Чернильное сердце - Функе Корнелия - Страница 28

— А ну пошли! Вылезайте! — заорал он, и они, щурясь, выбрались на дневной свет.

Мегги не могла вспомнить наверняка, слышала ли она этот голос в библиотеке Элинор. Там было четверо людей Каприкорна.

Стояло прекрасное тёплое утро. Над деревней Каприкорна поднимался свод безоблачного голубого неба, и в кустах диких роз пели зяблики, как будто, кроме нескольких голодных кошек, ничего опасного на свете не было. Когда они вышли на улицу, Мо сразу взял Мегги за руку. Элинор сперва должна была надеть свои туфли. И когда козлобородый хотел грубо выволочь её наружу, поскольку это удалось ей не сразу, она оттолкнула его руки и обрушила на него поток ругательств. Двое мужчин только расхохотались, и тогда Элинор стиснула зубы и удостоила их угрюмым взглядом.

Молодцы Каприкорна явно торопились. Они повели их обратно, тем же путём, которым Баста прошлой ночью пригнал их сюда. Плосколицый шёл впереди, а козлобородый позади, с ружьём наперевес. При ходьбе он заметно прихрамывал, но время от времени подгонял пленников, точно хотел доказать, что всё равно ходит быстрее, чем они.

Даже днём деревня Каприкорна выглядела необычно заброшенной, и дело тут было не только в пустующих домах, казавшихся в лучах утреннего солнца ещё более унылыми. На улочках не было видно ни души, если не считать нескольких Чёрных Курток, как Мегги про себя прозвала вооружённых мужчин, да тощих парнишек, увязавшихся за ними, словно свора щенят. Дважды Мегги видела спешащих куда-то женщин. Детей, которые играли бы или бежали вслед за мамами, вообще не было видно — только кошки, чёрные, белые, ржаво-рыжие, пятнистые, полосатые, на тёплых мраморных карнизах, дверных порогах и скатах крыш. Между домами в деревне Каприкорна было тихо, всё, казалось, свершалось где-то втайне. Только люди с ружьями ни от кого не таились. Они слонялись без дела от дома к дому, пустословили и любовно поглаживали свои ружья. Перед домами не росли цветы, в отличие от приморских деревень, мимо которых проезжала Мегги. Крыши домов давно обрушились, а в пустых оконных проёмах цвёл кустарник. Некоторые кусты источали запах — такой пьянящий, что у Мегги закружилась голова.

Когда они добрались до площади перед церковью, Мегги решила, что двое мужчин вновь отведут их к дому Каприкорна, но они обогнули его справа и пошли прямиком к большому церковному порталу. Судя по всему, ветры и непогода долго грызли кирпичные стены колокольни. Под остроконечной крышей висел ржавый колокол, и в каком-то метре под ним из занесённого ветром семени росло тщедушное деревце, которое цеплялось ветвями за желтоватые камни.

На портале церкви были нарисованы глаза, узкие красные глаза, а по обе стороны от входа стояли уродливые каменные черти в рост человека и скалили зубы, точно кусачие собаки.

— Добро пожаловать в дом дьявола! Козлобородый глумливо поклонился, прежде чем открыть тяжёлую дверь.

— Брось, Кокерель! — прикрикнул на него плосколицый и трижды плюнул себе под ноги, на пыльную мостовую. — Такие шуточки приносят несчастье.

Но козлобородый только захохотал и погладил одного из каменных чертей по жирному брюху.

— Да что это с тобой, Плосконос? Ты становишься так же несносен, как Баста. Ещё немного — и ты повесишь себе на шею вонючую кроличью лапу.

— Я просто осторожен, — пробурчал Плосконос. — Я слыхал что-то в этом роде…

— Ну да, но кто сочиняет эти истории? Мы же и сочиняем! Дурак ты…

— Некоторые из них рассказывали и до нас.

— Что бы ни случилось, — шепнул Мо своим спутницам, пока конвойные препирались, — говорить буду я. Острый язык здесь может навлечь беду, поверьте мне. Баста быстро выхватит свой нож и пустит его в дело.

— Тут не только у Басты есть нож, Волшебный Язык! — сказал Кокерель и втолкнул Мо в тёмную церковь.

Мегги поспешила за ним.

В церкви было прохладно и сумрачно. Сквозь несколько окошек высоко под потолком проникал утренний свет и рисовал бледные пятна на стенах и колоннах. Когда-то они, наверное, были серыми, как каменные плиты на полу, но теперь все в церкви Каприкорна стало одного цвета. Стены, колонны, даже потолок — всё было красное, цвета киновари, как сырое мясо или запёкшаяся кровь, и на мгновение Мегги показалось, что они попали в утробу какого-то чудовищного зверя.

В углу при входе стояла статуя ангела. Одно крыло у него отломилось, а на другое кто-то из людей Каприкорна повесил свою чёрную куртку. К голове ангела были приделаны чёртовы рога, вроде тех, какие дети привязывают к волосам, собираясь на карнавал; между ними всё ещё висел нимб святого. Наверное, когда-то этот ангел стоял на каменном постаменте перед первой колонной, но ему пришлось освободить место для другой статуи. Её тонкое скучающее лицо, бледное, как воск, смотрело сверху вниз на Мегги. Создатель этого изваяния не слишком хорошо владел ремеслом — лицо было раскрашено, как у пластмассовой куклы, с неправдоподобно красными губами и голубыми глазами, в которых не было ничего общего с кошмаром бесцветных глаз, какими пристально смотрел на мир настоящий Каприкорн. Но зато статуя была вдвое больше оригинала, и всякому, кто проходил мимо, пришлось бы запрокинуть голову, чтобы рассмотреть её лицо.

— Мо, разве так можно? — тихо спросила Мегги. — Выставлять в церкви самого себя?

— О, это очень древний обычай! — шепнула ей Элинор. — Статуи в церквах редко изображают святых. Ведь большинство святых не могли заплатить скульпторам. В одном соборе…

Кокерель так грубо толкнул её в спину, что она чуть не упала.

— Пошли! — зарычал он. — И в следующий раз извольте кланяться, когда будете проходить мимо него, понятно?

— Кланяться? — Элинор хотела остановиться, но Мо быстро увлёк её дальше.

— Но ведь этот балаган невозможно принимать всерьёз! — сердилась Элинор.

— Если ты сейчас же не уймёшься, — прошептал в ответ Мо, — тебе дадут почувствовать, насколько тут всё серьёзно.

Элинор посмотрела на шрам на его лбу и замолчала.

В церкви Каприкорна не было скамеек, какие Мегги видела в других церквах, — только два деревянных стола с лавками по обе стороны центрального нефа. На них стояли грязные тарелки, кружки с кофейной гущей, деревянные доски с остатками сыра и колбасы, ножи, пустые хлебницы. Несколько женщин как раз убирали со столов, они едва взглянули, когда мимо проходили Кокерель и Плосконос с тремя пленниками, и тут же продолжили свою работу. Женщины показались Мегги похожими на птиц, вобравших головы в плечи от страха, что их отрубят.

Не было в церкви Каприкорна не только скамеек, но и алтаря. Можно было только догадываться, где он когда-то находился. Зато на вершине лестницы, которая раньше вела к алтарю, стояло кресло, громоздкое, обитое красной тканью, с пышными резными украшениями на ножках и подлокотниках. К нему вели четыре ступеньки. Мегги сама не знала, зачем посчитала их. Они были покрыты чёрным ковром, а на верхней ступени, всего в нескольких шагах от кресла, погружённый в свои мысли, сидел на корточках Сажерук с растрёпанными, по обыкновению, рыжими волосами, и по его вытянутой руке карабкался Гвин.

Когда Мегги, Мо и Элинор проходили по центральному нефу, он ненадолго поднял голову. Гвин залез ему на плечо и обнажил мелкие, острые, как осколки стекла, зубы, будто заметил, с каким отвращением Мегги смотрит на его хозяина. Теперь она всё знала: и почему Сажерук считал этот мир таким стремительным и шумным, и почему он ничего не понимал в автомобилях, и почему часто смотрел так, будто находился где-то совсем в другом месте. Но, в отличие от Мо, она не чувствовала к нему никакого сострадания. Его лицо, обезображенное шрамами, напоминало ей только о том, как он обманул её и завлёк в беду, точно Крысолов из сказки. Он играл с ней, как со своим огнём, как со своими разноцветными мячиками: «Пойдём, Мегги, сюда!.. Мегги, верь мне!.. Мегги…» Больше всего ей хотелось вспрыгнуть на ступеньки и двинуть ему кулаком в губы, в его лживые губы.

Судя по всему, Сажерук угадал эти мысли. Он избегал взглядов Мо и Элинор и сам не смотрел на них. Вместо этого он сунул руку в карман брюк и достал спичечный коробок. Рассеянно вынул спичку, зажёг её, задумчиво посмотрел на пламя и почти ласково потрогал его, опалив пальцы.