Заблуждения толпы - Бернстайн Уильям Дж. - Страница 11

Далее испытуемых разделили на две группы в соответствии с упомянутыми выше баллами «транспортации» и попросили поделиться мыслями, которые у них вызвал этот сюжет. Выяснилось, что испытуемые с высокой степенью «транспортации» куда охотнее, чем менее «транспортированные», сочувствуют Кэти, маленькой героине истории, и считают, что мир несправедлив, что нападения на торговые центры происходят регулярно и что свободу пациентов психиатрических клиник надлежит ограничить. Примечательно, что недвусмысленное предупреждение о вымысле нисколько не повлияло на увлеченность историей: эффект «транспортации» оказался одинаковым для документального и художественного форматов.

Затем испытуемых попросили провести элементарный анализ текста наподобие анализа сказки о Пиноккио в четвертом классе школы, когда требуется отметить слова и фразы, которые соответственно кажутся ошибочными или которые четвероклассник не знает. Результаты поразили исследователей: в обоих случаях группа с высоким уровнем «транспортации» выявила менее половины таких слов в сравнении с другой группой. Эти данные вполне согласуются с гипотезой о том, что, по словам авторов исследования, «транспортируемые индивидуумы менее склонны сомневаться, задавать вопросы или критически анализировать текст. Транспортация способствует аутентичному восприятию»56 . Иными словами, высокая увлеченность нарративом сказывается на способности к критическому суждению.

Грин и Брок также отмечают, что обозначение текстов как достоверных или вымышленных практически не влияет на глубину «транспортации» читателей: «Едва читатель погружается в убедительный нарратив, сторонние факторы перестают действовать. То есть убеждения, подразумеваемые в нарративе, могут быть восприняты независимо от того, соответствуют ли они реальности. Тем самым нарративы, следовательно, могут использоваться ради подкрепления источников, не заслуживающих доверия, или слов тех, кто не может привести убедительные доводы»57 .

Значит, чем глубже читатель или слушатель погружается в историю, тем сильнее он верит и тем меньше внимания обращает на то, правдива или вымышлена эта история. Возможна, конечно, и обратная причинно-следственная связь – менее склонные к аналитическому мышлению люди охотнее поддаются «транспортации», но логичнее допустить, что именно «транспортация» ухудшает аналитические способности и что чем убедительнее нарратив, тем больше погружаются в него его потребители.

Если выразиться иначе, хорошая история обычно подавляет самые неопровержимые факты. Так, показательным примером здесь могут служить первичные дебаты республиканцев 16 сентября 2015 года. В ответ на вопрос о безопасности вакцин Бен Карсон, известный нейрохирург, кратко резюмировал обилие сведений, подтверждающих отсутствие корреляции между вакцинацией и аутизмом. А Дональд Трамп ответил, что «аутизм превратился в эпидемию», после чего поведал историю о «милом ребенке» своей сотрудницы, у которого в результате прививки диагностировали аутизм. Большинство очевидцев признало победителем Трампа; один журналист написал: «Трамп знает, что делает, потому что история вроде той, которую он рассказал, поражает и убеждает сильнее простого изложения фактов»58 . Если хочется кого-то убедить, обращайтесь к системе 1 собеседника через нарратив, а не к системе 2 посредством фактов и данных.

Музыка стимулирует систему 1 даже сильнее, чем нарратив. Слуховая информация проходит через волосковые клетки внутреннего уха к акустическому нерву, затем движется снизу вверх по стволу мозга и попадает в таламус, который передает информацию о звуке системе 1 и системе 2.

Схематическое изображение потока звуковой информации к системам 1 и 2

Парная структура таламуса располагается на вершине мозгового ствола; ее можно рассматривать как первичную ретрансляционную станции обработки информации от органов чувств. Важно то, что таламус напрямую связан с системой 1, прежде всего с прилежащими ядрами и миндалевидными телами, которые опосредуют соответственно удовольствие и отвращение59 . Также таламус отправляет информацию о звуке в слуховую часть системы 2, которая охватывает элемент височной доли, известной как извилина Гешля, и корковых ассоциативных областей за ее пределами. Они интерпретируют звук и заставляют нас его осознавать; необходимо отметить, что эти связи с системой 2 скорее косвенные и потому более медленные, чем связи с системой 1.

Более прямой путь от таламуса к системе 1 означает, что даже до того, как захватывающая мелодия достигает нашего сознания через систему 2, она способна вызвать у нас мурашки по коже, активируя прилежащие ядра; наоборот, когда мы слышим печальную, минорную тональность, которая сопровождает появление злодея в фильме или предвещает скорую гибель героя, наши миндалевидные тела реагируют почти мгновенно.

Таким образом, музыку можно трактовать как эволюционно древнюю супермагистраль наших эмоций. Поскольку музыка способна эффективно обходить систему 2, ее воздействие высоко ценилось с незапамятных времен; мелодия вполне могла предшествовать синтаксически сложной человеческой речи. Матери спонтанно напевают младенцам, и во всем мире почти все религиозные церемонии и патриотические мероприятия подразумевают использование музыки.

Джордж Оруэлл прекрасно описал иррациональное влияние музыки в своем «Скотном дворе»60 : Главарь (Major, аллегорический Маркс или Ленин) призывает своих сторонников восстать против фермера Джонса песней из детства под названием «Твари Англии»:

«Животные пришли в неистовое возбуждение – так потрясла их эта песня. Не успел Главарь допеть песню до конца, как они тут же подхватили ее. Даже самые тупые усвоили мотив и отдельные слова, но самые из них умные, то есть свиньи и собаки, через несколько минут знали песню наизусть от первого до последнего слова. И, прорепетировав раз-другой, вся ферма как один дружно грянула “Твари Англии”. Каждый пел на свой лад: коровы мычали, собаки лаяли, овцы блеяли, лошади ржали, утки крякали. Песня так легла животным на сердце, что они пропели ее пять раз кряду и, наверное, пели бы всю ночь напролет, если бы их не прервали» [40].

Возможно, самым известным примером реального музыкального воздействия является фильм «Триумф воли» Лени Рифеншталь, документальное повествование о съезде нацистской партии в Нюрнберге в 1934 году. Этот фильм, в котором видеоряд мастерски сплетается с музыкой Рихарда Вагнера и нацистского композитора Герберта Виндта, примечателен тем, что не содержит словесного наполнения, не считая фрагментов выступлений Гитлера и других нацистских лидеров. «Триумф воли» настолько впечатлил голливудских кинематографистов, что, когда США вступили в войну, Фрэнк Капра смоделировал на его основе свой сериал «Почему мы сражаемся».

Музыка в основном оставалась латентным политическим инструментом до середины 1980-х, когда американские политики с энтузиазмом восприняли идею о мелодике рекламных кампаний: бодрые и воодушевляющие мелодии в мажорной тональности сопровождали кандидата, а оппонентам доставались унылые минорные тональности (или, реже, риффы а-ля цирковая клоунада).

Классикой жанра является тридцатисекундный клип для президентской кампании Джорджа У. Буша в 2004 года под названием «Волки»: все начинается с закадрового голоса под аккомпанемент мрачной и задумчивой музыкой, демократов в Конгрессе обвиняют в срыве финансирования контртеррористических операций по всему миру, угрозу которому воплощает стая волков [41]. Известный музыковед и специалист по теории коммуникаций Пол Кристиансен отмечает: «Хотя изображение и закадровый голос придают рекламе смысл, они всего-навсего прислуживают музыке, которая оказывает основное эмоциональное воздействие. Причем годится не любая музыка – речь о музыке словно из фильмов ужасов: низкий, раскатистый гул, дикарские барабаны, пронзительный диссонанс, сверхъестественные тембры и многое другое»61 .