Сборник рассказов - Мураками Харуки - Страница 24

— Ну, извини, извини. Не со зла! Хотя, всему есть свои причины, — сказал Его Величество Святой Овца.

— Хотелось бы услышать, какие? — продолжая сердиться, спросил овца.

— Ладно. Только первым делом иди сюда. Мне есть что тебе показать.

Его Величество Святой Овца зашагал быстрыми шагами вглубь ямы, и овце ничего не оставалось, как пойти за ним вслед, кивая головой. Его Величество Святой Овца вскоре оказался перед каким-то входом и распахнул дверь.

"С Рождеством!" — закричали все.

Все — это правоскрученный с левоскрученным, 208-я с 209-ой, тётушка-кайра с Никчемухой. Овца понял, что это и есть Никчемуха по крошкам от пончика вокруг его рта. Был даже профессор-овца.

По центру комнаты стояла большая, украшенная игрушками Рождественская ёлка, под которой громоздились перевязанные ленточкой коробки с подарками.

— Что всё это значит? И почему все здесь собрались? — удивлённо спросил овца.

— Мы вас ждали, — сказала 208-я.

— Долго-долго! — добавила 209-я.

— Это значит, что я пригласил тебя на празднование Рождества, — сказал Его Величество Святой Овца.

— Но я же про клятый. Поэтому…, - начал было овца.

— … а проклятие наложил специально, чтобы ты пришёл сюда, — сказал Его Величество Святой Овца. — Так-то оно таинственней, а всем остальным — развлечение.

— Да, в самом деле, весело, — сказала тётушка-кайра.

— Вот и повеселились! Чёрт побери, — вставил слово левоскрученный.

— Было приятно. Фу-фуфу-фуфу, — вторил ему правоскрученный.

— И вкусно. Ням-ням, — добавил Никчемуха.

Овца какое-то время продолжал дуться за то, что его разыграли, но затем и сам развеселился, глядя на счастливые лица окружающих.

— Ладно, раз уж такое дело, — снисходительно кивал головой овца.

— Дяденька овца, сыграйте на пианино, — попросила 208-я.

— Вы же хорошо играете! — подхватила 209-я.

— А здесь есть пианино? — поинтересовался овца.

— Есть! Есть! — сказал Его Величество Святой Овца и сорвал большую накидку, под которой стояло белое пианино в форме овцы. — Сделано специально для тебя. Играй сколько душе угодно!

В эту ночь овца был как никогда счастлив. Инструмент звучал просто прекрасно, в голове одна за другой всплывали красивые и весёлые мелодии.

Правоскрученный с левоскрученным пели дуэтом, 208-я танцевала с 209-ой, тётушка-кайра с криками летала по комнате, а профессор-овца соревновался с Его Величеством Святым Овцой, кто больше выпьет пива. И даже Никчемуха катался от радости по полу.

Затем все ели Рождественский торт.

— Как вкусно, ням-ням, — приговаривал Никчемуха, доедая третий кусок.

— Мир и счастье миру овец, — пожелал Его Преосвященство…

Открыв глаза, человек-овца увидел, что лежит на кровати в собственной комнате. Казалось, будто всё произошло во сне, но он-то знал, что это не сон. На лбу красовалась шишка, на овечьих брюках — масляное пятно, старое пианино исчезло, а вместо него стояло белое. Всё это было на самом деле.

За окном шёл снег. Он лежал на ветках деревьев, на почтовых ящиках, на оградах домов — белый снег.

В тот же день после обеда овца пошёл навестить жившего на окраине профессора-овцу, но того дома уже не было. На месте дома зиял пустырь. И деревья в форме овец, и колонны на входе, и каменная дорожка, — всё пропало.

— Я больше никогда не встречусь с ними всеми, — подумал овца, — ни с двумя скрученнолицыми, ни с сёстрами 208 и 209, ни с тётушкой-кайрой, ни с Никчемухой, ни с профессором-овцой, ни с Его Преосвященством Святым Овцой…

От одной этой мысли на глаза овцы навернулись слёзы. Ещё бы, он с ними так сдружился!

Вернувшись в общежитие, он обнаружил в почтовом ящике Рождественскую открытку с картинкой овцы. В ней было написано: "Мир и счастье миру овец".