Ночной администратор - ле Карре Джон - Страница 7

– Позвольте, я пойду вперед, чтобы показать вам усовершенствования, которые герр Майстер произвел за время вашего отсутствия, – предложил он.

«Наверно, пришла пора отбросить хорошие манеры как жизненный принцип», – сказала ему Софи на рассвете, идя за ним следом.

Он вел их по комнатам, демонстрируя неоценимые преимущества предоставленных апартаментов... люкс... все эти сверхсовременные смывные бачки... достижения тысячелетней цивилизации... сверхгигиенические ручки и краны, направляющие струю воды, куда вам заблагорассудится, только что зубную щетку приходится держать самому... Объяснения он перемежал невинными шуточками, всегда к месту, всегда безупречными, чтобы мистеру Ричарду Роуперу и его длинноногой, милой, непростительно привлекательной спутнице не было скучно. Как осмелилась она быть столь очаровательной именно сейчас?

Легендарная Башня Майстера огромной голубятней нависала над сказочными пиками и низинами эдвардианской крыши отеля. Внутри она представляла собой роскошные двухэтажные апартаменты с тремя спальными комнатами в пастельных тонах, «эпохи швейцарского франка четырнадцатого», как про себя называл их Джонатан. Внесли багаж, швейцары получили от щедрот, и Джедс исчезла в спальной половине, откуда донеслось ее пение, заглушаемое шумом бегущей воды. Слов не разобрать, но смысл был явно неприличный, если не сказать больше. Молодчик Фриски устроился на лестничной площадке у телефона и с нескрываемым презрением отдавал в трубку приказы. Майор, опять вооружившись сигаретой, но освободившись от верблюжьего пальто, не спеша цедил французскую речь в другую телефонную трубку, в столовой. Тот, с кем он разговаривал, явно с трудом понимал по-французски. Коркоран же, без сомнения, говорил как истинный француз, и, возможно, он был им по матери, во всяком случае, в нем не было ничего чистокровно английского.

Каждая из бесконечных комнат люкса жила своей жизнью со своими разговорами. Высокого молодого человека с конским хвостом на затылке, как выяснилось, звали Сэнди. Сэнди расположился у третьего телефона и болтал по-английски с кем-то в Праге по имени Грегори. Жена Сэнди, не снимая пальто, сидела в кресле, мрачно созерцая стену. Но Джонатан старался не замечать их: второстепенные персонажи не интересовали его. Несомненно, они существовали, их жесты и движения были по-своему яркими, оттеняя главного участника событий, мистера Ричарда Онслоу Роупера, Нассау, Багамские острова. Но это была массовка.

Экскурсия, которую Джонатан провел по покоям люкса, завершилась. Пора было уходить. Мило помахать рукой, любезно пожелать на прощание «приятно провести время» и – как он поступал обычно – спуститься на первый этаж, оставив своих подопечных в меру их фантазии наслаждаться жизнью за пятнадцать тысяч франков в сутки, включая услуги, налоги и легкий завтрак.

Но сейчас все было иначе. Это была ночь Роупера, и это была ночь Софи, в которую сегодня каким-то странным образом перевоплотилась девушка Роупера, Джед, для Роупера – Джедс: мистер Онслоу Роупер любил приумножать свои богатства. Снег все еще валил, и «самый страшный человек в мире» глядел на метель с таким видом, с каким вспоминают детские годы. Роупер стоял прямой посреди комнаты, лицом к высокой балконной двери и засыпанному снегом балкону. В одной руке он держал зеленый каталог аукциона «Сотби», словно это был сборник церковных песнопений, по которому он готовился петь, другая рука была поднята, как бы призывая некий молчащий инструмент в глубине оркестра подыграть ему. Переносицу его украшали очки для чтения, придававшие ему ученый вид.

– Солдат Борис со своим дружком ничего не имеют против встречи в понедельник во время ленча, – раздался вдруг голос майора Коркорана из столовой. – Как насчет понедельника?

– Идет. – Роупер перевернул страницу, не переставая поверх очков наблюдать за снегом. – Полюбуйтесь. Как проблески бесконечности.

– Обожаю метель при любых обстоятельствах, – совершенно искренне отозвался Джонатан.

– Ваш друг, мистер Аппетит из Майами, спрашивает, почему бы не в Кроненхолле, там лучше кормят, – снова подал голос майор Коркоран.

– Слишком людное место. Закажем что-нибудь здесь, или пусть захватят бутерброды с собой. Сэнди, почем нынче идет сносная лошадка Стаббса[3]?

Конфетное личико с конским хвостом на затылке просунулось в дверь.

– Размер?

– Дюймов тридцать на пятьдесят.

Личико сморщилось.

– В прошлом июне была на аукционе «Сотби» одна славная штучка. «Кромвель на фоне пейзажа». Подписана и датирована 1779 годом. Шик.

– Quanta costa?[4]

– Вы сидите?

– Валяй, Сэндс!

– Миллион две. Плюс комиссионные.

– Фунтов или зеленых?

– Зеленых.

Из двери напротив донесся жалобный голос майора Коркорана.

– Брюссельские мальчики требуют половину барыша. По-моему, чертовская наглость.

– Скажите, что не подпишете. Что это там, на крыше отеля?

Взгляд Роупера все еще был прикован к черному оконному стеклу, за которым снежинки продолжали водить безумные детские хороводы.

– Сигнальный огонь, мистер Роупер. Что-то вроде маяка.

Бронзовые, под старину, часы герра Майстера начали бить, но Джонатан, при всей своей врожденной легкости не в состоянии был оторвать ноги от пола, чтобы спастись бегством. Его лаковые ботинки словно приросли к ковру гостиной, будто это был не ковер, а застывший цемент. Его мягкий взгляд, так не вязавшийся с бровями борца, не отрывался от спины Роупера. Но Джонатан почти не видел его. Он был сейчас не в Башне Майстера, а в комнате Софи, на верхотуре отеля «Царица Нефертити».

Софи тоже стояла спиной к нему, и спина ее была именно такой, какой он себе не раз ее представлял: прекрасной, ослепительно белой на фоне белого вечернего туалета. Она смотрела – правда, не на снежные хлопья – на огромные влажные звезды во тьме каирской ночи и на яркий полумесяц, висевший над безмолвным городом. Двери в сад на крыше, где росли только белые цветы – олеандры, бугенвиллеи, африканские лилии – других Софи не признавала, были открыты, и шлейф ночного благоухания арабского жасмина тянулся в комнату. На столе стояла бутылка водки, явно наполовину опустошенная, а не наполовину заполненная.

– Вы звонили, – напомнил о себе Джонатан с улыбкой в голосе, изображая смиренного лакея. Ему представилось вдруг, что это будет их ночь.

– Да, звонила. И вы пришли. Вы очень любезны. Убеждена, вы всегда любезны.

Он почувствовал, что невероятные возможности этой ночи испарились в одно мгновение.

– Мне необходимо кое о чем вас спросить. Можете обещать говорить только правду?

– Я постараюсь, если смогу.

– Вы не исключаете, что не сможете?

– Не исключаю, что могу не знать ответа.

– О, вы не можете его не знать. Где те бумаги, которые я вам доверила?

– В сейфе. В конверте. Под моим именем.

– Видел ли их кто-нибудь, кроме меня?

– Сейфом пользуются некоторые лица из администрации, в основном для того, чтобы хранить там наличность до отправки ее в банк. Насколько я знаю, конверт не вскрыт.

Она нетерпеливо дернула плечами, но не повернула головы.

– Вы показывали их кому-нибудь? Да или нет, отвечайте сейчас же. Я не собираюсь вас обвинять. Я сама пришла к вам. По наитию. Если я ошиблась, то это моя вина, а не ваша. Вы мне почему-то казались таким безупречным англичанином.

«Я сам себе таким казался», – подумал Джонатан. И все же он не видел возможности выбора. В мире, каким-то непостижимым образом присвоившем себе всю его верность и преданность, был только один ответ на ее вопрос.

– Нет, – сказал он. И повторил: – Нет. Никому.

– Скажите, что это правда, и я вам снова поверю. Очень хочется думать, что в мире остался хоть один истинный джентльмен.

– Это правда. Слово чести. Никому.