Повелитель драконов - Функе Корнелия - Страница 54

Когда Серношерстка с туго набитым животом свернулась клубочком на кровати Гиневер и стала похрапывать, Бен с девочкой тихонько вышли на улицу, сели на невысокую монастырскую стену и стали смотреть вниз, на реку. На горах еще лежал утренний туман, но солнце уже вставало над заснеженными вершинами и прогревало холодный воздух.

— Красиво здесь, правда? — сказала Гиневер. Бен кивнул. Мухоножка сидел у него на коленях и дремал. Внизу, в долине, на зеленых полях трудились люди. Сверху они казались маленькими, как муравьи.

— А где твоя мама? — спросил Бен.

— В храме гневных божеств, — ответила Гиневер. Обернувшись, она показала на покрашенное красным здание слева от дюкханга. — Здесь в каждом монастыре есть такой храм. Рядом с ним — храм добрых божеств, но гневные считаются особенно полезными, потому что они выглядят так устрашающе, что удерживают на расстоянии злых духов. А их тут, в горах, говорят, полно.

— Ага, — Бен с восхищением посмотрел на девочку. — Как ты много знаешь!

— Ох, — пожала плечами Гиневер, — неудивительно при моих-то родителях, правда? Мама срисовывает изображения со стен храма. Дома она будет показывать зарисовки богатым людям, чтобы уговорить их дать денег на реставрацию. У монахов нет на это средств, а изображения очень древние, понимаешь?

— Ага, — повторил Бен, накрывая Мухоножку полой куртки. — Повезло тебе с родителями!

Гиневер с любопытством покосилась на него:

— Папа говорит, что у тебя родителей вообще нет.

Бен поднял со стены камушек и стал крутить в пальцах:

— Так и есть. У меня их никогда не было.

Гиневер задумчиво посмотрела на него.

— Зато теперь у тебя есть Лунг, — сказала она. — Лунг, Серношерстка и… — она с улыбкой показала на кроху-гомункулуса, — и Мухоножка.

— Да, — сказал Бен. — Но это совсем другое.

Вдруг он прищурился и посмотрел на запад, туда, где река скрывалась за горами.

— Кажется, Лола возвращается! Вон, видишь? — он бросил камушек через стену и нагнулся вперед.

— Лола? — спросила Гиневер. — Это та крыса, про которую ты рассказывал?

Бен кивнул. Послышалось тихое жужжание. Оно становилось все громче и громче, пока маленький самолет не приземлился на стене рядом с ними. Лола Серохвост распахнула дверцу и протиснулась наружу.

— Ничего! — объявила она, спрыгивая на стену. — Совсем ничего! Я бы сказала, тревога отменяется.

Мухоножка проснулся, протер глаза и недоумевающе посмотрел на крысу.

— А, это ты, Лола, — сонно пробормотал он.

— Она самая, гумелькис, — ответила крыса и повернулась к Гиневер. — А это кто, позвольте спросить?

— Это Гиневер, — представил Бен девочку. — Дочь профессора, который чуть не наступил на твой самолет. Ей кажется, что она видела Крапивника.

— Я точно его видела, — сказала Гиневер. — Сто тысяч процентов!

— Может быть, — Лола Серохвост открыла дверцу под крылом самолета и достала банку с хлебными корками. — Но сейчас этой свиньи нигде нет. Я летала вверх и вниз по реке, так низко, что рыбы принимали меня за слепня, и в кабину мне брызгала вода. Но золотого дракона с гномом я не видела. И вообще ничего похожего. Ни чешуйки.

— И слава богу! — Бен вздохнул с облегчением. — Я уж думал, он опять идет за нами по пятам. Спасибо, Лола!

— Не за что! — ответила крыса. — Всегда к вашим услугам! — она сунула в рот пару хлебных корок и растянулась на стене. — Ах, — вздохнула она, подставляя солнцу острую мордочку, — до чего все-таки приятно полениться! Хорошо, что дядюшка меня не видит. У него бы от возмущения хвост узлами завязался!

Гиневер так и не проронила ни слова. Нахмурившись, она смотрела вниз, на реку.

— И все же я готова спорить на что угодно, что чудовище там, внизу, и подстерегает нас, — сказала она наконец.

— Да брось ты! Его занесло песком, — сказал Бен. — Совершенно точно! Слышала бы ты этого гнома! Он наверняка не лгал. Слушай! — он толкнул ее локтем. — Расскажи мне еще об этом храме.

— О котором? — сказала Гиневер, не глядя на него.

— О том, где сейчас твоя мама, — ответил Бен. — Где гневные боги.

— Гёнкханг, — сказала Гиневер, — так он называется. Ладно, если тебе так хочется…

Когда Барнабас Визенгрунд спустился с ламой и Лунгом с лестницы большого молитвенного зала, он застал Бена и свою дочь все так же сидящими на стене. Между ними похрапывала Лола Серохвост и потирал затекшие ноги Мухоножка. Дети так увлеченно беседовали, что даже не слышали приближения остальных.

— Мне жаль прерывать вас, — сказал Барнабас Визенгрунд, подходя сзади, — но Бену пора заняться разбиением лунного света. Лама принес ему священный камень.

Монах разжал ладони и протянул ему белый камень, таинственно мерцавший и при дневном свете. Бен слез со стены и почтительно принял его.

— А где Серношерстка? — спросил Лунг, озираясь.

— В моей кровати, — ответила Гиневер. — Наелась до отвала и дрыхнет.

— Так-так, — улыбнулся ей отец. — А что рассказала наша подруга-крыса?

— Никаких следов Крапивника, — ответил Бен, рассматривая лунный камень. При дневном свете он показался ему темнее.

— Ну что ж, звучит успокаивающе, — Барнабас Визенгрунд поглядел на дочь. — Или ты так не считаешь, Гиневер?

Гиневер наморщила лоб:

— Не знаю.

— Ладно, пойдемте, — сказал Барнабас Визенгрунд, беря под локти дочь и Бена. — Захватим Серношерстку и Виту. И тогда Повелитель драконов приступит к разрешению загадки джинна. Давно я ничего не ждал с таким интересом, скажу я вам. Кто же появится, когда Бен разобьет камень?

РАБОТА ДЛЯ ГАЛЬКОБОРОДА

Лола Серохвост ошибалась. Крапивник был совсем рядом. Глубоко зарывшись в ил, он засел на дне Инда в том месте, где на воду падала тень монастыря. Река была в этом месте так глубока, что на поверхность не пробивалось даже мерцание золотой чешуи Крапивника. Он лежал там и терпеливо ждал возвращения чистильщика панциря.

Перед тем как Крапивник под покровом ночи погрузился на речное дно, Галькобород спрыгнул на берег и спрятался в траве. И когда спустя долгий день и половину ночи Лунг прилетел с гор и приземлился между белых стен монастыря, горный гном отправился в путь. Он шел полями, мимо хижин, пока не дошел до горы, на склоне которой стоял монастырь. Дальше Галькобороду пришлось карабкаться. Гора была высокой, очень высокой, но не зря же Галькобород был горным гномом. Восхождение на гору было ему почти так же любо, как золото. Каменный остов горы шептал и пел под пальцами Галькоборода, словно только его и ждал. Он рассказывал ему об огромных пещерax с колоннами из драгоценных камней, о золотых жилах и странных существах, живущих в его недрах. Галькобород смеялся от счастья, взбираясь по каменистому склону. Ему хотелось бы карабкаться так вечно, но когда над вершинами занялась утренняя заря, он залез на низкую стену, окружавшую монастырь, и осторожно заглянул вниз.

Галькобород успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Лунг с друзьями исчезли в дверях дюкханга. Гном поспешил туда и даже стал подниматься вслед за ними по лестнице, но тяжелая входная дверь уже захлопнулась, когда он добрался доверху, и как он ни пытался ее приоткрыть своими сильными короткими пальцами, — дверь не поддавалась.

— Ладно, — сказал гном себе под нос, — пока не повезло, но не останутся же они там навсегда.

Он осмотрелся в поисках укрытия, откуда можно было бы наблюдать за площадью и лестницей. Найти в старой стене подходящую выбоину оказалось нетрудно.

— Отлично, — прошептал Галькобород, протискиваясь между камнями. — Как нарочно для меня сделано! — и стал ждать.

Укрытие он выбрал удачно. Правда, когда Лунг и прочие вышли из молельного зала, Галькобороду видны были только бесчисленные ноги монахов в стоптанных сандалиях. Зато пока они молились наверху в дюкханге, Бен и Гиневер уселись на стену в двух шагах от него. Так Галькобород узнал, что летающая крыса искала его хозяина и не нашла и что мальчик и в самом деле поверил, будто Крапивника занесло песком пустыни. Гном видел камень в руке ламы и слышал загадку джинна. Он видел, как Бен принял камень из рук ламы, и, когда Лунг и его седоки пошли вслед за монахом, Галькобород прокрался за ними следом.