Кто ты, Такидзиро Решетников? Том 6(СИ) - Афанасьев Семён - Страница 3

— Не понимаю. — Решетников отхлебнул из её чашки, махнул официанту и жестом попросил себе такую же. — По мне, а что ты можешь сделать?

— Ты не в контексте, — заключила младшая Миёси. — Мой своеобразный законопослушный товарищ. Хотя в юридических моментах шаришь. В специфических областях уголовного права, но тем не менее, да?

— Это здесь причём?

— Интерес государства к нашим счетам был, есть и будет всегда, — она на секунду сдвинула рубашку, приоткрывая на плече клановую татуировку. — По вполне понятным причинам, согласен?

— Конечно.

— Но вот уже несколько лет после принятых поправок финансовая информация может раскрываться исключительно по решению суда — всё прочее является преступлением. Потому что отход от закона.

— Пока понятно.

— Есть прописанная поправками процедура. Нарушение этой процедуры, как и любой другой — нарушение закона, — Моэко на всякий случай повторила правовые аксиомы. — «Если нарушается установленная процедура, нарушается закон», это учебник.

— Дальше?

— В первое время и фискалы, и профильный департамент МВД по инерции пытались совать нос в наши деньги, да и не только они — интересовались, как ты говоришь, «фотографиями дня» по старинке, без решений суда.

— На основании ведомственного запроса? И получали информацию, хотя поправки уже действовали?

— Да.

— Как ответили вы?

— Отбили желание нарушать закон, раз за разом очень больно ударяя по всем рукам без разбора. — Она нехотя добавила. — До похода с тобой думала, что те нехорошие желания мы отбили навсегда, — кивок через улицу в направлении банка. — Ошиблась.

— Чувствую себя инопланетянином. Вроде и на одном языке говорим, а смысл ускользает.

— У нас наработан комплекс мероприятий именно что на такие случаи… — Моэко с досадой цокнула от выплеснувшегося из чашки кофе.

В последнюю секунду, однако, она успела увернуться и чёрная жидкость пролилась на пол, не на одежду.

— … кто-то, подставивший банк, словно на другой планете собирается жить, — завершила она. — Мы отвесим трендюлей банку — те, в свою очередь, найдут способ отыграться на зачинщиках. У финансистов есть ну очень хорошие собственные возможности, поверь! Нашим не уступают, потому что там даже не миллионы, а миллиарды!

— Объяснишь? — попросил Решетников. — Я со своего уровня не вижу вариантов, уже молчу, почему ты в это так вцепилась. Ну да, очередное нарушение, но на фоне остального в мой адрес — мелочи. Я скорее из вредности встал в позу.

— Нарушения в твой адрес давай считать болезнями. По аналогии, на каждую болезнь есть свой профильный врач.

— И?

— Я согласна, что гепатит и перелом лодыжки могу как стоматолог не вылечить, образно. Но когда на моих глазах возникают проблемы с зубом, доставляющему эти проблемы именно дипломированного стоматолога следует опасаться больше прочих. Особенно если всё происходит в моём стоматологическом кабинете, извиняюсь за кривую аналогию — читай, на моей территории.

— Объясняй! — потребовал Такидзиро, устраиваясь поудобнее, упираясь при этом в женское бедро и наваливаясь на закуски. — Ничего не ясно!

— Что ты знаешь о сокайя? — Моэко тоже не заморачивается этикетом и ест со мной из одной тарелки, благо, палочками удобно.

— По большому счёту, ничего, — констатирую после некоторого размышления. — Понимаю, что шантаж, но предполагаю, что там не всё так просто? Как кажется обывателю?

— Мелькали в общении детали, длинным шерстяным носком не выглядишь, если тебя узнать чуть ближе.¹ Ты точно обыватель? — уточняет она. — Я без претензий, для понимания.

— В данном случае точно. Если что и знаю, то по другой части. И у меня уже сложились свои подозрения — всё расскажу, но давай вначале растолкуешь ты.

— Итак, сокайя. Классическая схема, против этого банка — самое оно. Вначале внедряемся в число миноритарных акционеров с помощью скупки небольших пакетов акций — можно даже раскошелиться, чтобы получить голос в совете, потом стократно окупится.

— Хм.

— Обычно миноритарщики на заседания не ходят, — Моэко старательно налегает на овощи и мою рыбу. — Пара десятков наших крепких парней, ставших теми самыми микро-акционерами, дружно явятся на следующее собрание. Ещё раз: процедура сколько раз отработана, коллектив сыгран, а два десятка воспитанников МОЕГО отца в условиях замкнутого зала стоят как бы не полусотни корпоративных охранников. Тем более, в банке столько народу на таких мероприятиях не бывает, дальше объяснять?

— Ух ты. Будут скандалить? — напрашивается в первую очередь.

— Конечно, — подтверждает собеседница, забирая всего себе лосося и жестом заказывая второго. — Причём скандалить они будут вручную, под новостную трансляцию, громко, шумно, больно, — Моэко ударяет правым кулаком в левую ладонь. — Право говорить и требовать у них есть по закону — акционеры, повторюсь. Да, небольшие, но даже единственная честно купленная акция имеет право вещать, сколько хочет.

— Ух ты.

— … Ну а то, что со стороны будет смотреться слишком эмоционально и банкирам придётся вызывать полицию, для нашей задачи только в плюс: пресса скандалы любит.

— Это как-то скажется на правлении? — догадываюсь.

— Для начала, пару дней стоимость банка на бирже будет тарахтеть вниз — «как так, у них вон что в управлении творится». Если же мы задействуем лидеров общественного мнения — а мы в состоянии — пара дней превратится в пару недель или месяцев. Причём они не смогут нам ничего не противопоставить — всё в рамках закона. За хулиганку ребята несколько суток отсидят, это максимум, и то не факт.

— Жёстко.

— Не мы первыми начали, — разводит руками брюнетка. — Сюда же учти, что нам стоимость тех акций — до известного места, хоть в минус пусть рухнут. Наша цель — воспитательная, они должны страдать. Чем выше их страдания, тем крепче прививка остальным, соблюдайте закон.

— Занятно.

— Наши счета и информация о них — священная корова, ни в коем случае не дойная, — чеканит Моэко. — Уж тем более не мясная, я сейчас о твоей ситуации.

Пару секунд едим молча, дожидаемся перемены блюд и едим снова.

— Напоминает выстрел из гаубицы по воробьям, — озвучиваю, что думаю. — Ради меня одного. Эффект объяснять?

— Да, я не военная.

— Одного убил, остальных напугал, а стоимость выстрела превышает цену воробья на порядки. Иными словами, всё равно что ударить самого себя.

— Ты не понимаешь, — спутница морщится, — как с иностранцем разговариваю. Якудза — сами по себе специфические люди. Наши нематериальные ценности очень часто превышают материальные.

— И?

— Репутацию очень легко конвертировать не просто в деньги, а в огромные деньги: если знаешь, как, и никогда не нарушаешь правил. Если и на твоём примере, — она подчеркивает «и», — мы всем продемонстрируем, что наши счета трогать нельзя ни в каком разрезе, я в течение двух кварталов получу достаточно обратки, чтобы и Эдогава-кай было хорошо, и банкиры больше никакой спецуре поперёк закона ничего не раскрывали. Не считая прямого финансового выхлопа от шантажа, — припечатывает она.

Выражением лица даю понять, что обо всём этом думаю. Моэко — очень умная, с ней коммуникацией является даже молчание.

— А-а-а, я же не договорила! Непосредственно мордобой на каждом собрании акционеров (хоть и раз в месяц, пока нам не надоест) является лишь частью комплекса! — спутница широко улыбается. — Параллельно мы скупаем столько компрометирующих фактов о руководстве компании, сколько можем. А чистых там нет, поверь опыту.

— Информация стоит денег, — отвечаю пробным шаром, поскольку реально интересно.

— Нужно отличать невозвратные расходы от инвестиций, — парирует собеседница. — Ты этого нигде и никогда не услышишь, потому делюсь по секрету. Никогда ещё ни у кого из наших не пропала зря ни одна иена, потраченная на информацию.

— В смысле, на компромат?

— Да. Окупаемость — от одного к трём, это в худшем случае. В самом неудачном. Двести процентов рентабельности по минимуму.