Через Антарктиду - Хиллари Эмонт - Страница 33

Самой важной для нас была связь с базой Скотт, впервые установленная 18 февраля. С этого дня мы старались разговаривать с базой каждую неделю и не раз обменивались с ней полезной информацией, но условия не всегда были достаточно хорошими для телефонного разговора; в такие дни приходилось снова прибегать к передаче ключом.

16 апреля Би-Би-Си начала передавать серийную программу под названием «Вызываем Антарктиду», специально составляемую для баз на территории Фолклендских островов, базы Королевского общества и для нас. Каждую неделю трое или четверо зимующих на различных станциях получали личные передачи от своих семейств. Программы включали свежую информацию, какая могла быть для зимующих особенно интересной. Мы нетерпеливо ждали этих передач и часто записывали их у себя на базе, чтобы можно было потом для отсутствовавших во время передачи проиграть ее запись снова.

После периода дурной погоды наступил тихий и холодный день страстной пятницы, позволивший закончить многие из затянувшихся работ. Для Дэвида Стреттона и его сейсмической партии такая погода была как раз ко времени, так как позволила им снять профиль от моря до верха шельфового ледника на высоте 150 футов , оттуда до Шеклтона, на высоте 195 футов , и дальше до участка, где они проводили опыты с отраженной и преломленной волной от взрыва, пока еще солнце не скрылось.

25 апреля солнце окончательно ушло от нас, и, хотя еще много дней по нескольку часов продолжались сумерки, решено было отложить некоторые сейсмические работы на две недели до восхода луны. Мы поэтому удивились, когда через три дня, выйдя из домика, увидели всю базу, залитую солнцем! Это было вызвано рефракцией. Однако новорожденное солнце оставалось над горизонтом всего 20 минут. То же явление повторилось на следующий день.

В последний день месяца было ясно и тихо; облачное небо, слабо освещенное на севере, на юге было темно-синее, цвета индиго, и создавалось впечатление, что смотришь в глубину пространства или, как сказал Дэвид Пратт, «будто смотришь издалека на чье-то чужое ночное небо».

В начале мая Дэвид Стреттон начал регулярные наблюдения над климатом внутри помещения, требовавшие применения множества термометров, термографов и гигрографов на различных уровнях от пола до крыши, что заставляло Дэвида ползать по стропилам во все часы дня и ночи.

Результаты этих измерений выявили интересный температурный градиент. На уровне стопы температура могла быть чуть выше точки замерзания, на уровне груди – 10°, а у гребня крыши можно было ожидать температуру в – 20—26°. Впоследствии Дэвид стал применять вентиляторы, чтобы усилить циркуляцию воздуха, но и при этих условиях температура на уровне пола оставалась ниже, чем в остальных частях домика.

С некоторых пор стало значительно труднее открывать двери: видимо, они основательно перекосились. Возникло предположение, что оседает домик. Тщательные измерения с помощью уровней позволили установить, что он действительно опустился по северной стене примерно на три дюйма. Конструкция домика была очень тяжелой, и, хотя восемь человек с трудом могли его построить и проект иногда критиковали за чрезмерные запасы прочности, сейчас мы с признательностью думали о них и верили, что домик выдержит любые напряжения, какие возникнут во время нашего пребывания в нем. Видимо, ростверк из балок и металлических решетчатых растянутых профилей, на котором был уложен фундамент, мог сослужить нам хорошую службу, помогая всей постройке перемещаться как единому целому. Нам так и не удалось выяснить причину осадки, но, вероятно, ее вызвала или большая снеговая нагрузка на северную сторону крыши, или же близость скрытой трещины, которая, как было известно по наблюдениям с воздуха, тянулась от кромки шельфового ледника к точке, находящейся к югу от базы. Позже, зимой, установили, что эта трещина проходит в 30 футах от домика.

В начале мая я слышал, что Рой Хомард и Дэвид Пратт соорудили из проволочной сетки большую ловушку для рыб. Ее опустили в прорубленное в морском льду отверстие, но так как глубина в этом месте равнялась 3000 футов , то на донный лов рыбы нельзя было рассчитывать. На глубине 25 футов они ничего не поймали, кроме огромного количества красивых пластинчатых кристаллов, которые, видимо, несло течением подо льдом. Потом ловушку опустили ка глубину 250 футов , и когда вытащили наверх, то оказалось, что две проволоки подвески перекручены и свернуты в петли в фантастическом беспорядке. Дэвид и Рой думают, что это сделал тюлень, запутавшийся в проволоках, пытаясь подняться подышать. Возможно, этим объяснялось, почему они и тут ничего не поймали.

Однажды вечером Джоффри, Лоу и я вместе с Дэвидом и Роем спустились на морской лед, чтобы осмотреть ловушку. Когда мы покинули Шеклтон, из-за свежего ветра и густо валившего снега трудно было находить в темноте дорогу по двухмильному маршруту, но с помощью вех и отрезков старой тропинки, еще не занесенных снегом, мы благополучно достигли кромки морского льда. Отверстие, через которое была спущена ловушка, покрылось льдом, и, когда его пробили, на поверхность всплыли бесчисленные куски ледяных кристаллов диаметром дюйм или больше. Наконец мы расчистили участок воды и при свете факелов увидели много розовых, похожих на креветок существ. Это был криль – основная пища многих видов китов. В ловушке не оказалось ничего, кроме криля и кристаллов льда. Не желая возвращаться с пустыми руками, мы набрали сколько могли этих розовых ракообразных, думая, что из них получится сюрприз – блюдо на завтрак ко дню рождения Дэвида Стреттона. Вдруг вода забурлила и всплыл тюлень подышать. Он был поражен не меньше нас и мгновенно исчез. Через несколько секунд послышался своеобразный продолжительный звук вроде вибрирующего звонкого мурлыканья. Возможно, это было выражение неудовольствия тюленя или его предупреждение своим собратьям. Сначала звук шел с востока, потом с запада, непрерывно повторяясь. Было ли это одно животное, плававшее вокруг, или их было несколько и они перекликались? Звук, казалось, шел из-подо льда, а сам лед отзывался, как дека инструмента.

Когда мы направились назад, в Шеклтон, на свет маяка, сиявшего сквозь снег метели, мне пришло в голову, что ведь наши близкие, оставшиеся дома, могли бы подумать, что мы малость свихнулись, отправившись ловить креветок в снежную бурю глубокой ночью в антарктическую зиму. А для нас оставить базу и делать что-нибудь несущественное и отличное от ежедневной рутины было отдыхом.

Наше специальное блюдо из морских продуктов было изготовлено в честь дня рождения Дэвида и, несомненно, выглядело весьма привлекательно. Он мужественно атаковал изысканную розовую груду и обнаружил, что каждое тельце со многими ножками содержит всего лишь несколько капель розового жира. Разочарованный, он отодвинул миску в сторону. Но это было только временное, и притом единственное, разочарование за этот вечер, который нам запомнился как один из наиболее приятных вечеров, проведенных в Антарктике.

Дэвид Пратт затеял новую работу – измерение трения между различными типами материалов для санных полозьев и различными снежными поверхностями при разных температурах. Сначала он пользовался маленькими санками для ручной тяги с грузом на них, причем величина усилия, требующегося, чтобы «стронуть» сани или поддерживать их движение, измерялась электрическим методом с помощью тензометров. На эту работу он вербовал разных людей, убеждая их, что нет никакой другой, более важной работы. Я знаю, что мне повезло и пришлось отрабатывать свой урок в 40 проходов с санями в хорошую погоду при температуре всего лишь —28°. Несколькими днями позже Аллан Роджерс занимался тем же при —50°. Работа Пратта навела Аллана на мысль совместить ту же операцию со своей работой на ИМП, и мгновенно Тэффи Уильяме оказался разлученным с теплой светлой комнатой радио и с ИМП на спине тащил за собой санки во мраке. Спотыкаясь от одного невидимого снежного сугроба до другого, он брел под команды, которые выкрикивали то Дэвид, то Аллан, пока наконец не запротестовал и был освобожден от этой работы, а исследователи стали искать другую жертву.