Если бы ты знал - Кьют Аля - Страница 4

Сердце подпрыгнуло к горлу и забилось там. В ушах зашумело, когда я встретилась глазами с Ильей.

Илья Раевский.

Подонок, который обманул меня, разбил сердце и бросил. Самое ужасное, что он отец моего ребенка.

Пока я соображала, как быстро убраться из кабинета, мой прекрасный реактивный ребенок помчался по кабинету, сделал круг, притормозил на секунду у шкафа с игрушками и вернулся к доктору.

Митя расправил плечи, подал Илье руку и выдал:

– Здравствуйте, у меня потрясение мозга.

Я застонала. Илья хмыкнул и сжал Митькину ладошку.

– Здравствуй, – сказал он, отведя от меня глаза. – Я Илья Викторович. А ты?

– Митя. То есть Дмитрий. Дмитрий Евгеньевич Данилов.

Илья продолжал улыбаться и рассматривал Митю слишком внимательно. Я наконец отмерла, догнала сына, взяла за плечи, чтобы увести.

Илья снова взглянул на меня.

– Здравствуй, Ева, – проговорил он, прожигая меня взглядом.

– Здравствуй, Илья… Викторович.

Мой голос почти не дрожал, чего нельзя сказать про коленки. Я крепче сжала плечи сына и сказала:

– Кажется. Мы ошиблись кабинетом.

Я врала безбожно первое, что пришло в голову, ради спасения.

– Не ошиблись, – возразил Митя. – Мама, ты отлично считаешь. Кабинет два-ноль-три.

– Двести три, – поправила я его на автомате.

– Ну да.

– Ну да, – повторил Илья за Митькой. – Все верно.

Илья вынул из моей руки бумаги с направлением, прочитал быстро.

– Вы записаны к Наталье Петровне. Сегодня я за нее. Садитесь, рассказывайте, что случилось.

– У меня потрясение мозга, – повторил Митька.

Он дернул плечами и вырвался из моих рук, послушненько сел на стул около Ильи.

– А еще я блевал дальше, чем видел.

– Митя, так нельзя говорить, – простонала я.

– А ты говоришь, – пришпилил меня сын аргументом. – Почему мне нельзя?

Оставив без ответа экзистенциальный вопросик Мити, я потянула его за руку.

– Мы уходим в любом случае.

– Зачем? Почему? Я не хочу, мам, – заныл Митька. – Мы еще не рассказали ничего, и я не поиграл.

Он стрельнул глазами в игрушки, которые не оккупировал сразу. Илья прищурился с подозрением, вцепился в меня взглядом.

Мои инстинкты подчинились разуму. Можно бежать хоть босиком до Москвы, но Раевский найдет меня по запаху, как проклятая борзая. Он ничем не лучше своего отца. Я не должна показывать свой страх. Тогда у него не будет надо мной власти.

Пять лет прошло. Илья не догадается, если я не подам виду.

– Я врач, Ева, – напомнил он мне. – Я могу осмотреть Митю.

«Говно ты на палке, а не врач, – чуть не выкрикнула я.

Но сжала губы, сказала вслух:

– Да, действительно. Хорошо.

– Что случилось? Расскажи с самого начала, пожалуйста, – попросил Илья.

– Он упал с кровати ночью. Я сначала не придала значения, потому что почти не плакал. Больше испугался, мне показалось. Уснул быстро.

Я старалась выдавать информацию кратко, привыкшая к пятнадцати минутам у обычных врачей. Но Илья явно никуда не спешил.

– Кровь, гематомы? – уточнил он.

– Нет-нет. Ничего не было.

– Удар был сильный?

– Вроде нет.

– Ладно. Дальше.

– Утром его стошнило.

– Что ели на завтрак?

– Ничего. Он только глаза продрал, и сразу…

– Сразу блеванул фонтаном. Как жаба какая-то, – приукрасил Митька.

– Родной, – взмолилась я, краснея. – Может ты игрушки посмотришь?

– А можно?

Он глянул на Илью, потом на меня. Мы оба кивнули. Митя пошел к шкафу, стал перебирать машинки, кубики, мячики.

Илья склонил голову, сигналя мне продолжать.

– Да, стошнило его. Я сразу поняла, что это сотрясение. У меня тоже в три года было. Тошнило весь день. Я смутно помню, но очень похоже. Мы поехали в травму. Вот.

Я достала из сумки заключение врача из травмпункта. Илья едва взглянул на него, отложил в сторону.

– Череп целый, – озвучил он.

– Да.

Я неуместно вспомнила рентгенолога и пожаловалась зачем-то:

– Там такой ужасный врач. Он мне с ровного места нагрубил. Я и так чуть с ума не сошла, а он злой…

– Это нормально, – перебил меня Илья. – Они там часто не самые добрые. Минимальная эмпатия помогает лучше исполнять работу.

Я смотрела на него с недоверием. Как-то я не очень понимала связь квалификации с озлобленностью. Например, сам Раевский сейчас работал, как няшечка. Хотя не исключено, что скотина обладает каплей совести и чувством вины.

– В общем, я написала отказ от госпитализации, а ночью вызвала скорую, как истеричка какая-то. И снова написала отказную.

– Ты нормальная тревожная мать, – успокоил меня Илья.

В его голосе звучали те самые вкрадчивые, успокаивающие нотки, которые давным-давно кружили мне голову. Я снова хотела верить ему, ведь он говорил мне такие приятные вещи. Типичный Раевский.

– Мы собирались в больницу, но папа записал на прием к своей знакомой. И вот.

– Понятно. Дмитрий Евгеньевич, можно вас отвлечь, – позвал Илья Митьку.

Тот важно отложил паровоз и подошел к доктору.

– Посмотри на меня, приятель.

Митька смешно уставился на Илью. Вопреки напряжению, которое сковало все мои мышцы и сознание, я прыснула.

– Теперь вверх. На стену. На другую. Хорошо. На меня опять. Закрой глаза. – Илья отодвинулся и попросил: – Вытяни руки вперед. Теперь нос потрогай. Ага, отлично. А другой рукой найдешь нос? Супер.

Митя исполнил все задания без энтузиазма, но четко.

– Скучноватая игра. Задания – легкотня, – пожаловался он.

– Мы не играем, Митя. Это осмотр, – попыталась я осадить его.

Парень грустно вздохнул, посматривая на паровоз.

Илья разрешил ему открыть глаза и попросил задрать майку. Он прослушал его, помял живот.

Митька чуть заметно скривился, Илья это заметил.

– Болит? – спросил он.

– Немного.

– От тошноты, наверное, болит, – предположила я. – Он весь измучился.

– Понятно, – бросил Илья и отпустил пациента играть. – Вы давно в городе?

Я хотела сама ответить, но Митька влез вперед.

– Три дня тут уже, – сообщил он, усаживая на паровоз пупса. – Я был у деды, мы гуляли с Максом и ели клубнику. Макс тоже ел, хотя мама запретила с ним делиться.

– Макс – это собака, – пояснила я, зачем-то оправдывая свою жадность.

– Понятно, – Раевский кивнул и выдал полный бред: – Нет у него сотрясения, Ева. Это гастроэнтерит.

В этот раз я не сдержалась и выкрикнула:

– Да ты прикалываешься! Я же сказала, он упал ночью, ударился головой. Ты меня слушал вообще?

Подавшись вперед, я буквально наезжала на Илью, мать его, Викторовича. Но он не отодвинулся, не моргнул, а объяснил мне очень спокойно.

– Дети все время падают, Ева. Они крепкие. Для сотрясения, я уверен, нужно как следует приложиться.

От его уверенного тона я растерялась и стала лепетать невнятно.

– Но я… У меня тоже так было.

– Ты помнишь, как сама ударилась?

– Да. Я прыгала на кровать и врезалась головой в стену.

– Вот! То есть было ускорение и сильный удар. Ты плакала?

– Конечно. На весь дом ревела.

– Митя ударился не настолько сильно. Если честно, я уверен, что его голова вообще не пострадала при падении. Раз он уснул сразу, то точно не особенно страдал.

Я все еще была уверена в сотрясении, но Илья заставил меня сомневаться. Ткнув пальцем в бумагу из травмы, я спросила:

– А как же заключение врача?

– Ты пришла к ним со своим диагнозом. Пациенты в травме на потоке, врачам некогда разбираться в деталях. Да и вряд ли хочется за ту зарплату. Это я могу себе позволить полноценный прием и внимательный осмотр.

Я сидела с открытым ртом. Сложно поверить, что все твои тревоги за последние сутки были вообще не по делу. Вернее, по делу, но по другому поводу. Тем более сложно было поверить Илье.

– Дыщ-дыщ-дыщ, аааааааааааааааааааааааууууууу, – громко имитировал Митька столкновение поезда с резиновой гориллой. – Я орангутаножидкий терминатор. Ты не можешь победить, но я вернусь.