Ключи и калитки (СИ) - Демченко Антон - Страница 48

— Прости, Стоян Смеянович, — повторил Буривой, шагнув в освещённый десятком настенных факелов круг судилища. — Не сдержали мы языков с Любимом. Когда твой… гость сбежал из поруба, мы уж очень злы были. Да ещё и поиски его не задались. Вот, мы с Любимом и собрались у меня на подворье в садовой беседке, неудачу мёдом запили, да с устатку и злости языков не удержали. Мужики же эти на моём дворе новый овин ладили. Видать, услыхали да разнесли по острогу, половину слов наших переврав! — Буривой повысил голос, словно пытаясь докричаться до каждого присутствующего. — Было дело, хулили мы тебя, Стоян Смеянович, за доверчивость да щепетильность излишнюю. Но в предательстве не подозревали, не винили, и речей о том не вели! Клянусь перед камнем предков наших! Светом и кровью клянусь!

Десятник выхватил нож из-за пояса и, с силой полоснув себя по предплечью, тотчас уронил клинок наземь, пока спохватившиеся стрельцы не насадили его на сабли. На них, правда, Буривой и не глянул. Схватился освободившейся рукой за рану и, в два шага оказавшись перед камнем, от души приложился к нему замаранной в крови ладонью. Булыжник полыхнул белым светом, на миг проявившим испещрившую серые бока вязь и… мирно погас, приняв клятву.

Молчал Стоян, глядя исподлобья на своего десятника, молчала толпа, словно замерев в ожидании, когда Буривоя хватит падучая, бородачи и вовсе сникли, опустив головы. А десятник как стоял у камня, не сводя прямого взгляда с командира, так и стоит.

— Верю тебе, брате, — полусотник крепко, от души обнял замершего перед ним Буривоя. — Верю, что не было в ваших словах крамолы, а что хулили меня… так не впервой же! Но! То вы, мои десятники, советники, чей голос в остроге первый после моего… А то смерди. И они-то уж точно рты не по чину раззявили. Обвинили облыжно в предательстве и болтали о том повсеместно, не стесняясь. И я хочу знать, кто их в том надоумил. Или считаешь, что они сами додумались?

— Могли, брате, — после недолгой паузы повесил голову Рудый. — Смердь же лукавая, сам сказал! А такие что ни услышат — всё переврут… не со злобы даже, так, для пущей важности, чтоб перед односельчанами прихвастнуть али острожных жителей осадить. Ну, а чем им ещё друг перед другом меряться? Размером куч коровьего говна в стайках?

— Сами, значит? — Стоян перевёл взгляд на валяющихся у его ног мужиков. Те, по-прежнему не поднимаясь с колен, запереглядывались.

— Тёмный попутал, господине, — сдавленно просипел старший из бородачей. — Не со зла болтали, прости, воевода! Хмель в голову ударил!

— Прости-ить, — с непередаваемыми интонациями протянул Стоян, обведя их взглядом. Прищурился и кивнул. — А что? И прощу. Виру возьму и прощу. Коли сейчас вслед за десятником моим клятву на камне принесёте о том, что дурного для меня и крепости в своей болтовне не затевали и крамолу на власть государеву в сём остроге возводить и не думали! Кровью и Светом. Ну?

За тем, как незадачливые бородачи приносят клятву перед памятным камнем, толпа наблюдала, затаив дыхание. Я же потихоньку отошёл назад и скрылся за булыжником, уж больно тесно стало рядом с ним. Отошёл и, привалившись спиной к неожиданно тёплому булыжнику, с наслаждением потянулся. Судя по тому, что из-за камня не раздаются крики корчащихся от боли клятвопреступников, бородачи и в самом деле болтали не со зла, а по пьяной дури. Хм, а Буривой удивил, да. Никак не ожидал, что этот вечно смурной десятник выдаст эдакое коленце. Да и для Стояна, кажется, выходка его подчинённого стала сюрпризом. Неприятным… Но, как бы то ни было, спектакль почти окончен, осталось поставить в нём незамысловатую точку и можно будет расслабиться. По крайней мере, я на это надеюсь.

Вот интересно, если была возможность принести действующую клятву на памятном камне без характерника, то почему полусотник так настаивал на моём участии в этом процессе? Нет, положим, провести соответствующий ритуал по покону мне несложно, благо покойный Мирослав в общих чертах объяснил принцип взаимодействия характерников с памятными камнями, да и сложную вязь, покрывающую этот булыжник, я понимаю очень неплохо, что тоже положительно сказывается на возможностях работы с ним. Но… всё же, зачем было нужно тащить меня в Медовый зал, если, как показала практика, на деле можно обойтись без таких сложностей вовсе?

— Ерофей, наше представлением с клятвой окрестных жителей на сегодня отменяем, — донёсся до меня шёпот полусотника, вынырнувшего вдруг из-за памятного камня. — Сам видишь, сейчас не время. Не до того людям, да и… эх, Буривой! Что ж он так не вовремя вылез со своим заступничеством-то?

— Ладно, я понял тебя, Стоян Смеянович, — вздохнул я в ответ, признавая правоту хозяина острога. С неожиданным выступлением Рудого, наши планы пошли… не прахом, нет. Но вывернуть сейчас на нужную дорожку стало довольно сложно и совсем не факт, что получилось бы сделать это достаточно естественно, что для наших целей весьма и весьма важно.

— Вот и добре, — кивнул полусотник с облегчённым вздохом. Он уж было нацелился выйти из-за камня к своим людям, но тут из-за занавеси, отделявшей Медовый зал от «кабинета» покойного Мирослава, вывернулся Радим. Увидев стоящего в двух шагах от него полусотника, мальчишка широко улыбнулся.

— Сделали, господине, — радостно проговорил он.

— Сколько? — прищурился Стоян, замерев на полушаге.

— Двое. На твоём подворье уже, — отозвался тот с энтузиазмом.

— Молодцы, недоросли. Ай, молодцы, — расплылся в совсем недоброй улыбке полусотник и, потрепав Радима по и без того растрёпанной макушке, исчез за камнем. Паренёк же довольно потёр ладони и… вновь скрылся за занавесью. Получилось, значит. Что ж, тогда, может статься, нам и приведение к клятве «гостящих» в остроге окрестных жителей не понадобится!

Пока я крутил в голове эти мысли, довольный как слон Стоян Смеянович закончил своё представление, судилище завершилось, а гомонящий народ потянулся прочь из Медового зала. И первыми, понятное дело, были бородачи, подхваченные своими облегчённо выдохнувшими родственниками, искренне радующимися тому, как обернулось дело. Ну а что? Имеют право. В конце концов, кормильцы их живы-здоровы, не казнены ни властью, ни поконом. Более того, прощены, а значит, и нависшая над их семьями угроза лишения стрелецкой защиты болтунов миновала. Как ни крути, легко отделались. Ну, вира, да… кубышки им растрясти придётся, и основательно. Но то всё же деньги, а не жизнь. Их и заново скопить можно.

— Любим со сборным отрядом отправился в Усолье к Миряну. Будут готовить острог к обороне от находников, — бурчал Рудый, на ходу рассказывая Стояну о принятых в его отсутствие решениях. — Советовались мы с полусотниками, решили, что Поклест в случае надобности сможет свой острог сам оборонить.

— Как это «сам»? — неприятно удивился Хлябя. — Вы что же, без помощи решили его оставить⁈

— Как можно, Стоян Смеянович? — возмутился Буривой. — Мы о такой подлости и думать не думали. Поклест Бранович сам предложил сначала сбить лагерь тех находников, что на Усолье нацелились. Для того и Любима к Серому сговорились отправить. Почитай, два десятка воев Усатый в Усольский острог повёл, чтоб вместе с Миряном Звановичем и его большой полусотней самов побить. А уж оттуда скорым ходом они всем отрядом отправятся к Верть-Бийску на подмогу Чёрному. Острог-то у него крепче наших, и с наскоку его находники взять никак не смогут. А там и наши стрельцы подоспеют, ударят всей силой, от самов только клочки полетят!

— Ясно, — хмуро кивнул полусотник, явно недовольный тем, что такие важные дела прошли мимо него.

— Это, Стоян… — неожиданно тихо обратился к командиру Рудый. Так тихо, что я, идущий следом за ними в каких-то трёх шагах, едва расслышал бубнёж десятника. — А как так с тобой вышло-то, а?

— Да вот так, Буривой, вот так, — развёл руками полусотник. — Не было на мне никакой вины, кроме нарушения покона перед гостем. А он мне сей проступок простил, поскольку видел, что покон я нарушил не со зла, а лишь по наущению набольших наших людей. Тебя да Любима, да гостей наших, Миряна с Поклестом.