Королевская кобра - Найтов Комбат - Страница 3

– Не возьмут! Я же на «броне»!

– Какая бронь? Меня же перевели в третий!!!

В общем, получалось, что одна половина «я» спорила со второй. Но, в спорах рождается истина! Идти было не особенно далеко, по 1-й Пятилетке до Киргородка, а потом по Грибоедова. Комиссариат уже открылся, и попасть на прием оказалось проще простого. Тем более, что в прошлом году Василий дважды посещал это заведение, но не совсем удачно. В прошлый раз у него была только справка, о том, что он – сын врага народа, в этот раз в кармане лежал «серпастый и молоткастый». Место прописки, правда, поселок Озерный, ну да ничего, прорвемся.

– Ты же у меня был, вроде? Че хотел?

– В армию хочу, механиком-водителем.

– А, вспомнил! Ты же хотел в Ленинград в училище поступать, так тебе нельзя сразу по двум причинам: во-первых, ты – член семьи, а во-вторых, в «девятке» работаешь.

– Так, товарищ военком, то ж до войны было, и я не в училище пришел проситься, а работаю я сейчас в третьем, вот пропуск.

– Комсомолец?

– Нет.

– Плохо, очень плохо! Не будет комсомольской путевки, даже не приходи. Свободен.

Сам Василий полностью раскис, и хаял себя, что в такую даль понапрасну стаскался, но я направил его тело не домой, а на завод, и напрямую в комитет РКСМ. Первого секретаря не было, был только второй, а он до этого работал в «9-м», плюс, я находился по всяким инстанциям, да и язык у меня подвешен хорошо, не то, что у Василия, который два слова вместе связать не мог, стеснялся. Очень его зацепила ситуация с отцом, которого он боготворил. Это он его научил танки водить. Поэтому «гонщик» Василий Челышев числился в передовиках производства.

– Так ты поэтому из «девятки» ушел?

– А-то! По-другому с брони не снимают.

– Ну, хорошо, зайди завтра.

– Гена, мне сегодня надо, там команда почти сформирована, ну, что тебе стоит? Ты же знаешь, что не подведу!

– Ладно, посиди здесь.

Не прошло и получаса, как мы отправились в обратный путь к военкомату. Заветная цель уже была совсем рядом.

Военком чему-то ухмыльнулся, и выписал направление на медкомиссию. Хорошо, что пожевать успели. «Годен, без ограничений». Затем парикмахерская во дворе, где остались лежать его длинные, как у Максима Горького, волосы, и назад в призывную комиссию. На руки выдали два предписания, заверенные печатями, и еще до начала второй смены одно из них, без корешка, было передано в отдел кадров завода.

Проработать мы успели только до 17.30: вызвали в третий отдел, где попросили подписать несколько бумаг о неразглашении, затем очередь в кассу, в которой выдали зарплату с выходным пособием и подъемными, как для призывника в РККА.

«А вот домой сегодня можно не ходить! И на вечернюю поверку тоже. Не исключено, что «уважаемый человек» предпримет собственные шаги, чтобы наложить лапу на часть или всю сумму». Информацию о том, что Василий вступил в ряды доблестной Красной Армии и так доведут до «кого следует». В военкомате я видел, что сборные команды из разных мест живут в казарме во дворе военкомата. Так что, не заходя домой, в чем были и без запасного белья, пошагали мы в теперь уже родной райвоенкомат. Доложились о прибытии, отдали дежурному комиссару основное предписание и корешок первого, и были направлены в команду 11203 в распоряжение старшины Нечитайло. Уже в команде выяснилось, что ехать довольно далеко: в Ленинградскую область, в Струги Красные, точнее будет сказано на месте. Впрочем, я это и без них знал: во Владимирские лагеря едем. 62 км от Пскова, 190 от Ленинграда. Первый мехкорпус РККА. Судя по предписанию, в 20 тяжелый танковый полк. Утром, правда, нас чуть не отправили домой, в предписании написано было другое число, третье мая сорок первого года, но мне удалось отбиться, дескать, комнату уже забрали, так как уволился с завода, жить негде, в общем. Берите какой есть, пока доедем – 18-ть исполнится. И точно, вагон под погрузку выделили только через три дня, кормиться, правда, эти три дня приходилось чем попало, благо ребята в команде подобрались с харчами. Наконец, погрузка, деревянные нары, вагон прицепили к пассажирскому поезду, и команда тронулась в путь.

У попытки отправить нас домой была еще одна причина: в первую ночь мы очень неспокойно спали. Срочно требуются курсы по изучению принципа действия и способов блокирования синхронности действий первой и второй пары рук Шивы. Вот только даже Гугла в этом мире нет, и ни одного знакомого брахмана на горизонте. Отбоярились, сказал, что приснился сон, что я дерусь со шпаной.

Глава 3. Балтийское море, Финский залив, 27 октября 1941

Дело в том, что чертов брахман подсунул меня к человеку, историю которого я знал. Называть его настоящую фамилию, имя и отчество я не стану. Прочел я о нем в «Огоньке», незадолго до катастрофы 91-го, в то время, когда на мосту перед Верховным Советом гремели каски шахтеров. Так сказать, классическая «жертва кравАвАва режЫма». По его словам, это было интервью, принимал участие в бою у острова Саарема 27-го сентября 1941 года. Его командир звена опоздал на выход из базы на полчаса, поэтому рассвело, но из-за того самого опоздания, чтобы прикрыть собственную задницу, командир провел самоубийственную атаку днем на отряд немецких кораблей в составе крейсера «Лейпциг», вспомогательного крейсера «Эмден», трех миноносцев и группы тральщиков. Его катер был подбит, но ему никто не оказал помощи, и он попал в плен. Освобожден американцами и передан в руки «кравАвАва НКВД». Получил 10 лет лагерей и 15 лет поражения в правах. После выхода на УДО, добился пересмотра своего «дела», снял судимость, получил новое звание по выслуге лет, активно пропагандировал в школах, в журналах и тому подобное «верный курс товарища Хрущева», а потом затих и стал обычным «заслуженным ветераном войны» до самой катастройки. Вылез опять, выдал вот такую историю. Не знал, подлец, что жив еще капитан 1-го ранга Борис Ущев, в составе звена которого этого лейтенанта не было. Его звено в то время базировалось на «подскоке» в бухте Мынту, а катер этого «героя» находился на базе в Локсе, это восточнее Таллина. К тому же, он служил на катерах «Д-3», а в бою у Сааремы действовали катера «Г-5». Опровержение никто не напечатал, не до того было, готовились растаскивать по карманам достояние советского народа. Доблестные «журнашлюшки» «нашли неопровержимые доказательства», что «все самолеты, корабли и ракеты будущего члена НАТО вернулись на свои базы без потерь», облили грязью Героя Советского Союза, дескать, ни одного корабля противника он не потопил, никого не спас, Вы все врё-ё-ё-ти! Есть свидетель с нашей стороны!» Вот в тело этого человека меня проклятый «джин» и поместил. Помогать ему совершенно не хотелось.

Вода была жутко холодная, 27 октября, на месяц позднее, чем в его рассказе в «Огоньке». Светло, по его данным, находимся за траверзом острова Slätlandsbådan, это шхеры Зундхарунские. Его катер подорвался на мине. Катер командира звена, шедший лидером, ушел в Ленинград, у него на борту начальник штаба базы с пакетом для комфлота. Подрыв произошел два часа назад, было еще темно. У лейтенанта хороший реглан, со встроенным спасательным жилетом, который он надул. Пояс реглана затянут так, что китель еще сухой, ну, а ногам уже холодно. Положение, конечно, слов нет. С севера – финны, с юга – немцы. База в двадцати пяти милях на запад-северо-запад. Хрен доплывешь. На ближайшем острове – финский пост. В голове у лейтенанта – сплошная каша из мыслей, но пробочку из жилета он вытаскивать не спешит. Пару раз трогал ее, но и только. Я в его действия не вмешиваюсь, потому как действий нет. Единственное что сделал: стал более активно работать ногами, дабы согреть их. Так и бултыхались до самого вечера. Около 17 часов над головой пролетел самолет с поплавками и с крестами на крыльях. Лейтенант замахал руками. А говорил, говорил, что немцы его взяли в плен без сознания! Я ему не мешал, только сильнее стал напрягать мышцы ног, стараясь как можно сильнее их разогреть. Нас заметили, сделали круг, второй, видимо, связывались со своими и получали разрешение. Затем сбросили скорость и пошли на посадку. Сели чуть в стороне от нас, на левый поплавок вылез стрелок-радист, а мой «дежавю» сделал то, что сделал и тогда: раскрыл кобуру и утопил свой «ТТ», сволочь! Так что, в плен этот сукин сын сдался добровольно, и не прошел он проверку совершенно справедливо. Носовой стрелок или штурман отслеживал «нас» пулеметом: у немцев, и на флоте, и в авиации, используются капковые спасательные жилеты оранжевого цвета. Капковое дерево у нас не растет, всякие «пено»-материалы еще не придуманы, поэтому наши их не использовали, а делали жилеты надувными из прорезиненного шелка. Пуль они, естественно, не держали. Немец дал реверс, пропуская «нас» между поплавками. Пристегнутый к стойке стрелок умело зацепил нас багром за воротник реглана, специально проволок на скорости за самолетом, чтобы сбить дыхание и заставить наглотаться воды, но я повернул голову набок и спокойно дышал, разогревая самого себя, все-таки, в воде пробыли долго, и последствия должны быть. А лейтенант мне не помощник, становиться «GF» у меня не было никакого желания. Забраться на поплавок «нам» помогли, за шкирку. Мой «подопечный» напряг свои тупые мозги и с сильнейшим акцентом «заданкал». Но его протянутую руку фашист проигнорировал. Пустая кобура его не вдохновила, жестом и пистолетом приказал расстегнуть реглан и поднять повыше руки. Я выдернул затычку из жилета, распахнул реглан. Смотрю, немец на что-то уставился и затарахтел: «Boxer, boxer! Box,box!». Сунул пистолет в кобуру и встал в стойку, сходу залепив что-то вроде пощечины по лицу «литера». «Дафай, дафай, бокс, бокс!». Я не стал ему отказывать, принял боксерскую стойку, чтобы отвлечь внимание, и познакомил его надкостницу под коленной чашечкой с кожаным рантом «моих» хромачей. А затем со «штыком» в горло. Его «вальтер» стал моим, труп пилота пришлось выбросить из кабины, а штурмана успокоить парой выстрелов. Летать на такой рухляди я не умел, да и не пытался, развернул машину на курс 295 градусов по компасу и побежал к базе. 25 миль – это для пловца расстояние, а самолетик разогнался, встал на редан и спидометр показывал 120 км в час. Через двадцать минут пришлось моргать всеми имеющимися огнями, махать красным флагом, уклоняться от огня двух батарей, но все закончилось благополучно: остановкой двигателей в бухте Итасатама. Моему «клиенту» я жестко сказал: