вперед и поклонившись, послушник по военному четко доложил:

— В его стаде коровы почти и не болели никогда. Люди не раз видели, как он им что-то шептал, какое-то сено с травками подсовывал, поил чем-то. Волховство!

Сжав пальцами колено вдруг напомнившей о себе хромой ноги, Иван недовольно повелел скотнику:

— Подойди и оголи руки до локтей.

Осмотрев кожу с характерными метками от давным-давно заживших язвочек коровьей оспы, царевич отдалил от себя узника, пахнущего совсем не ароматами елея и мирры, и ради порядка уточнил:

— Кто научил траволечению?

— Дык, тятя покойный! Он при обители закупом[3]был, и мне свою науку вожжами крепко-накрепко… Эк!

Перекосившись от нового тычка (на сей раз в другой бок), скотник понятливо замолк. И даже на вопрос о том, били ли его, всего лишь согласно кивнул, непроизвольно шмыгнув основательно «погнутым» носом.

— Сим говорю: Антипка сын Потапов признан невиновным, и более того, пострадавшим от беззаконного насилия. Присуждаю Горелинской обители виру в пять рублей за его обиды, и столько же надлежит уплатить в казну.

Задумчиво проведя указательным пальцем по маленькой покамест бородке, которую он любовно отращивал вот уже целых два года, Иоанн Иоаннович продолжил:

— Антипку с его семьей доставить к конюшеному боярину князя Старицкого, и указать заключить с ним достойный ряд о службе на княжеских конных заводах.

Счастливый скотник так и не смог восславить милостивца и благодетеля, ибо его утащили еще быстрее честной вдовицы. Монахи, видя такой суд, начали откровенно грустить и чаще креститься, однако следующий же правеж вдохнул в них надежду на лучшее. Так как двух узников из Казанского уезда, обвиняемых в ворожбе и кудесничестве, семнадцатилетний судия сходу признал виновными и отправил пожизненно на рудники, наградив настоятеля Свияжского Богородице-Успенского монастыря денежным вкладом. Вернее распоряжением о выдаче особой грамотки, позволяющей игумену обители набрать любых товаров в царских лавках на сотню полновесных новых рублей. Чтобы и далее с тем же усердием ловил лекарей-самоучек, пользующих людей чудодейственными эликсирами из поганок и травными настойками на курином помете с добавление лошадиной крови.

— Огласи Символ Веры.

— А? Ух-ох!..

Следующий кудесник трясся и боялся так, что дознавателю приходилось одной рукой удерживать его на ногах, а второй время от времени «подбадривать» трясущегося от страха мужчичка, чтобы тот побойчее отвечал на вопросы царевича-батюшки.

— В-верую… Ай! Верю! В единаго Бога-Отца! Вседержителя, и… Творца небу и з-земли… И в-видимым же всем и невидимым…