Темная сторона души - Михалкова Елена Ивановна - Страница 23

– Здрасте, – уныло кивнул Димка. – Ма, там ветка у яблони сломалась.

– Ты постарался? – вставая, спросила Вероника.

– Не, мам, честное слово, не я! Ирка говорит, ее можно оживить. Вот пойдем, посмотришь!

Вероника посмотрела в сад. Около забора, освещенная лучами заходящего солнца, стояла Ирина и пыталась что-то примотать к стволу старой яблони. Издалека дочь показалась Веронике очень взрослой. «Господи, Митенька, что же ты...» – мысленно произнесла она, но услышала сзади сопение Димки и заставила себя собраться.

– Пойдем посмотрим яблоню. – Вероника сняла с вешалки старую кофту и накинула на плечи. – Сережа, ты извини, я недолго...

Вероника с Димкой вышли, Костя увязался за ними, и Маша с Бабкиным остались вдвоем.

Сергей уселся за стол и пристально посмотрел на Машу. Глаза у нее были чуть припухшие, лицо осунулось. Волосы собраны в хвостик, но пряди у лица выбились и растрепались. Свет в комнате не был включен, и в начинающем сгущаться сумраке она была похожа не на взрослую женщину, мать двенадцатилетнего сына, а на заплаканную девушку.

– Вы все слышали, – Маша не спрашивала, а констатировала факт. – Вероника... бедная...

Она тяжело вздохнула.

– Да... – неопределенно кивнул Бабкин. – Маша, почему Митю задержали?

– Потому что он был в доме, когда ее убивали. Есть свидетель или свидетели, я точно не знаю. – Она дернулась, словно просыпаясь, и первый раз взглянула Сергею в глаза. – Слушайте, но это же чушь собачья! Митя не мог ее убить, не мог!

– Почему? – Сергей встал, бесцеремонно снял с сушилки самую большую кружку и налил себе остывшего чая. – Почему вы так уверены, что он не мог ее убить?

– Потому что у него кишка тонка, – сказала Маша совершенно неожиданное для него.

Слезы у нее высохли. Она вскочила и стала ходить по комнате от одного окна к другому, время от времени поглядывая в сад, где Вероника и дети возились под яблоней. – Сергей, вы поймите: Юлия Михайловна была редкостной стервой. Нет... даже не стервой – ведьмой! Ведьмы злобные, коварные, хитрые. Но нигде в сказках не говорится, что ведьмы глупые.

– А при чем тут глупость?

– Она всегда очень точно характеризовала людей, – объяснила Маша. – Даже не совсем так: она точно показывала их слабые стороны. Или грязные стороны, те, что обычно скрывают от всех, даже от самых близких. Егоровы так болезненно воспринимали ее именно потому, что зачастую она говорила... – Маша остановилась, подумала и решительно закончила: – Она часто говорила правду. Кстати, не только Егоровы.

– И что же она говорила про Дмитрия? – Бабкин глотнул холодный чай и поморщился. – Да, как ее звали?

– Юлия Михайловна Ледянина. – Маша остановилась и теперь стояла напротив Бабкина, сосредоточенно глядя на него. – Так вот, Юлия Михайловна очень любила называть Митю сусликом.

Бабкин не сдержался и хмыкнул. С супругом Вероники он общался редко, в основном здоровался издалека, но приходилось признать: тот и впрямь слегка напоминал какого-то грызуна. Щеки полные, а сам невысокий и худощавый, уши маленькие, торчат почти перпендикулярно голове. Самому Сергею слово «суслик» не пришло бы в голову, но, произнесенное сейчас вслух, оно намертво прилипло к Дмитрию Егорову.

– Суслик... смешно, – пробормотал он.

– Смешно и верно, – безжалостно добавила Маша. – Суслики не убивают, понимаете? Они прячутся в норках и оттуда посвистывают. Вот и Митя такой же: он мог бы спрятаться и посвистеть, но не броситься, повалить и загрызть.

Бабкин нехотя поднялся, вылил чай в раковину и старательно вымыл за собой чашку.

– Это, конечно, очень убедительное доказательство невиновности Дмитрия, – серьезно сказал он. – Куда более веское, чем показания какого-то свидетеля, привязывающие Егорова ко времени совершения убийства. Кстати, любого суслика наверняка можно довести до такого отчаянного состояния, когда он будет способен броситься на своего мучителя. Что там Вероника говорила о том, что ее покойная матушка настраивала детей против мужа?

Маша растерянно молчала, сраженная его словами. Ей казалось, что, как только она объяснит Сергею характер Мити, он сразу же убедится в том, что тот никак не мог совершить убийство. А это почему-то имело для нее значение, хотя она не смогла бы объяснить почему. Но теперь и Маша видела, какими детскими и смешными выглядели ее попытки оправдать Митю и в собственных глазах, и в глазах Сергея. Подумаешь, теща обзывала сусликом... Да она кого только не обзывала!

В последней фразе было что-то важное, и, ухватившись за нее, Маша попыталась размотать ниточку до конца.

– Она всем говорила гадости, не только Мите! – взволнованно сказала она, обходя стол и садясь рядом с Сергеем. – И соседке с мальчиком, у которого ДЦП, и тем, с другой стороны... Не только Мите!

– Но только его видели около дома, как я понимаю, – сочувственно возразил Бабкин. – Не соседку с мальчиком, у которого ДЦП, и уж тем более не семью этих... как их... Балуковых. Маша, я понимаю, что вам очень жалко Дмитрия и еще больше жалко Веронику и ее семью. Но вы здесь ничем не поможете. К сожалению.

Маша молчала, отвернувшись к окну. Ее молчание Бабкин не решался прерывать. Вдруг Маша медленно повернулась, подалась к Сергею и умоляюще проговорила:

– Тогда вы помогите. Вы же можете, я знаю. Помогите, пожалуйста!

Серые глаза оказались совсем близко, так близко, что даже в сумраке можно было разглядеть крошечные зеленые точки около зрачков. Теперь молчал Сергей, хотя нужно было немедленно, решительно сказать – да нет, не сказать, а заявить! – что помочь он, к сожалению, ничем не может. К Веронике Егоровой он, конечно, относится хорошо, но не лучше, чем к любым соседям по даче. Елки-палки, да хоть к той же Липе Сергеевне с ее обожаемым Иваном Петровичем! Да хоть... хоть к Балуковым, несмотря на то, что ничего о них, кроме фамилии, не знает! И что он приехал отдыхать, а не помогать малознакомым людям.

– Вы можете, я знаю, – тихо, но с глубокой убежденностью в голосе повторила Маша. – Вы же детектив.

«Какой я на хрен детектив?!» – грубо хотел воззвать Бабкин к ее здравому смыслу, а главное, к своему – потому что ее глаза были так близко, и белая кожа, которая на самом-то деле была загорелой, он же прекрасно помнил, мягко светилась в сумраке комнаты, а от волос пахло чем-то нежным, смутно знакомым...

– Да ничего я не могу, – выдавил он наконец, отводя взгляд от серых глаз с маленькими зелеными точками. – С чего вы вообще взяли такую глупость?

– Пожалуйста, – повторила она опять, тихо и очень жалобно. – Вы сами видите, что с ними происходит. Вы слышали Веронику.

«Плевать мне на Веронику!» – чуть было не рявкнул Бабкин, но вместо этого беспомощно спросил, пожимая плечами:

– И что вы от меня хотите?

– Чтобы вы нашли убийцу! – Маша схватила его за руку, будто испугавшись, что сейчас он уйдет. Пальцы у нее оказались сухие и горячие. – Вы его найдете, и тогда они все поверят, что Митя не виноват.

– Если он и правда не виноват, – обреченно прибавил Сергей.

– Если он и правда не виноват, – эхом вторила Маша.

– Ладно, – сдался Бабкин и с неожиданной для самого себя радостью увидел, как загорелись ее глаза. – Я попробую, но ничего не обещаю! – предупредил он.

– Да-да, конечно...

– И не думайте, что завтра я подам вам преступника на блюдечке с голубой каемочкой! Шансы вообще очень невысоки, понятно?

– Понятно, понятно! – Она готова была соглашаться с любыми его словами.

– И ни вы, ни Вероника не занимаетесь самодеятельностью, – отрезал он.

– Нет, не занимаемся! Обещаю вам!

– И прекрати ко мне на «вы» обращаться, в конце концов! Что я тебе – учитель танцев?

Откуда вылез этот учитель танцев, Бабкин и сам не смог бы объяснить. На лице Маши отразилось недоумение, а в следующую секунду она прыснула.

– Хорошо, договорились, – кивнула она, вставая. – На «ты» так на «ты». Учителем танцев вас... то есть тебя можно представить только в ночном кошмаре.