Ценитель - Котов Сергей - Страница 2

– Скажите, Герман, вы продолжаете общаться со своими родственниками после того, как стали ценителем? – спросил он.

Я вспомнил про маму.

– Да, господин Цай, – я пожал плечами, – звоню родителям, поздравляю с праздниками. И считаю, что это нормально, даже для ценителя.

– А братья или сёстры у вас есть?

В другой ситуации я бы на этом завершил разговор, но тут любопытство победило.

– Единоутробные, – сухо ответил я.

– И отношения вы, разумеется, не поддерживаете? – спросил сингапурец, прищурив и без того узкие глазки. Но хорошо хоть обошлось без снисходительных улыбок.

– В этом нет необходимости, – спокойно ответил я. – Им вполне хватает их большой семьи.

– Обычная история для ценителей, – сказал он. – У вас в окружении нет детей. Поэтому вы так долго не могли понять, для чего нужна эта настоящая вещь.

– И для чего же? – немного раздражённо спросил я.

– Она прибавляет мозгов, – улыбаясь, сингапурец потрогал пальцем свой блестящий высокий лоб. – Но только у детей, лет до двенадцати. Ребятишки, которые его слушали, проявляют выдающиеся способности в тех сферах, которые выберут для обучения.

Я выдохнул. Потом расслабился и улыбнулся.

– Это прекрасно, – сказал я. – Надеюсь, теперь в мире будет немного больше разума.

– Посмотрим, насколько он действительно нужен нашему миру… – загадочно ответил сингапурец.

После этого он забрал проигрыватель и отнёс его к машине, которая стояла на парковке моего склада, возле настоящих ворот.

Эти ворота я приобрёл случайно, когда заглянул во время летнего отдыха в кузню мастера, где-то под Талдомом. Они ржавели на задворках его двора. На мой вопрос, можно ли их приобрести, мастер охотно согласился. «Заказчик пропал два года назад… внёс аванс – и исчез… обидно немного, я всю душу вложил в эти ворота, а тут… в общем, пускай вам послужат!» – объяснил он.

Без этих ворот я бы никогда не решился поставить свой склад на берегу Москва-реки, в Мневниках – место слишком приметное. А так, когда ворота закрыты, они сами и всё, что находится за ними, будто бы исчезает для недоброжелателей и праздно любопытствующих.

В тот вечер я закрыл ворота за сингапурцем и долго сидел на берегу реки, пока мне не позвонил дедушка.

– Слышал, ты помог Цаю? – спросил он.

– Скорее, это он меня сделал… – раздражённо заметил я.

– Помнишь, что я говорил тебе про скупость?

– Помню… – ответил я.

– Цаю было очень нужна эта вещь. Не могу рассказать подробностей – но просто поверь, что всё к лучшему.

– Да я верю… – сказал я, вздохнув. – Всё в порядке, правда. Просто хочу немного один побыть. Спасибо тебе за поддержку.

– Пожалуйста, – ответил дедушка.

Глава 2

Мой московский склад представляет собой три стандартных сорокофутовых контейнера. В одном их них я устроил что-то вроде уютного гостиничного номера с дорогой отделкой и всеми удобствами. В двух других поставил стеллажи, которые постепенно заполнялись приобретёнными мной настоящими вещами.

Каждый ценитель организует свои склады по собственному разумению. Кто-то сортирует настоящие вещи по свойствам, кто-то – по размеру, стране или региону происхождения. Дедушкины склады состоят из трёх отделений: мужского, женского и среднего. В них, соответственно, находятся вещи, распределённые по родам в русском языке. Мешочек настоящего кофе, кстати, у него стоит в «мужской» секции.

Я же предпочитаю сортировать настоящие вещи по времени покупки. Не в хронологическом порядке – а в зависимости от того, когда была совершена сделка: днём или ночью. Какой-то особенной причины именно для такого разделения нет, впрочем, как и в любых других случаях. Так что можно считать это просто моим капризом.

Жилой контейнер моего склада расположен торцом к воде. Перед ним я оборудовал небольшую площадку с грилем, диванчиками и уличным душем. На площадке даже зимой довольно уютно: инженеры одной особенной технологической фирмы создали по моему заказу хитрую систему воздушных тепловых штор для изоляции пространства. Она обошлась мне в целое состояние, но мне очень нравится ощущение нематериальных стен, которое она даёт.

Мне кажется, это очень здорово: сидеть в домашнем халате на мягком кресле, когда вокруг мороз со снегом, а у тебя, в созданном искусными инженерами микромире – тепло и сухо. И между промозглым холодом и уютом нет ничего, кроме воздуха. Стоит протянуть руку – и кожа мгновенно покроется пупырышками от холода.

Впрочем, до настоящих морозов ещё далеко. Днём жарило солнце, лишь к вечеру с воды повеяло сентябрьской прохладой.

Постояв немного на берегу, я решил зайти в свой дневной склад. Там, на стеллажах, осталась одна вещь, предназначения которой я до сих пор не знаю. Моя самая первая настоящая покупка. Благодаря ей я и познакомился с дедушкой.

В конце девяностых мы с мамой жили в небольшом подмосковном городке под названием Егорьевск. Жизнь, как и у многих в то время, была не сахар: денег вечно не хватало, зарплату на обувной фабрике, где работала мама, постоянно задерживали.

Хороших вещей у меня не было. Их просто негде было найти, поэтому приходилось довольствоваться турецким и китайским ширпотребом, которым торговали челноки на рынке.

Впрочем, рынок я любил уже тогда. Мне нравилось ходить между узких рядов, среди вечной сутолоки, примечая, что появилось нового. Я представлял, как эти люди за прилавками со своими большими баулами летают в далёкие земли, где всегда лето и тёплое море. Там они гуляют по невообразимо огромным рынкам, где у каждой большой фабрики есть свой торговый контейнер. А потом торговцы-челноки закупают в огромных количествах всё самое-самое дешёвое – потому что ничто другое на родине у них просто не купят…

Конечно, моё представление о челночной торговле было по-детски наивным. Но я и был ребёнком, который к тому жев пору обожал фантазировать.

Торговцы поначалу относились ко мне настороженно. Однажды, при неудачных обстоятельствах, заподозрили, что я – начинающий воришка. Поймали и хотели было поколотить, но, к счастью, быстро разобрались в ошибке, вывернув мои карманы. Там обнаружилось лишь двести рублей на школьные завтраки.

Потом ко мне привыкли. Начали узнавать и даже угощать горячим чаем из термосов, когда я, подсев рядом, слушал их разговоры про премудрости торговли.

Я очень любил август и ждал его. Потому что в это время нужно было готовиться к очередному школьному году и закупать одежду на рынке.

Мама начинала откладывать деньги на всё это чуть ли не с января, однако сам поход на рынок не любила. Ей была в тягость торговля, обсуждение цен и всё, что с этим связано. Кроме того, её раздражала моя придирчивость. Она терпеть не могла, что для меня было нормальным обойти вообще весь рынок, перемерять с десяток пар туфель или кроссовок прежде, чем выбрать ту, которая меня хоть как-то устраивала.

Но в тот раз мне невероятно повезло. Уже во второй палатке я зацепился взглядом за пару кроссовок «Адидас», не оригинальных, конечно – но меня это совершенно не волновало.

Глядя на них, я испытывал целую бурю чувств, будто сам, лично, каким-то волшебством вдруг оказался на берегу тёплого моря, где они были изготовлены.

Я осторожно взял в руки левый кроссовок. Провёл указательным пальцем по замшевому боку, чувствуя покалывание в позвоночнике.

– Дай посмотрю, кажется, эти тебе великоваты будут, – предложила торговка. Её звали Валентина. Как-то зимой она рассказывала забавную историю про то, как в Шереметьево её задержали на сутки из-за ложного доноса.

– Нет! – резко ответил я, прижимая кроссовок к груди. После чего, наткнувшись на растерянный взгляд мамы, повторил: – нет, они как раз впору, уверен.

– Мерять будешь? – спросила Валентина.

Я кивнул.

Кроссовки сели, как влитые. И после этого я спросил цену.

– Ну это новая партия, и кожа тут вроде бы натуральная… – вздохнула торговка. Я буквально видел, как в ней боролась скупость с жалостью. Она знала меня; прекрасно понимала, что денег в нашей семье не много. Но в то же время чувствовала, что, раз вещь мне понравилась, то можно содрать денег чуть больше.