Повелитель драконов - Функе Корнелия - Страница 24

Бен кивнул и присовокупил карточку к прочим своим сокровищам. Потом он взобрался вверх по хвосту Лунга и еще раз оглянулся на профессора.

— Мою визитную карточку ты тоже не потерял, надеюсь?

Бен кивнул.

— Тогда удачи! — воскликнул профессор Визенгрунд, пока Лунг расправлял крылья. — Обдумайте хорошенько вопрос, который собираетесь задать джинну! Берегитесь василисков и напишите мне, когда найдете драконов!

— До свидания! — крикнул Бен и помахал рукой.

Лунг взвился в воздух. Он описал круг над профессором, выдохнул на прощание в темноту голубое пламя и полетел прочь.

ВСЁ ДАЛЬШЕ НА ЮГ

В следующие ночи Лунг двигался быстрее ветра. Его подгоняло нетерпение. Рассекаемый драконом воздух ударял в лицо обоим его седокам с такой силой, что Серношерстка заткнула уши листьями, а Бен потуже обмотал голову полученным от профессора платком. Привалы они делали, по совету профессора, в разрушенных стенах заброшенных городов, вдали от дорог и деревень. Пока Лунг и Серношерстка спали в тени, Бен нередко часами сидел среди древних камней, глядя на горячий песок, простиравшийся до самого горизонта, на котором проезжал иногда запыленный грузовик или брели по дневной жаре на длинных тонких ногах верблюды. Мальчику очень хотелось познакомиться поближе с этой страной, такой непохожей на все, что он знал. Но лишь по ночам, когда Лунг порой совсем низко пролетал над городами, удавалось Бену бросить быстрый взгляд на купола, стройные башни и плоские белые дома, теснившиеся за древними городскими стенами.

Красное море по-прежнему было справа от них. Под ними змеилось бесконечное шоссе у подножия столь же бесконечной горной цепи, уходившей на юг. За ней до самого горизонта тянулась каменистая бесплодная земля. Города и деревни выступали на ней, словно острова. Глубокие ущелья, как трещины, разрезали монотонный ландшафт.

Воздух был напоен непривычными запахами. Но на вторую ночь из-за гор налетели черные клубы дыма, обволокли Лунга и его седоков вонючим туманом, а потом унеслись за море. Об этом Барнабас Визенгрунд их также предупреждал. Это были выбросы сажи из нефтяных скважин на Востоке, где прошла война, оставив их гореть негаснущими факелами. Незадолго до восхода солнца Лунг опустился в воды Красного моря, чтобы смыть с себя черную грязь, но слизистый налет прочно пристал к его чешуе. Почти все следующее утро Серношерстка чистила крылья дракона и, ругаясь, отмывала свой пушистый мех. Бену с его гладкой кожей было, конечно, легче.

Когда он доставал из рюкзака чистую футболку, пальцы его прошли в сантиметре от головы Мухоножки. Гомункулус едва успел пригнуться. За весь полет он вылезал из рюкзака, только когда был совершенно уверен, что все спят. Тогда он расправлял затекшие руки и ноги, ловил себе в пищу мух и мошек, которых в этом жарком климате было, к счастью, предостаточно, а потом, при первом шевелении кого-либо из спящей троицы, заползал обратно в свое убежище.

Он хотел как можно дольше оттянуть момент, когда его обнаружат. Слишком сильно он опасался Серношерстки и ее недоверия. Один раз ему удалось взглянуть на пластину чешуи, которую дал профессор Бену. Мальчик хранил ее в мешочке, который носил на шее. Мухоножка заглянул туда, когда Бен спал. В мешочке была еще маленькая фотография, камень, ракушка и немного серебряной пыли из пещеры василиска. Пластина была, несомненно, из панциря Крапивника. Такой холодной и твердой на ощупь была на всем свете только его чешуя. Когда Бен пошевелился во сне, гомункулус, вздрогнув, засунул пластину обратно в мешочек и присел рядом с мальчиком. Он делал так каждый раз, когда трое путешественников засыпали. Он тихонько, очень осторожно, прислонялся к плечу человеческого детеныша и читал книгу, которую мальчик всякий раз оставлял рядом с собой открытой. Это была книга, подаренная Барнабасом Визенгрундом. Бен читал ее каждый день, пока у него глаза не слипались. В ней было столько чудес!

Там было все, что известно людям о единорогах, водяных, крылатом коне Пегасе и гигантской птице Рок, которая кормит своих птенцов овцами. Рассказывалось в книге и о феях, блуждающих огоньках, морских змеях и троллях.

Многие главы Мухоножка пропускал — например, о горных гномах. Эти ребята были ему и так хорошо знакомы. Но на третьем привале, когда все уснули, в желтом мареве полуденного солнца Мухоножка наткнулся на главу о гомункулусах, существах из плоти и крови, искусственно создаваемых человеком. Сперва ему хотелось поскорее захлопнуть книгу.

Он огляделся. Бен что-то бормотал во сне, Серношерстка, как всегда, мирно похрапывала, а Лунг спал как убитый.

Сердце Мухоножки колотилось, пока глаза бегали по строчкам. Да, конечно. Что у него есть сердце, он знал и так. Но на пожелтевших страницах рассказывалось еще кое-что. «Гомункулус живет обычно дольше, чем его создатель». Это он тоже знал. Но вот того, что стояло дальше, ему никогда слышать не приходилось. «По имеющимся данным, гомункулус может жить почти неограниченно долго, если только не привяжется всем сердцем к человеку. В таких случаях гомункулус умирает в один день, с человеком, которого полюбил».

— Ого! А ты и не подозревал! Запомни это хорошенько, Мухоножка, — прошептал кроха. — Не отдавай сердца никому, если тебе дорога жизнь. Ты прожил уже очень долго, дольше, чем все твои братья, дольше, чем твой создатель. Смотри не поглупей на старости лет и не привяжись всем сердцем к человеку.

Он вскочил и стал листать книгу обратно до того места, на котором Бен оставил ее открытой. Потом взглянул, высоко ли солнце. Да, пора представить хозяину отчет. Уже два дня он перед ним не показывался. Правда, и рассказать было нечего.

Мухоножка повернулся и посмотрел на человеческого детеныша. Завтра. Завтра ночью они прилетят к ущелью джинна. И если тот и в самом деле знает ответ, тот ответ, которого его хозяин дожидается уже более ста лет, то Крапивник, наверное, отправится к Подолу неба, чтобы наконец снова поохотиться всласть.

Мухоножку передернуло. Нет, об этом он не хочет думать. Какое его дело? Он всего лишь чистильщик панциря у своего хозяина. Он выполнял распоряжения Крапивника с тех пор, как вылупился из маленькой разноцветной колбы, как цыпленок из яйца. И совершенно не важно, что он терпеть не мог своего хозяина. Важно лишь то, что хозяин проглотит его, ни секунды не задумавшись, если он не принесет ему долгожданного ответа.

— Следи за своим сердцем, Мухоножка, — прошептал гомункулус. — Иди и делай свою работу.

Перед самым приземлением Лунга Мухоножка заметил неподалеку блеснувшую воду. Это была старая цистерна, которой давно уже никто не пользовался, однако драгоценная дождевая влага по-прежнему в нее собиралась. Гомункулус совсем уже собрался туда отправиться, как вдруг почувствовал, что Бен просыпается. Мухоножка скорее спрятался за ближайшим камнем.

Мальчик сел, поглядел вокруг заспанными глазами и потянулся, а потом встал и вскарабкался на высокую стену, под защитой которой они устроились. В этот день Лунгу пришлось довольно долго лететь прочь от моря, пока на холме, под ладанными деревьями, росшими из песчаной почвы, не обнаружилась полуразрушенная крепость. Стены, окружавшие двор, сохранились, но здания внутри обрушились и остатки их занесло песком. Здесь жили только ящерицы да несколько змей, которых Серношерстка тут же спугнула, бросая камни.

Бен уселся на верху стены, болтая ногами, и стал смотреть на юг. Там на фоне раскаленного неба вздымались высокие горы, заслоняя горизонт.

— Теперь уже недалеко, — услышал Мухоножка его шепот. — Если профессор все сказал правильно, завтра мы будем в ущелье.

Мухоножка выглянул из-за своего камня. На мгновение ему захотелось показаться задумчиво глядевшему вдаль мальчику. Но все же он передумал. Покосившись на спящую Серношерстку, он бесшумно проскользнул назад к рюкзаку и затаился, словно ящерка, в вещах Бена. С отчетом хозяину придется повременить.

Бен долго еще сидел на стене. Наконец он вздохнул, провел рукой по горевшему от солнца лицу, соскочил со стены и подбежал к Серношерстке.