Темная сторона души - Михалкова Елена Ивановна - Страница 58

– Понятно, – сказал Илюшин. – Действительно, логично.

– Подождите, мне непонятно, – подала голос Маша. – Почему же Лесников советовал ему признаться и говорил о том, что надолго его не посадят? Что он имел в виду? Он же не мог знать о том случае около бани – я уверена, его тогда не было рядом.

– И в самом деле, – поддержала ее Вероника. – Получается неувязка в рассказе Балукова. Может, он все придумал? Его в милиции избили, вот он и признался в том, чего не делал....

– Ага, и стрелу ему в милиции в живот воткнули, – недовольно сказал Бабкин. – Ничего он не придумал. Его и бить не нужно было, он сам все рассказал. А неувязка... Черт, вот неувязку я не могу объяснить, – неожиданно признался он.

– А я могу, – небрежно сообщил Макар. – Серега, представь себе: ты встал с бодуна рано утром... Представил?

– Представил, – ухмыльнулся Бабкин.

– Потом ты пошел пасти коз. Можешь не представлять, у тебя все равно не получится. В общем, если ты с бодуна рано утром увидишь какого-то идиота, который окно бани моет, что ты подумаешь?

– Я подумаю, что он идиот. А что еще я могу подумать?! Ну, наверное, что идиоту не спится.

– Ты, Серега, не алкоголик, – с некоторым сожалением признал Илюшин. – А Лесников был алкоголиком. Если хронический алкаш видит непонятное ему действие, а незадолго до того в деревне убили человека, то он не сможет не связать действие и убийство! Понятно?

– Хочешь сказать, что Лесников счел Кирилла виновным в убийстве Ледяниной? – удивился Бабкин. – Да ну, ерунда полная.

– Ерунда, – не стал спорить Макар. – А у тебя есть другое объяснение его словам о том, что Балукову срок дадут меньше? У меня – нет. Лесников мог сказать так в одном-единственном случае: если был совершенно уверен, что убийца – Кирилл Балуков. Но если Балуков не врет, а я думаю, что он не врет, то за время, прошедшее после убийства матери Вероники, он видел Лесникова только один раз – когда стирал свои несуществующие отпечатки с окна бани.

– Почему несуществующие? – вмешалась Маша. – Он прижимал руку к стеклу!

– Подумаешь, прижимал, – пожал плечами Макар. – Потом провел рукой – и смазал. Отпечаток пальца – вещь неустойчивая. Вот Серега может рассказать как бывший оперативник. Серега, ты о чем задумался?

Бабкин вздохнул. Ему не хотелось говорить, о чем он думал. Но он все же признался:

– Я думаю, кто убил Ледянину, Макар. Мы-то исходили из того, что это сделал убийца Лесника, заметавший следы. Но теперь понятно, что все не так.

– Вы думаете, что не Кирилл убил Юлю? – нерешительно произнесла Вероника, переводя взгляд с Макара на Бабкина и обратно.

– Мы не знаем, – покачал головой Илюшин. – Раньше мы предполагали, что вашу мать убил кто-то из Балуковых.

– Многовато у нас убийц на одну семью получается, тебе не кажется? – хмыкнул Бабкин. – Хотя вообще-то запросто, почему бы и нет? – спросил он сам себя. – У них там уроды через одного.

– Девочка маленькая хорошая, – тихо сказала Ирина. – Они ее Васькой зовут.

– Почему бы и нет... – задумчиво повторил Макар, думая о чем-то своем.

Вероника тревожно взглянула на него, но спрашивать ни о чем не стала. Когда ей рассказали, что на Машу покушался их сосед и теперь Маша дает показания, а соседа допрашивают в прокуратуре, она обрадовалась так сильно, что даже не сразу спросила, как же дела у подруги. Ей казалось, что теперь все точно будет хорошо, потому что у нее не было и тени сомнения в том, что убийца ее матери и тот, кто хотел убить Машу, – один и тот же человек. Но позже оказалось, что парень не признался в убийстве Юли, и Макар только что сказал, что он не знает, кто убийца. Вероника почему-то очень доверяла всему, что говорил светловолосый парень трудноопределимого возраста, которого она увидела первый раз две недели назад.

«Две недели, – подумала она. – Боже мой, всего две недели прошло, а кажется...»

– Засиделись мы с вами, – неожиданно поднялась с места тетушка Дарья, прервав мысли Вероники. – Слава богу, что все живы, что убийцу поймали. Прямо страшно подумать, что творилось у нас.

Она сочувственно взглянула на Машу, по-прежнему закутанную в плед.

– Как вы себя чувствуете? – наклонилась она к ней. – Страху такого натерпелись, что упаси господь!

Маша благодарно улыбнулась. Она не натерпелась страху, но объяснять это было излишним.

– Спасибо, Дарья Олеговна, – сказала она. – Сейчас уже лучше.

– Ну и слава богу, – покивала тетушка Дарья. – Вечер уже, поздно. Пойду я.

Она требовательно взглянула на Макара и Сергея, и те покорно поднялись.

– Поздно уже, – внушительно повторила тетушка. – Знаю я вас, мужиков, как начнете разговоры разговаривать, так до утра просидите. А им, – кивнула она на Веронику с Ириной и Машу с Костей, – отдыхать нужно, спать подольше.

Вероника встала, чтобы проводить всех, за ней потянулись Костя и Ирина, а Маша так и осталась сидеть в кресле. Бабкин, обойдя недовольную тетушку, присел перед ней на корточки и заглянул в глаза.

– Ты как? – спросил он, потому что не знал, о чем еще можно спрашивать.

– Нормально, – хрипло ответила Маша. – Только горло болит. Я сейчас еще одну растворимую гадость выпью и пойду горло полоскать.

– Соли побольше сыпь, – посоветовал Бабкин. – И соды.

– Без тебя знаю, – проворчала Маша. – Иди, а то тебя тетушка съест.

– Машка, – помолчав, тихо сказал Сергей. – Почему мы с тобой обо всякой фигне говорим? Я тебе совсем другое хотел сказать, не про соль...

Он хотел сказать, что страшно волновался за нее, пока она давала показания. Хотел сказать, что, узнав о том, что случилось в доме Егоровых, чуть не бросился к Балуковым – избить мужиков их гнилого семейства, хотя поступок глупее для него, рационального человека, трудно и придумать. Хотел сказать, что потом, когда увидел синяки на ее шее, на него нашло что-то темное, страшное, отчего возникло желание расколоть топором башку ублюдка Кирилла точно так же, как тот голову несчастного Лесника. Что он не хочет уходить от нее сейчас, хотя Маша вовсе не выглядит несчастной, потрясенной произошедшим, дрожащей и невменяемой.

Он не умел говорить это все. Язык отказывался молоть подобную сентиментальную чушь, которая на самом деле вовсе не была чушью, он понимал. Но выразить словами не мог. Поэтому Бабкин сидел на корточках перед Машиным креслом и молча смотрел на нее.

– Я и так знаю, что ты мне хотел сказать, – заметила Маша. – Что ты за меня переживал. Правильно? Правильно. Вот видишь, от температуры я начала читать твои примитивные мысли. Что ты сейчас подумал, я не расслышала?

– Я подумал, что тебе нужно поспать, – сказал Бабкин, поднимаясь. – У тебя синяки под глазами, ты знаешь?

Полчаса спустя они с Илюшиным сидели уже вдвоем, без всякого аппетита глядя на грибы в сковородке, пожаренные тетушкой Сергея.

– Дарья Олеговна, я не могу ужинать в десять часов, – отказался Макар, отодвигая тарелку. – Я и так у вас поправился на пять килограммов.

– А надо бы – на восемь, – упрекнула тетушка. – А раньше-то когда было ужинать, если у соседей такое несчастье?

– Типун тебе на язык, тетя Даша! – встрепенулся Бабкин.

– Чуть не случилось, я хотела сказать, – торопливо поправилась та. – А вообще-то несчастье и осталось, никуда не делось. Сами говорите: Кирилл Лесника нашего убил, а мать Вероники не трогал.

– Я иначе сказал, – напомнил Макар. – Я сказал: мы не знаем.

– Ты так для Вероники сказал, – с неожиданной проницательностью заметила Дарья Олеговна. – Все вы знаете, по вас видно. Кирилл, конечно, пакость пакостью, но старуху не он придушил. Ладно, не хотите грибы – как хотите.

Она забрала сковородку и обиженно удалилась на кухню.

– Приехали, – констатировал Бабкин после долгого молчания, наступившего за ее уходом. – Собственно, мы и до этого приехали.

– Серега, твой лексикон упрощается с каждым днем, – хмыкнул Макар. – Не приехали, а находимся в некоторой неизвестности по поводу того, что предпринимать дальше.