Время собирать камни - Михалкова Елена Ивановна - Страница 33

Дома Тоня прошла по комнатам, пристально осматривая их. У нее мелькнула мысль подняться в мансарду, но она понимала: это бессмысленно. Что она хочет выяснить? Виктор сказал, что в доме никто не умирал. А даже если бы и умер, что тут такого? Тоня прекрасно понимала, что почти в любом доме кто-нибудь да умер, так что ж теперь, в домах не жить?

Она вышла в сад. Уже чувствовалось дыхание осени. Яблоки висели на ветках, валялись на земле, краснели в траве, а маленькая рябинка перед окном вся была покрыта алыми гроздьями. Тоня сорвала несколько горьких ягод и разжевала. Ей хотелось посидеть, ничего не делая, но она понимала, что не может себе этого позволить: нужно работать. Для начала, решила она, надо разобрать комод, которым Витя брезгует. Она вспомнила стычку с мужем и нахмурилась: раньше у них такого не было. Они, конечно, ссорились иногда, но обычно по более серьезным причинам, чем сегодня. Нужно себя в руках держать, укоризненно сказала сама себе Тоня. И вернулась в дом.

Нижние два ящика были забиты старыми полотенцами, простынями, изветшавшими до дыр, какими-то тряпками, которые, видимо, собирались использовать в качестве поломойных. На дне лежали старые газеты, а в дальнем углу второго ящика Тоня нашла пожелтевший от старости кусок бумаги, похожий на часть письма, на котором смогла разобрать только: «И тебе, и твоим дорогим детям желаем счастья и радости, а главное – здоровья в новом году. С любовью…», и дальше неразборчиво.

Тоня представила себе людей, обитавших здесь, – родителей, бабушек, дедушек, детей, внуков… Дом был построен на две семьи, и те, кто возводил его, рассчитывали, что он будет служить им долго и верно. Но сейчас в нем было тихо. Даже когда Виктор по вечерам возвращался домой, казалось, что его голос не может рассеять тишину, обволакивающую их, словно мягкий пух. Наверное, это потому, подумала Тоня, что мы еще не привыкли к такому большому дому. В квартире тебя всегда окружают звуки: соседи разговаривают за стеной, у кого-то работает телевизор, а этажом выше звонит телефон. Здесь не было ни телевизора, ни телефона, а ближайшие соседи находились за забором, и потому привычный шумовой фон исчез, а к новому они еще не успели привыкнуть. Он воспринимался как тишина, хотя в действительности и в нем было множество звуков, просто они были совсем другими.

Задумавшись, Тоня выдвинула верхний ящик. В нем, бережно свернутые, лежали детские вещи: маленькая бордовая кофточка, явно девчачья, синие штанишки, вытянутые на коленях, пара юбочек, свитера с рисунками, вывязанными довольно неуклюже… Вещи давно не носили, поняла Тоня, их хранили как память. Но почему не взяли с собой при переезде?

Она развернула кофточку, а в ней оказалась маленькая старая фотография, такая же пожелтевшая, как и письмо. Тоня бережно взяла ее и подошла к окну. Поверхность снимка была покрыта коричневыми разводами, но лица удалось разглядеть – с прямоугольной карточки улыбались семь подростков.

Сашку и Кольку она узнала сразу, хотя второй оброс бородой, а первый сильно поправился за прошедшие годы. Оба русые, вихрастые, но Колька улыбается сдержанно, по-взрослому, а Сашка хохочет во все горло. Между ними неловко растягивает губы в улыбке маленькая, особенно на фоне высоких братьев, девчонка с растрепанными черными волосами и остреньким носиком, похожим на клювик. Худенькие выпирающие ключицы, которые только подчеркивал открытый сарафанчик, тоненькие, как веточки, ручки-ножки… На ее фоне вторая девчонка, тоже темноволосая, но крепко сбитая, уверенно смотрящая в камеру, казалась гораздо старше. Над большими темными глазами нависала широкая челка, остальные волосы были неумело подстрижены в подобие короткого каре. Девочка напоминала мальчишку, и во взгляде ее было что-то немного вызывающее. Смелая, бесшабашная, решила Тоня, и не меньшая хулиганка, чем пареньки.

На корточках перед двумя девчонками и Сашкой с Колькой расположились три паренька. Один, сидевший слева, явно самый старший, был темноволосым и темноглазым. Его простое лицо кого-то напомнило Тоне, и она минуту вглядывалась в некачественное изображение, прежде чем поняла, что этого «кого-то» только что рассматривала. Тоня перевела взгляд на девочку. Пожалуй, это тоже были брат и сестра… Да, именно брат и сестра, уверенно решила она. Сходство было не только в чертах лица, но и в выражении, с которым оба смотрели на фотографирующего, и самое главное – в улыбке. Неширокая, спокойная, совершенно одинаковая улыбка на лице каждого – вот что еще выдавало в них брата и сестру. Такая похожая мимика, удивилась Тоня. Рядом с мальчиком сидел русый паренек, единственный из всех смотрящий на фотографирующего без улыбки. Но лицо его не было серьезным, просто… просто он очень спокойный, решила Тоня, и редко улыбается. Лицо мальчика не было захвачено коричневым пятном и получилось четче, чем остальные, поэтому она долго вглядывалась в него. Он ей понравился. Ей пришла в голову глупая мысль, что если бы она выбирала себе ребенка из тех детей, что на фотографии, она выбрала бы именно этого спокойного худощавого паренька, чуть задумчиво глядящего в объектив.

Последний, сидящий справа, Тоне тоже понравился. Улыбка во весь рот открывала неровные зубы, но мальчишка их явно не стеснялся. Высокий, крепко сбитый, он казался младше своего русого соседа именно из-за выражения лица – совершенно детского, щенячьего выражения восторга оттого, что его фотографируют, что потом он сможет рассматривать себя на карточке и показывать друзьям и знакомым. Младший брат Тони был точно таким же, и она некстати вспомнила, каких трудов стоило двум другим братьям и самой Тоне отучить его, маленького, от курения, к которому его за один вечер пристрастил кто-то из старших школьников, в компании которых Лешка случайно оказался. Слова о вреде курения для него были пустым звуком, и он, не скрываясь, радостно рассказывал, что его даже не стошнило после первой сигареты, хотя и Вовика, и Серегу-Толстяка тошнило, он сам видел. Не действовала даже угроза рассказать все отцу. Тогда они втроем заставили его выкурить полпачки, и Тоня до сих пор бледнела, вспоминая тот жутковатый урок. Но зато Лешка долго не мог без отвращения смотреть на сигареты и курить по-настоящему так и не начал.