Красный лик: мемуары и публицистика - Иванов Всеволод Никанорович - Страница 17

Как небо от земли, уже в этих давно заселённых местах отличались от чалдонских сёл новосельческие деревни. Неприспособленность, отсутствие инициативы, экономическая зависимость от старожилов так и сквозила в каждой семье. Всё это, конечно, должно было дать значительную пищу гражданской войне, которая уже надвигалась своими тяжёлыми шагами вслед за нами.

В одно морозное утро, вынырнув из тайги на линию железной дороги, увидели мы типично шатровые крыши домов города Тайги, и в то же время с ужасом увидел я, что чётный рельсовый путь занесён на четверть снегом. Ясно было, что эвакуация велась по одному лишь пути, что иначе означало полный её крах. Остановившись в семье какого-то зажиточного железнодорожника, неутомимо жаловавшегося на то, что инженер получает значительно больше его, а встаёт позже, пошли мы на станцию справиться, где находится ген. Пепеляев и его штаб, и были охвачены сразу же атмосферой недавно происшедшего здесь на ст. Тайга инцидента.

Как известно, когда поезда ген. Сахарова и Верховного находились на ст. Тайга, братьями Пепеляевыми, поддерживавшими компанию против главнокомандующего ген. Сахарова, адмиралу Колчаку был предъявлен ультиматум. В требовании этом было 3 пункта, в числе коих были отставка ген. Сахарова, своими докладами Верховному губившему всё дело, назначение главнокомандующим ген. Дитерихса и созыв демократического Сибирского Законодательного Собрания.

На первые два условия Верховный Правитель тотчас согласился, сам назначив следственную комиссию над действиями генерала Сахарова и отрешив его от должности. Ген. Дитерихс на посланную ему телеграмму ответил отказом, после чего был назначен ген. Каппель. Согласился Верховный сначала и с третьим пунктом, но потом отложил решение это до Иркутска.

Как я указал уже выше, положение было таково, что армия ген. Пепеляева, оттянутая ранее в район Томск – Тайга – Ачинск, представляла, в сущности, собою последнюю надежду. Тем более было у братьев оснований разговаривать таким образом, что блестящий, бело-зелёный Гренадёрский батальон ген. Пепеляева долго стоял на вокзале, выставив на вокзальной платформе совместно со стоявшим здесь 6-м Мариинским полком пулемёты.

Переговоры длились около двух суток. Генерал Сахаров, держась с большим достоинством, отказался от командования, дабы в такое смутное время не осложнять положение ненужными трениями.

«Братья-разбойники», как их называли тогда, уехали в Томск. Ушёл и поезд Верховного, чтобы так трагически застрять в Нижнеудинске. Вскоре после него проехал в своём поезде из Томска на восток и В.Н.Пепеляев, чтобы разделить участь адмирала.

Генерал Каппель вступил в командование расстроенной, пришедшей в брожение армией, лишь в лице некоторых, главным образом, воткинских и ижевских частей, героически в арьергардах дравшейся с наседавшим противником…

Этот пепеляевский инцидент опять выявил наше общее свойство – анархичность и неорганизованность. Прямой и решительный Пепеляев, дерущийся среди своих солдат, однако, не был никаким политиком. Тайгинский инцидент, если и привёл к персональной смене главнокомандующего, то он воочию показал широкой массе и солдат, и общества, до каких границ дошли затруднения центральной власти, если она вынуждена прибегать к таким средствам. Эта мысль не преминула превратиться немедленно же в известные центробежные стремления, в желание отдельных лиц уклониться из такого организма, который не импонировал больше своим порядком. И за водкой, на ст. Тайга, среди приятелей – прежних сослуживцев, офицеров 6-го Мариинского полка я услыхал на сей счёт совершенно недвусмысленные заявления:

– Как начальство, так и мы! Пойдём куда-нибудь на Лену золото рыть – по Джеку Лондону. Довольно тянуть волынку…

И это тем более печально, что политика-то во всём этом деле, в деле яркого решительного выступления обоих братьев оказалась в других руках. Цели своей достигли не они, как это скоро показали развернувшиеся события, а кто-то другой. Восстание в Ново-Николаевске, Тайгинский инцидент, восстание в Томске, выступление генерала Зеневича в Красноярске, переворот, устроенный штабс-капитаном Калашниковым в Иркутске, наконец, волнения во Владивостоке, оборвавшие с востока русскую государственную власть, – всё это оказались звенья единой цепи. И в штабе генерала Пепеляева сидели те люди, которые держали нити этих событий. Он же – прямой, решительный, вовсе и не политик, был лишь их жертвой.

Через два дня после ночи езды с большевиками-машинистами на паровозе я был в Томске.

VI. Брошен Томск

В половине декабря приехали мы в Томск, но после каких перемен! Омск был занят, весть о занятии Ново-Николаевска в ночь с 13-го на 14-е декабря уже докатилась до Томска. Сопротивления никакого по реке Оби оказано не было, и прямой тракт Ново-Николаевск – Томск заставлял ждать в скором времени падения и этого города.

Но город по-прежнему был спокоен. Удалённое положение его на Сибирской магистрали, этот «appendix» по выражению томичей, и беспокоиться не позволял об эвакуации. По железной дороге выбиться с ветки на магистраль нечего было и думать. И если в Омске, Ново-Николаевске предбольшевистское настроение было весьма тревожным, если там была известная тревога, известные приготовления, то Томск покорно и лояльно склонял свою выю пред грядущим диким ярмом.

Во всех кругах, неизвестно откуда прилетевшее, царило одно убеждение: большевики стали другими. Или тем успокаивали себя, потому что делать, в сущности, ничего больше не оставалось, или, может быть, то был умный, ловкий, тонко заброшенный слух.

Как логический вывод – отсюда следовало снова: мир. Чего, в самом деле, воевать, раз изменились они, противники наши… И это слово повсюду висело в воздухе: мир, мир, во что бы то ни стало…

Снег покрыл улицы города, и они стали нарядные, опрятные, не то что в октябре. Опять тянулись уходящие воинские части, обоз, как и из Омска, но в обозах этих бросалась в глаза подобранность того, что увозилось: везли самое необходимое – оружие, патроны, снаряжение, продовольствие, да и в самых войсках чувствовалась некоторая налаженность: солдаты с бело-зелёными ленточками на шапках «колчаковках» выглядели молодцеватыми.

Вместе с войсками по тракту на Мариинск уезжали и частные лица. И как всё-таки изобретателен русский человек: помню, как на улице, на которой помещается книжный магазин Макушина, стояли приготовленные в поход дровни. На них сооружено было нечто вроде домика, даже с окошком и трубой, из которой шёл дым.

Первым нашим визитом был, конечно, визит в штаб армии. Загнанные в тупик на станции Томск II, стояли три тяжёлых эшелона штаба. Будучи приняты начальником штаба, полковником Кононовым, спокойным молодым офицером одного из последних выпусков Академии Генерального Штаба в Петрограде, комиссаром 5-й армии при Керенском, – мы изложили ему цели своего приезда. П.П. Васильев развил свой взгляд на работу по созданию добровольческого движения в районе первой армии, я поддержал его моими соображениями насчёт работы печати в этом направлении.

В ответ от полковника Кононова мы услыхали буквально вот что:

– Дело в том, что боёв западнее Томска не будет, армия оттянется восточнее. Так как при этом она войдёт в район бесхлебный, то операций нельзя будет вести за недостатком как снабжения, так и угля, ибо Анжерские копи перейдут в руки большевиков. Вся же железная дорога восточнее занята и на довольно продолжительное время – чехами. Армии, таким образом, действовать не придётся; операции могут свестись только к партизанской войне, совершенно бесполезной. Я удерживаю генерала Пепеляева от этого шага, но как человек решительного волевого напряжения, он неудержим. Уже всё дело проиграно тем, что в Тайге оно было не доведено до конца и не был сброшен адмирал Колчак. Поэтому боюсь, что ваша работа тоже будет бесполезна, потому что когда вы будете в Мариинском и Ачинском уездах, там будем уже и мы…

Этот план оправдался. Хотя Васильев и получил бумагу от генерала Пепеляева, назначающего его уполномоченным по формированию добровольческих частей в названных уездах, а также и в Красноярском, но пустить в ход её ему не удалось: события разыгрались чрезвычайно быстро, скорее даже, нежели предполагал полковник Кононов.