Догматическое Богословие - Воронов Ливерий - Страница 26

Весьма критически отзывается о нравственной теории искупления профессор Московской духовной академии И. Айвазов, в прошлом — известный миссионер. «В богословской литературе, — пишет он, — появляются сочинения, модернизирующие православное учение об искуплении… Их авторы говорят, что традиционное учение Православной Церкви об искуплении рода человеческого Голгофской жертвой якобы противоречит христианскому понятию о Боге, поскольку в самом существе Его незыблемо и неизменно пребывает любовь. Эта любовь, — утверждают они, — «чужда всякого «оскорбления», всякой «вражды» к человеку, всякого «гнева» на людей Она не требует от рода человеческого никакого «искупления» или «выкупа» за грехи, не требует никакого удовлетворения правде Божией за содеянные человечеством грехи или преступления перед Богом, как равно не требует от рода человеческого и никакой, а тем более, кровавой «умилостивительной жертвы Богу за грехи всего мира».

По их мнению, искупление рода человеческого Иисусом Христом имеет исключительно «этическое», моральное, «нравственно-субъективное» значение в деле спасения человека, что в «искуплении» дан роду человеческо{91}му только идеал высочайшей моральной жизни человека по образу Иисуса Христа, идеал «сострадательной любви» к падшему человечеству, охватывающей собою все человечество и в отдельности каждого человека. Этот идеал субъективно усвояется каждым человеком и реализуется им в жизни чрез «подражание» Христу. Исключительно о таком моральном значении «искупления» якобы и говорит Священное Писание и святоотеческие творения. Такие суждения об искуплении наиболее ярко выражены в догматических произведениях митрополита Антония (Храповицкого). Он считает «искупление» делом сострадательной любви Христа к падшим людям. Эта сострадательная любовь достигла кульминационного пункта в Первосвященнической молитве Христа в Гефсиманском саду. В этой молитве и «состояло наше искупление». По словам митрополита Антония, «Господне распятие и смерть не являются лишенными значения для нашего спасения, ибо, умиляя людей, они открывают им некоторую часть искупительной жертвы, вводя их в любовь ко Христу… Телесные муки и телесная смерть Христовы нужны прежде всего для того, чтобы верующие оценили силу Его душевных страданий».

К каким же последствиям ведет модернизация православного учения об «искуплении», признание за «искуплением» исключительно морального, «нравственно-субъективного» значения для рода человеческого?

Если признать, что вся заслуга Иисуса Христа пред родом человеческим заключается только в том, что Он возвестил миру высочайший нравственный закон, регулирующий взаимные отношения между людьми, а в Своей жизни и особенно в Своей смерти дал образ выполнения этого закона, то ясно, что таким учением отрицается полное повреждение в первородном грехе всей природы человека — духовной и телесной, а признается только нравственное падение человека, как об этом учил Пелагий, основатель ереси пелагианской И если человек может восстановить свое первобытное нравственное совершенство только своим нравственно-субъективным восприятием морально{92}го идеала, показанного Христом, может своими силами осуществить этот идеал в своей жизни, то, конечно, этим отметается «искупление» грехов рода человеческого «драгоценною кровью Христа». Крестная смерть, таким образом, теряет свою исключительную ценность в деле спасения человека. Она, как это утверждают митрополит Антоний (Храповицкий) и другие его единомышленники, «может» еще иметь некоторую ценность, может еще быть «не лишенной некоторого значения», как стимул к нравственной жизни во Христе, без какового стимула, однако, могут и обойтись морально более окрепшие люди.

Таким учением об «искуплении» Сам Искупитель — Христос из Богочеловека превращается в величайшего моралиста из рода человеческого, а вместе с этим отпадают и великая тайна воплощения Бога (1 Тим. 3, 16) и Воскресение Христа, словом, те догматы, которые лежат в основе христианства…» [136 ].

В «Журнале Московской Патриархии» [137 ] помещена переведенная с французского на русский язык статья профессора В. Н. Лосского «Искупление и обожение», опубликованная впервые в 1953 году в пятнадцатом номере «Вестника русского Западно-европейского патриаршего экзархата». Она начинается следующими словами:

«Бог соделался человеком, дабы человек смог стать Богом». Эти глубокие слова, которые мы впервые находим у святого Иринея («Господь наш по неизмеримой благости Своей сделался тем, что и мы, дабы нас сделать тем, что есть Он») [138 ] встречаются затем и в трудах святи{93}теля Афанасия («Он (Сын Божий) вочеловечился, чтобы мы обожились») [139 ], святителя Григория Богослова, святого Григория Нисского. Впоследствии отцы Церкви и православные богословы повторяли их из века в век, желая выразить в этой предельно краткой фразе самую сущность христианства: неизреченное снисхождение Бога до последних пределов нашего человеческого падения, до смерти, — снисхождение, открывающее людям путь восхождения, безграничные горизонты соединения твари с Божеством… Нужно было добровольное уничижение Сына Божия, дабы падшие люди смогли выполнить свое призвание, призвание к обожению (Θέοις) твари действием нетварной благодати. Если соединение твари (то есть сотворенного человеческого естества — Л. В. ) с Богом осуществлено в Божественном Лице Сына, Бога, ставшего человеком, — то нужно, чтобы оно осуществилось и в каждой человеческой личности, нужно, чтобы каждый из нас также стал богом по благодати, или причастником Божеского естества, по выражению святого апостола Петра (2 Пет. 1, 4).

…Мы не знаем иного человеческого состояния, кроме того, которое последовало за первородным грехом, состояния, в котором наше обожение стало невозможным без Воплощения Сына… Сын Божий сошел с небес, чтобы совершить дело нашего спасения, освободить нас от пленения диаволом, упразднить господство греха в нашей природе, победить смерть — дань греху. Страдания, смерть и Воскресение Христовы, через которое совершился его искупительный подвиг, занимают, следовательно, центральное место в Божественном домостроительстве по отношению к падшему миру. Поэтому вполне понятно, что догмат об искуплении приобретает важнейшее значение в богословской мысли Церкви.