Экспансия (СИ) - Старый Денис - Страница 30

Рахиль… Она тряслась и боялась. Оказывается этот Горыня смог донести до нее информацию, что теперь не успокоится, пока не сделает ее жизнь, а также жизнь ее отца и брата, невыносимой. Что она, мол, разрушила его реноме, как сурового и могучего во всех отношениях мужика. Теперь всеми правдами и неправдами купец хочет причинить своей жене боль и страдания.

— Ты не отдашь меня ему? Он может опять прийти, — всхлипывая, спрашивала Рахиль.

— Нет, я отправлю тебя к отцу, на мои земли. Сделаю это уже сегодня вечером. Не бойся, пойдете под серьезной охраной и с обозом. Мне и так нужно отправить обоз в Суздаль, — отвечал я.

На самом деле, это будет тоже преступление, которое может предъявить мне Горыня, что я увез его жену. Купец присылал своего приказчика, чтобы тот забрал Ирину-Рахиль к законному… хозяину, к мужу. И нельзя было воспротивиться. Только тот факт, что за женщину было уплачен половцам выкуп и что сам муж палец о палец не ударил для вызволения своей жены, сделал возможным послать нахрен приказчика.

А еще Горыня не поверил в то, что за его жену было отдано аж восемь сотен гривен серебром. Это астрономическая сумма, которая могла быть потрачена на вызволение, может, какого боярина, но не купеческой женщины. Тут на руку сыграла купеческая рачительность, ну или скупость. Выложил бы купец восемь сотен гривен и все, мне и крыть было бы нечем.

Но это не значит, что со стороны мечущегося мужа больше не будет попыток забрать Ирину-Рахиль. Это вопрос самолюбия, отмщения — а это сильные мотиваторы к совершению глупых поступков.

— Все решит Божий Суд, — сказал я, вырываясь из объятий испуганной женщины.

Я не знаю, насколько преувеличивает Рахиль, когда утверждает, что ее будут в доме Горыни мучительно убивать, но отчего-то верится, что преувеличение в данном случае не такое уж и преувеличенное. И я обещал Арону, что его дочь будет доставлена в целости и сохранности. Уже скоро мне понадобится свой купец, кроме Арона, опереться в этом деле не на кого.

— Охраняй ее, как Гроб Господень охранял бы, — приказал я Лису, выходя из комнаты Рахиль.

Именно он дежурил по гостиному дому, чтобы никто не выкрал женщину, ну и не навредил нам каким-нибудь образом.

— Не богохульствуй, брат-тысяцкий! — крестясь, сказал десятник.

— Ты меня понял, — решительно говорил я. — Готовься с темнотой уходить. Быстро, взяв полусотню с собой.

— Да, я уже, скоро, — спешно, обрадовавшись, говорил Лис.

Как же, командование полусотней! Однако, кроме него я не знаю, кому и довериться. Иные нужны мне здесь, в Киеве.

— Борброк где? — не обращая внимания на суетливость Лиса, спросил я.

— Во дворе, тренируется, — отвечал десятник.

Передо мной остро стоял вопрос о том, кто будет биться вместо меня за мои же интересы, ну или за интересы женщины, которую я обещал защищать. Мало того, что сам великий князь намекнул на то, чтобы я не участвовал в Круге, так после еще прислал своего человека, который открыто объявил на это волю Изяслава. После подобное потребовал и воевода Иван Ростиславович. Ни за чьими спинами я никогда не прятался, но, что такое приказ также знаю, а еще понимаю и целесообразность, как это видится со стороны воеводы, или великого князя. Тысяцкому погибнуть из-за какой-то крайне мутной истории с женщиной? Ну глупо же!

Теперь нужно было понять, кого можно выставить вместо себя на поединок. Если не буду уверен, что шансы на победу у этого человека будут велики, то, скорее всего, даже пойду против воли великого князя, тем более, что это не приказ от него, а пожелание. Ну, а воеводу придется уговаривать. Иван Ростиславович именно приказ отдал.

Выйдя во двор, я взял меч и встал с Боброком в круг. Не мешало бы и мне размяться.

— Что получилось узнать? — спрашивал я между своими сериями атак.

— Скорее всего, Горыня выставит против тебя бродника по имени Лют. Это, скорее, не имя, а прозвище. Лютый он в сече, так сказывают, — сказал Боброк и пошел в атаку, стараясь достать меня тупым тренировочным мечом.

Отбив атаку десятника, я быстро провел свою, задев левую ногу соперника.

— Лихо ты, брат-тысяцкий, — оценил мои действия Боброк.

— Что этот Лют и кто такие бродники? Это из тех, кто на Дону да на Днепре проживают и грабежами промышляют? Или те, что на Бугу и Дунае? — спрашивал я.

На самом деле бродниками называли многих, даже город Берладу то и дело причисляли к этому явлению. Но я так и не понял, кто они. Больше разбойники или же формирующийся этнос, не нашедшие себя в системе княжеств люди? Напрашивается сравнение бродников с казаками и это имеет смысл.

— Из половецких бродников, — ответил Боброк. — Из тех, кто на порогах промышляет.

Значит, это враги Руси, вопреки тому, что и православные. Один из факторов, почему русские земли лишились полноценной торговли с Византией не только половцы, не столько венецианцы и понукаемые ими греки, но и всякого рода разбойники на реках. Тут главенство у бродников.

Что-то у меня негативное отношение к этим людям выстраивается, а еще ни с каким бродником не общался. Может быть потому, что они предали русичей во время битвы на реке Калке? В той, иной, реальности бродники при первой серьезной опасности для себя нарушили все договоренности с русскими князьями, выманили Мстислава Киевского и способствовали полнейшему разгрому монголами русского войска. Нет доверия к ним, хотя идея продвигать и собственную экспансию посредством уже проторенных бродниками троп весьма привлекательна.

— Получилось узнать о нем что-нибудь, о Люте? Какова техника боя, есть ли травмы? — спросил я.

— Нет, но… — замялся Боброк.

— Говори! — повелел я.

— Если не будет Люта, то у Горыни особого выбора не станет, кому доверить свою правду. В городе нет нынче половцев, нет пришлых, только представители от князей, но всем им не в чести наниматься к купцу, — видя, что я не останавливаю его, Боброк говорил все более смело, мы даже перестали упражняться. — Если Лют пропадет или захворает, так и…

— Я понял тебя. Но, а вдруг прознает кто о таком? Сколь отмываться придется от грязи? — я пристально посмотрел на десятника. — Прознают? Или уверен, что получится сладить дело?

Я спрашивал с нажимом, так как на самом деле идея выглядела весьма привлекательной, чтобы ее отвергать. Нейтрализовать того, кто уже согласился стоять за правду купца — это избежать всяких иных рисков. Найти сильного бойца не так и легко, тем более, когда великий князь явно не одобрит участие своих гридней в столь мутном деле. И не так, чтобы и много было свободных воинов в Киеве. Всяких там авантюристов выдворили из столицы, чтобы еще больше минимизировать вероятность бунтов.

— Есть у меня подход к людям Горыни. Не любят его многие. Но тут нужно будет людей после переправить под Суздаль. Подмешают Люту какой отравы, что не убьет его, но сделает слабым, немощным и больным. На дня три точно сляжет бродник, — предложил Боброк.

Сложно это все, потому я и колебался давать разрешение на операцию. Нужно стараться искать более простые пути. А простым является выйти и победить ставленника купца. Простым, да более рискованным, так как можно потерять близкого человека. Ну и тот факт, что нужно же на чем-то набивать руку и в таких тайных делах, побудил меня согласиться.

— Действуй, а у меня встреча. Сопровождать будет десяток Фомы, — сказал я и пошел переодеваться.

Хотелось перед византийцами предстать не в кольчуге, а в таких одеждах, что и ромеи оценят. Были у меня отрезы красного шелка, которые удалось перехватить в Кучково, вот из них и сшили рубаху, а так же из качественной шерстяной ткани, так же красной, был сшит что-то вроде кафтана. Ну, и соболья шуба. Уже неизменный красные сапоги с зеленой вязью.

Нибилиссим Никифор Тархенит, наверняка, оскорбленный и ошеломленный тем, что происходит и происходило в Киеве, собирается уезжать в империю. И даже не я в этот раз был приглашен византийцем на разговор, а к нему направляется Иван Ростиславович. Я иду вместе с воеводой.