Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года - Булдаков Владимир - Страница 24

Несомненно, А. Ф. Керенский сделал свою карьеру с помощью публичной риторики. При этом он эксплуатировал идею жертвенной преемственности от революционеров прошлого. Г. А. Лопатин (народник и первый переводчик «Капитала» К. Маркса) с юмором рассказывал, как в числе других старых революционеров оказался в театре на встрече с солдатами-волынцами, восседая при этом в царской ложе. Керенский неожиданно подхватил его и В. Н. Фигнер (некогда последовавшую вместе с Г. В. Плехановым от народничества к марксизму) и «этакою тройкой – сам коренник» подлетел к барьеру, едва не вывалившись вниз, и проорал: «Вот они – творцы нашей свободы!»

«Буржуазные» дамочки почему-то упорно произносили его фамилию неправильно – Керéнский. Даже в эмиграции он пытался поправлять – Кéренский. В этом можно увидеть своеобразную символику: общепринятый лидер был в значительной степени «придуманным».

Керенского славословили люди культуры. Стихи, посвященные первому министру-социалисту, слагали известные поэты. У Н. Тихонова Керенский предстал в образе «русского Гракха с душою Гарибальди», «начальником и братом» всей страны, в котором «одном живет великая, свободная Россия». А. Куприн на примере Керенского доказывал, что «во все времена и у всех народов в годины тяжелых испытаний находился… божественный резонатор… воли народной». В газете «Свободная Россия» ему вторили писатели Б. Мирский, М. Криницкий, А. Бухов, адвокат Н. Карабчевский, ученые Ф. Батюшков, С. Венгеров. Воображение затмевало действительность. Но сколько это могло продолжаться?

Со временем речи Керенского превратились, по выражению Л. Д. Троцкого, в «толчение воды в ступе». «Является Керенский, молодой и стройный, в хаки и высоких сапогах, – свидетельствовал А. В. Луначарский. – Овация. Говорит короткими, хриплыми фразами, искренне, часто – ловко, большей частью с благородной пустотой». Очевидно, выступления ораторов 1917 года должны были настраиваться и на непосредственные эмоции, и на дремавшие в сознании масс старые как мир утопии. Но главное – они должны были резонировать с общественными эмоциями, прежде всего агрессивными. При этом ни в коем случае не следовало уговаривать «подождать»: куда эффективнее работал призыв к действию.

Троцкий, хорошо знакомый с З. Фрейдом и его учением, описывал это так:

Это походило на «красивую» попытку влить хаос в социологически объяснимое содержание. На практике большевистские доктринеры уподоблялись оракулам, действующим по инстинкту. Возможно, именно слияние человеческих склонностей с энергетикой революционного времени и придавало движению бессознательных толп всесокрушающую силу – подстрекателям оставалось лишь дождаться своего часа. Впрочем, в этом они были не одиноки.

Уже в 1917 году некоторые догадывались:

В начале апреля 1917 года правоэкстремистская газета «Гроза», основываясь на настроениях народа, заявила о необходимости начать переговоры о сепаратном мире. В сущности, Ленин в своих «Апрельских тезисах» воспроизвел не только предложения анархистов, но и правых экстремистов. Было ли это самообманом? Судя по всему, это был расчет на изменение вектора народных устремлений, а не на «просвещение социализмом».

Пролетарскому вождю В. И. Ленину жеманно следовал «король поэтов» И. Северянин:

Людское легковерие в сочетании с эмоциональной взвинченностью – самая подходящая почва для демагогов. Для утверждения в сознании людей чужих «истин» требуется их навязчивое повторение, желательно с использованием соответствующих метафор. В тогдашней обстановке наиболее известные ораторы, вольно или невольно, копировали друг друга. Свои истеричные подражатели находились и у Керенского, и у Ленина. Описан, к примеру, такой случай: «…Выскочил на эстраду молодой парень и сразу обрушился на „кровопийц“-помещиков, которые задыхаются от своих богатств, высасывают последние соки у своих крестьян…» Закончил призывом «не теряя времени уничтожить этих тиранов, а земли их делить между собой». В общем, это был парафраз ленинского: «Грабь награбленное!» Что касается пресловутых «кровопийц», то без их поношения не обходился ни один митинг.

Митинги формировали групповую, в том числе классовую, психологию, порой даже независимо от исходной принадлежности к тому или иному социальному слою. Митинг способен был превратить группу людей в одну собирательную личность, чувствующую как некое целое. Люди, объединившись под влиянием единого психического импульса, подпали под действие внушения и взаимовнушения, используемого тем или иным лидером. Разумеется, это не могло длиться долго. Однако самые радикальные лозунги запоминались. А за пределами митингов их по-своему подтверждали. Так нагнеталось психопатологическое состояние всего общественного организма.

На этом фоне противники большевиков, апеллирующие к привычным ценностям, смотрелись неубедительно. Все это в полной мере проявилось во время Апрельского кризиса. Тезисы, предложенные Лениным своим размягчившимся после Февраля соратникам, были просты: никаких уступок «революционному оборончеству»; Временное правительство должно отказаться от завоевательных планов. Ленин был недоволен и лидерами существующих Советов – их следовало заменить «настоящими» революционерами. Буржуазному парламентаризму не должно быть места в новой России – его должна сменить «более высокая» форма демократии в лице «Республики Советов, рабочих, батрацких, крестьянских и солдатских депутатов». Ленин предлагал также централизацию банковского дела и постепенный переход к общественному контролю над производством и распределением продуктов.

Именно так он понимал «шаги к социализму». Его давний оппонент П. Н. Милюков оценивал происходящее с точностью до наоборот. 18 апреля он заверил засомневавшихся послов союзных держав, что Временное правительство в полном согласии с ними продолжит войну до победы. Опасность догматизма Милюкова, которого за глаза называли «каменный кот», заметили давно – даже его сотрудники по министерству. Тактика его взаимоотношений с Петроградским Советом, с одной стороны, и союзными державами – с другой, казалась им «слишком прямолинейной». Влас Дорошевич сообщал, что упрямого Милюкова кадеты меж собой прозвали богом бестактности. Сатирики его высмеивали. В. В. Князев сочинил такие стихи:

Сатирический журнал «Будильник» поместил карикатуру Д. Моора (псевдоним Д. С. Орлова, выступавшего под именем героя «Разбойников» Ф. Шиллера) с Милюковым в виде самодержца. Здесь же был опубликован «сонет» «Газават», высмеивавший нападки Милюкова на большевиков. Даже своим обликом Милюков не вписывался в стилистику происходившего. Эмоционально он был обречен еще до своего формального падения.