Однажды где-то… - Фуртаева Наталья - Страница 4

Но вот с ужином было покончено, и парень устроил мне наконец-то допрос. Надо сказать, допрос хитрый — прямо инспектор Лосев какой-то. Парень был явно неглупый, и рассказ мой он воспринял серьезно. А вопросы ставил так, чтобы подловить меня на вранье. Но я не врала. Рассказ начала с того места, как очнулась в Заповедном лесу, и продолжила до момента встречи с ним.

— А откуда ты? Из каких краев? — спросил он после моего рассказа.

— С Земли, из России. Не знаю, слышал ли ты о моей стране. Но только в нашем мире нет этого места, где я сейчас с тобой нахожусь, — это стопудово!

— Чуден твой рассказ, трудно поверить. Но неправду я сразу бы учуял, а в твоем рассказе неправды не чую. Ладно, придем домой, у Наны спросим, где твой дом. Нана из древних, она многое знает, что другим неведомо. А зовут-то тебя как?

— Наталья Ивановна. — Я ж, балда, и забыла, что выгляжу чуть постарше самого парня. Как ляпнула имя-отчество, у него глаза на лоб полезли — уставился на меня, аж чаем поперхнулся. Но, когда он заговорил, я сама чуть чаем не подавилась.

— Ты же мне свое НАСТОЯЩЕЕ имя назвала?!

— Ну да! А что?

— НАСТОЯЩЕЕ ИМЯ открывают только побратиму, а ты же меня не знаешь совсем!

И каким тоном это было сказано! Будто я сейчас созналась во всех семи смертных грехах сразу! Что-то всплыло в памяти об обычаях тайных имен. Где-то читала, что-то с мистикой связано, кажется, в древние времена… Блин!! Меня что, в прошлое закинуло? Может, я сей час со своим пращуром чаи распиваю? Ой, что-то мне худо стало!…

— Но… у нас все называются одним именем, если только не скрываются от кого-нибудь.

— Странные у вас обычаи. Ладно, считай, повезло тебе. Я твое имя во зло тебе не использую. Только побратимом принять не могу пока, уж не серчай — не знаю я тебя. А побратимство — это ж как по крови родство, даже еще крепче, — парень всерьез, кажется, огорчился.

— Да ладно, не бери в голову. Хорошо, зови меня, ну скажем, Татой. Идет?

— Идет, — снова заулыбался он, — а меня Вереском кличут. Но ты осторожней будь, может, у вашего народа и нет больше злых чар, да только ты не дома ведь…

Да-а уж!

О себе Вереск рассказал более чем скупо. Поселение у них было где-то недалеко, завтра к вечеру должны добраться. (Ничего себе! Рукой подать, ага! Спасибо Великим Кедрам за первый дар — не то протянула бы ноги где-нибудь под кустом, и никто не узнал бы, где могилка моя!) А по лесу он ходил по каким-то своим делам, без уточнения. И вообще на вопросы мои отвечал уклончиво. Тоже мне стрелочник-переводчик, что они тут, в состоянии войны, что ли? Может, он из партизан? Вот только вооружение у него странное: короткий меч за спиной привязан, лук с колчаном стрел и длинный топорик у пояса. Что-то уж больно средневековое. Хотя топорик в лесу всяко сгодится, стрелы для охоты, наверное. Вдруг у них браконьеры так охотятся, чтобы егерь выстрел не засек. Однако добычи у него что-то не видать, да и с мечом на лося вроде бы несподручно ходить. Ладно, поживем — будем поглядеть. А что еще остается?

Перед тем как улечься спать, Вереск мечом нарисовал круг по краю полянки, соорудил в костре что-то наподобие лодьи и сказал:

— Ты только за круг не заступай, а так спи спокойно — никто нас не тронет.

Завернулась я в свою шубу — эх! пропадай мои полугодовые страдания — и уснула, как в воду провалилась.

Проснулась я перед самым рассветом от ясного чувства тревоги, что-то в мире было неправильно. Вереск спал по другую сторону полузатухшего костерка и встрепенулся, едва я села. Быстро огляделся, прислушался и даже принюхался к свежему утреннему воздуху. По том внимательно посмотрел на меня и спросил шепотом:

— Ты что-то слышала?

— Не знаю, нет, — помотала я головой, — но что-то не так. Знаешь, как перед той полянкой, не нравится мне что-то.

Вереск надо мной не посмеялся, как я опасалась, но, сколько ни прислушивался и ни всматривался в редеющий предрассветный туман, ничего подозрительного не обнаружил. Мы позавтракали хлебом и остатками моих сухих грибов, запивая теплым бульоном из кубиков «Магги». Вереск долго рассматривал кубики, удивленно качал головой, но, похоже, на вкус они ему не очень понравились. Все же он что-то одобрительное пробормотал про их величину и удобство в пути. Из вежливости, наверное.

Прежде чем тронуться в путь, Вереск еще раз внимательно осмотрелся и пошел впереди меня, осторожно ступая и прислушиваясь. И все же мы попали в засаду. Едва спустились с пригорка, откуда-то сверху на нас упала сеть. Странная такая сеть — прилипает к тебе сразу и насмерть, мы и шевельнуться не могли. Вереск от бессилия только зубами скрипел. Я еще не решила, испугаться мне или нет, как поя вились… или появилось?

Короче, это были такие уроды, что у меня челюсть отвисла. Представьте себе лошадиные ноги с копытами (задние), на этих ногах что-то цилиндрическое, из чего по бокам торчат тоненькие ручки со щупальцами вместо пальчиков, сверху приставлена уродливая тыковка без шеи, лицевая часть тыковки — этакие рыльца с желтыми клыками и красненькие буркалы. Ушки остренькие сверху, буркалы кругленькие, близенько друг к дружке сведены, а шкура морщинистая, грубая, похоже, даже чешуйчатая, грязно-бурого какого-то цвета. А между ушек грива топорщится и на спину спускается, как у лошади. Это какой же жеребец на свинью позарился? Не иначе мухоморов сначала обожрался! Да еще и щупальца эти! Осьминог-то здесь при чем? В общем, те еще красавцы, мама дорогая, ночью приснится — заикаться начнешь! Вооружены они были коротенькими пиками, вроде как и несерьезными, но острющими — страсть!

— Вереск, это что за уроды?!

— Корявни, — сказал, как ругательство выплюнул.

— А они кто?…

Ответить Вереск не успел. Эти ужастики окружили нас, быстро отобрали все наши вещи и оружие. Сеть при этом их не трогала, как будто для них ее и не существовало. А мы по-прежнему не могли шевельнуться. Потом уста вили они на нас свои палочки остренькие, чуть лишнее движение — колют, да так больно! И сеть вдруг исчезла, не стало ее, и все. А нас повели, направляя теми же остренькими палочками. Подвели к двум здоровенным валежинам и знаками показали, что мы должны их тащить. Взвалили мы их на свои горбы и поволокли. Между собой эти красавчики общались, негромко попискивая и похрюкивая. Но мой дар от Кедров на них не распространялся — я их не понимала.

— Вереск, они что — жарить нас собираются? Для чего мы дрова-то эти тащим?

— Лучше бы зажарили. Ты прости меня, если чем тебя обидел…

— Эй! Вереск, ты чего? — Что-то его тон мне не понравился. — Ну-ка, колись давай, что они с нами сделают? И куда ведут?

И Вереск меня коротенько просветил. Оказывается, эти уроды размножаются как-то странно: запихивают внутрь человека свою личинку или яйцо, я не поняла, и оно там растет, питаясь соками несчастного. Кончается тем, что остается от человека скелет, обтянутый кожей, а из него вылезает готовый корявень, только еще маленький.

— Мы одно капище у них разгромили. Ну, это где они своим богам поклоняются и детей выводят. Видели таких людей: и живых еще, и полусъеденных. — Можно сказать, порадовал меня Вереск.

У меня аж в глазах помутилось. Родите меня обратно! Это чтобы я живым инкубатором для этих уродов служила!!! Я взвыла, как пожарная сирена. И сбросила свою корягу на идущего рядом гада, откуда только сила взялась! Да так удачно, что торчавший на коряге обломанный сучок вошел ему прямехонько в буркало! И пригвоздил его к земле, как жука булавкой в коллекции энтомолога. А я подхватила выпавшую у него из щупалец пику. Вереск — молодец. В тот же миг сшиб с копыт своей валежиной сразу двух корявней. И здорово их покалечил, наверное: больше они не поднялись. Он тоже успел вооружиться пикой. Тут уж пошла у нас потеха.

Воины из корявней никакие, Вереск долбил их направо и налево. Ну из меня воин-то тоже, как из сумоиста балерина. Но ярость помогала сражаться. Я орудовала пикой и как палкой, и как копьем. А когда копье у меня вышибли, в ход пошли ноги, ногти и зубы! И при этом я выла и визжала, точно сотня взбесившихся мартовских котов. Наверное, это действовало на уродов как психическая атака, они на особенно высоких нотах от меня отскакивали. Ух, и задали мы им! Я лично троих уложила! Вереск вдвое больше.