Ну, ты, Генка, и попал... Том I (СИ) - Козак Арсений - Страница 20

Батюшка Григорий был простым в общении. Образования я в нём не заметил, уж не знаю, учился он где или получил свой сан по наследству, освоив начальную грамоту в местного дьячка. Потому-то он с таким энтузиазмом и распространял среди народа всякие байки – другой информацией он попросту не владел.

Зато стадо у него действительно было немалым, и продать мне тёлочек Григорий с радостью согласился. Цену запросил он не такую уж большую, так что денег у меня хватило, хотя портмоне после этой покупки сильно похудело.

Радушный хозяин усадил меня за стол, предложив отобедать. Я не стал отказываться. За столом Григорий со смехом стал рассказывать мне про одного своего крестьянина. По словам батюшки, тот был просто патологически глуп и абсолютно непригоден к жизни.

– Что бы ему ни поручили – всё сделает наперекосяк. Скудоумный жутко. Как не от мира сего! Живёт бобылём. Вот я и подумал, что у него завихрения в голове на этой почве, бабу ему нужно. И посоветовал я нашему барину Афоньку оженить. Тот согласился и призвал парня к себе. Явился Афонька, кады мы с Матвеем Иванычем трапезничали. Велели ему обождать покедова да около свинарника посидеть. Выходим опосля обеда и что видим? Этот олух где-то уголёк раздобыл да и исчеркал всю стену закорючками какими-то да палочками с кружочками! И ладно бы что путнее нарисовал, а то незнамо что! Плюнули мы тады, не стали ему жены искать. Ну, а почто бабу-то несчастной делать, выдавая её за такого зловредного мужика, к жизни не приспособленного?

Я заинтересовался рисунком Афони, и поп с удовольствием меня проводил до того самого свинарника. Белёная стена халупы была испещрена чертежами… ножного водяного насоса! Видимо, «ленивый» Афоня, которому в обязанность было вменено наполнять водой бочки для кухни и питья скотины, придумал, как свести до минимума трудозатраты при выполнении этой обязанности. Да это ж самородок с инженерным складом ума! Такого мне как раз сейчас и не хватает в моём хозяйстве.

Я предложил Григорию позвать того самого помещика, крепостным которого был местный «левша». Да и самого Афоню попросил позвать. Хитрый батюшка, увидев мой интерес и смекнув, что на продаже никчёмного мужичишки и ему можно будет поживиться как посреднику, быстро выполнил мои указания.

Где-то через полчаса в дом попа явился Матвей Иваныч. Тот тоже оказался не промах — загнул за «зловредного лентяя» аж двадцать пять рублей. Поторговавшись, мы сошлись на двадцати.

К вечеру мои тёлочки уже стояли в конюшне – Афоня быстро пригнал животинку, думаю, применив какую-нибудь свою оригинальную техническую идею. Хотя так-то и село располагалось от нас не сильно далеко, в восьми километрах, а если гнать не из села, а с лугов, то выходило и того меньше.

Афоню я отправил на постой к Фросе-Однотите, положив той по две копейки в день с тем, чтобы она стирала на него и кормила мужика справно. К моему удивлению, баба спорить не стала, даже несколько обрадовалась. Пока Фрося ушла домой готовить для постояльца спальное место и еду, я решил с ним немного побеседовать.

Взяв в руки лист бумаги и перо, я стал объяснять ему принцип работы простейшей печатной машинки. Как подсказывала мне память, первое приспособление для печатания было выпущено 23 июня 1868 года. Она была размером с письменный стол и печатала только большими буквами. Я же особо не упирал на размеры прибора, но хотел видеть машинку, которая может использовать как заглавные, так и маленькие строчные буквы. Как сумел, я донёс до Афони свою идею. В подарок ему выдал чернил, перьев и бумаги, а то как бы мой инженер не разрисовал чертежами у Фроси весь дом изнутри и снаружи. Заодно попросил перечертить на бумагу идею водяного насоса.

Афоня внешне никак не проявлял интереса к своей судьбе ни пока его продавали, ни когда знакомили с будущей хозяйкой жилища, куда отправляли на постой. Зато как он оживился, когда я ему объяснял устройство печатной машинки! Пришлось начертить сами буквы и порядок расположения их на клавиатуре. Понравилось Афоне и писать пером — раньше-то ему ни разу не доводилось писать чернилами. Для работы я даже выдал ему один из своих столов.

Буквы было решено вытачивать пока из дерева. Потом, когда оформлю изобретение на мужика, отольём уже все детали машинки из свинца.

Вечером мы с Мариной и Глафирой обсудили план воспитания и обучения девочек-сирот. Оказывается, Глаша вместе с Лизой уже привлекли к работе двух девушек из посёлка. Груша обучала девочек кружевному делу, в котором смыслила, Пелагея – шитью, Марина же решила вести уроки математики, рисования и лепки. Сама Глафира взяла на себя заботы по обучению учениц грамоте, чтению и богословию.

Я высказал опасение, что так-то рановато для трёх-четырёхлетних девчушек всё это. Но Маринка мне тут же привела в пример какого-то Николая Александровича Зайцева, разработавшего и успешно применявшего уже в конце семидесятых годов двадцатого века программу раннего развития детей. Там вообще обучать деток начинали с полуторагодовалого возраста, и не только грамоте и счёту, но и иностранным языкам. Хорошо, что её слова не слышала Глафира...

Мозги да ноги пьяны доведут до выгребной ямы

С утра пораньше я собрал крестьян около своего особняка и сообщил им о том, что теперь у каждого будет не только имя, но и фамилия. Зачитал список — все остались довольны. Особенно довольна была Фрося. Пока я зачитывал список, она сильно нервничала: отца же в их семье никогда не водилось, а в начале списка у нас как раз шли ивановы-петровы-сидоровы. Затем, услышала фамилию Котов и Хромушкин — и вовсе выглядеть стала расстроенной. И тут вдруг в конце ей такой подарок! Неожиданный и приятный.

После зачитывания списка с фамилиями я объявил о том, что почти у каждой семьи теперь будет собственная тёлочка, которую надо вырастить, огулять, получить потомство от неё и сдать телят мне взамен выданных.

Народ обрадовался. Правда, Манька не смогла отказать себе в удовольствии съехидничать:

— Ваше сиятельство, а кто будет тёлочек огуливать? Нешто дед Пафнутий? Так он чичас уже вроде бы того, не совсем охоч до этова дела, как ране-то!

Все дружно заржали, хотя ещё по привычке и продолжали прикрывать концами платков рты. Ладно, пусть посмеются, чувство юмора выживать помогает. Хотя промашку я дал, не скрою… Ладно, подумаю насчёт общественного бычка.

А про деда Пафнутия, и верно, ходили в селении всякие неприличные слухи. Не то, чтобы творил он всякие непотребства, нет! Просто уж больно падок был на бабёнок. Сами женщины скрывали эти факты – а кто признается-то, что связь на стороне имел при живом-то муже? Но шило в мешке, как говорится, за халву не выдашь.

Периодически то у той, то у другой бабёшки нарождались детки с ярко-рыжими волосами. Почти один в один с цветом Пафнутия — он тогда был ещё не дедом и выглядел, говорят, вполне привлекательно: плечи в пол аршина, рост выше сажени. Я не особо пока ещё разобрался в этих мерах длины, но верил слухам, что «был мужик фигурой горазд». А главной отличительной особенностью Пафки была густая шевелюра цвета гречишного мёда: на солнце волосы играли, будто внутри лампочка горела.

Мужья баб своих лупили, подозревая в измене, но деток «подкрапивников» любили: те были, как на подбор, крепенькими, умненькими, ловкими. Смертности среди рыжих новорожденных практически не наблюдалось. Да и появлялись обычно такие экземпляры в семьях, где мужики явно пренебрегали своими супружескими обязанностями: либо пили, либо были слабы здоровьем, либо сами отличались желанием гульнуть на стороне.

В общем, в общей сложности в деревушке рыжих подростков было где-то человек двадцать-двадцать пять, не меньше. Но Пафнутий вёл себя невозмутимо, в отцовстве не признавался, любви к «чужим» детям не проявлял. А драться с ним «рогатые» мужички не осмеливались. Пытались, правда, раз толпой навалиться, так набежавшие неизвестно откуда бабы коромыслами всех бойцов разогнали — спасли «общественного любовника».