Секретная просьба (Повести и рассказы) - Алексеев Сергей Петрович - Страница 3

Сенатская площадь. Берег реки Невы. Памятник царю Петру I. Вздыбил бронзовый Пётр коня.

Кажется, что вот-вот с огромного камня рысак сорвётся и стукнет копытами по мостовой.

Если станешь лицом к Неве: справа Адмиралтейство, слева Сенат. Сзади за памятником Петру I стройка Исаакиевского собора. Прямо перед тобой мост через реку Неву. На том её берегу, если глянуть чуть-чуть правее, стены и шпиль Петропавловской крепости. Идут лейб-гвардейцы на Сенатскую площадь, а в это время в других местах…

— Стройся! Шибче! Не трусь, ребята! — Это морской офицер Николай Бестужев и лейтенант Антон Арбузов подымают моряков гвардейского экипажа.

— Дружнее, ребята, дружнее. Другие уже на площади. Нам ли в последних быть! — Это поручики Александр Сутгоф и Николай Панов выводят лейб-гренадеров.

Призывают декабристы к восстанию солдат и в других местах.

Пришёл Московский полк на Сенатскую площадь. Построились солдаты в боевое каре — четырёхугольником, перепроверили, хорошо ли заряжены ружья.

Тихо, пусто возле Сената. Беспечно кружит позёмка. Ветерок по камням шныряет.

Смотрят солдаты, а где же кареты, где экипажи, где же сами сенаторы. Утро, сейчас начнётся присяга царю. Но почему никого не видно?!

— Почему никого не видно?!

Попался солдатам какой-то старик. В длинной енотовой шубе.

— Были. Разъехались… Состоялась уже присяга.

— Как — состоялась?!

— Да вот так. По закону: присягнули, и всё.

Что же случилось?

Накануне восстания великий князь Николай вдруг узнал о заговоре декабристов. Нашёлся предатель — поручик Яков Ростовцев. Рассказал великому князю, что утром войска выйдут на Сенатскую площадь.

— А ты… того… не придумал? — грозно спросил Николай.

— Никак нет, ваше высочество. Сам своими ушами слышал. Сам при уговоре злодеев был. — Сбавил Ростовцев голос: — Выйдут на площадь они пораньше. До начала присяги поспеть хотят…

— Ах, до присяги! — воскликнул великий князь. — Ну что ж, на всякое «раньше» бывает раньше.

Разбудили, порастолкали среди ночи в тёплых кроватях сенаторов. Привезли их сонных, небритых, неевших в Сенат.

В семь часов утра великий князь Николай огласил манифест. Принесли сенаторы присягу. В семь двадцать стал Николай царём.

Пришёл Московский полк на Сенатскую площадь. Ни царя, ни сенаторов. К этому времени все разъехались.

Надломился, стал рушиться план восстания.

Выдал Яков Ростовцев Николаю I замысел декабристов. Но это ещё не всё.

Капитан Александр Якубович отказался захватить Зимний дворец.

Поручик Пётр Каховский отказался убить царя.

Полковник Александр Булатов вовсе куда-то скрылся. Так и не взята Петропавловская крепость.

А где Трубецкой? Где диктатор восстания, военный его предводитель?

— Не решился я вести солдат на Зимний дворец, — объясняет капитан Якубович. — Солдаты — толпа, стихия. Не усмотришь за ними, не уследишь. А вдруг при стрельбе были бы убиты члены царской фамилии?! Солдаты… того… могли бы сделать такое и с умыслом.

— Не мог я, — объясняет поручик Каховский. — Не поднялась на государя рука. Поторопился я дать согласие. В глазах соотечественников цареубийцей прослыть не смею.

Булатов вообще ничего не сказал. Его и в глаза-то никто не видел.

А где же князь Трубецкой? Что ответил друзьям Трубецкой? Ничего не ответил князь. Нет ни дома его, ни на площади.

Ждёт Трубецкого Рылеев, ждут Трубецкого Бестужевы. Другие ждут. Смутно ещё надеются.

Правда, собрался на площадь князь. Оделся, из дому вышел. Однако чем ближе к Сенатской площади, то шёл он всё тише и тише. Робкий какой-то шаг. Вот и вовсе застыли ноги. Глянул издали князь Трубецкой на Сенатскую площадь. Думал, что соберётся на площади пять или шесть полков. А пока там только один — Московский. Постоял князь Трубецкой, посмотрел, повернул назад.

Ищут декабристы диктатора.

— Где Трубецкой?!

— Где Трубецкой?!

Пропал диктатор иголкой в сене.

Тем делом на Сенатской площади стал собираться народ. Десятки, сотни, а вот и тысячи. Запрудили они тротуары. Рассыпались группами по мостовой. Жмутся к Адмиралтейству, жмутся к забору, что возле Исаакия, забили, как пробкой, мост. Стоят между колонн Сената. Самые шустрые даже залезли на крыши соседних домов.

Мастеровые здесь, мещане, крестьяне, студенты, чиновники, разный торговый люд.

Гомон стоит на площади.

— Глянь-ка, они супротив царя!

— Ай да орлы! Вот так ребята!

Смотрят люди на восставших солдат, на офицеров.

— Так чего же они стоят?

— Братцы, вали на Зимний!

— Э-эх, нам бы штыки и ружья, мы бы в один момент!

Стоят на ветру солдаты.

Стоят час, стоят два. Промёрзли совсем солдаты. День морозный. Ветер идёт с Невы.

— Что мы стоим?

— Есть уже, братцы, хочется!

— Дядька Василий, — лезет безусый ещё солдат к седому как лунь гренадеру. — Чего мы стоим?!

— Стой, стой. Господам офицерам тут лучше знать. Такова, стало быть, диспозиция[2].

Крепчает студёный ветер. То утихнет, то вновь сорвётся. Холодит, леденит солдат.

— Дядька Василий, — лезет опять безусый, — как же, если не будет у нас царя: не погибнет ли мать-Россия?

— Не погибнет, не погибнет. Даст бог, без царей управимся. Люди с умом найдутся.

Треплет ветер солдатские куртки. Под мундиры мороз вползает.

— Дядька Василий, неужто волю получат люди?

— Получат, получат. Ради того и вышли мы нынче сюда, на площадь.

Коченеют совсем солдаты. Устали стоять солдаты.

— Дядька Василий, неужто землю дадут мужикам?

— Дадут, дадут. А не дадут, так бороды сами её возьмут, — подмигнул озорно гренадер солдату.

Крепчает, крепчает, крепчает мороз. Ветер в штыках завывает.

— Дядька Василий, а верно, что нам срок поубавится в службе?

— Верно, родимый, верно. На десять лет — это по меньшей мере[3].

— Так, дядька Василий, так чего мы стоим? Пока не поздно, нам бы как раз ударить!

— Стой, стой, — повторил гренадер. — Господам офицерам тут лучше знать. Такова, стало быть, диспозиция.

Понимал боевой солдат, что нарушилось что-то у декабристов. Однако не подал виду.

Сорвался у восставших намеченный ранее план. Время идёт, пока создаётся новый.

Разъехались офицеры по разным полкам, призывают солдат к восстанию.

Помощь придёт, не придёт — от этого всё зависит.

Лезет безусый теперь с тревогой:

— Может, одни останемся? Может, конец всему?

Посмотрел на парня солдат сурово:

— Глуп ты, смотрю, Алёха. Начинается только дело. Драка ещё впереди.

Переживал Каховский свою измену — то, что не решился убить царя.

Ходит он по Сенатской площади.

— Я не трус, я не испугался, — объясняет Рылееву.

— Готов доказать, что не трус, что ради общего дела жизни своей не жалко, — уверяет Александра Бестужева.

Обращается к штабс-капитану Щепину-Ростовскому:

— Пойми, не оробел. Рука бы не дрогнула. Но это же царь. Не способен к цареубийству.

Ходит Каховский от роты к роте, повторяет одно и то же.

Санкт-петербургский генерал-губернатор граф Милорадович, узнав о восстании, прискакал на Сенатскую площадь. В орденах и наградах граф. Прославленный он генерал. Вместе с Суворовым в Альпийский поход ходил. В 1812 году вместе с Кутузовым бил французов. Любят его в полках. Умеет он говорить с солдатами. Подъехал Милорадович к восставшим войскам.

— Братцы! Друзья! Что вы затеяли?!

Не отвечают ему солдаты. Стоят, опустивши головы.

— Братцы! Друзья! Не вы ли ходили со мной походами! Не вы ли герои Смоленска, соколы Бородина! Но вы ли в битвах далёких были, со славой вошли в Париж!

Всё верно, всё так. Московский полк — прославленный полк. Сражались его солдаты и под Смоленском, и на полях Бородинской битвы, гнали французов сквозь всю Россию. При Тарутине были, при Красном были. Сражались в далёких землях. Помнит русских солдат Париж.