Водоворот чужих желаний - Михалкова Елена Ивановна - Страница 44

Костя кивнул, счастливо улыбаясь во весь рот. Все рассказы дяди Сережи он обожал, и ради обещания Бабкина рассказать о тайне готов был мчаться в школу неумытым.

– Как ты с ним легко справился, – восхитилась Маша, когда в ванной раздался звук льющейся воды. – Я думала, он не уйдет, пока все не выяснит.

– Я сам не уйду, пока все не выясню. Куда девать красавицу?

Вопрос был не из простых. У Бабкина имелась своя квартира, но он сдал ее после того, как переехал к Маше, и теперь в его двух комнатах обитала молодая семейная пара с кошкой и рыбками.

– Может, к Макару? – предположила Маша.

– К Макару… ему сейчас только посторонних девиц не хватает для полного счастья.

– Сереж, что же делать? Можно, конечно, и у нас ее оставить пока… А что потом? И где Кате спать? Девчонка и так на диванчике вдвое скрючилась, бедная.

Маша задумалась и пропустила момент, когда кофе вспенился и полез через край турки.

– Так и знал! Женщина, ты можешь один раз в жизни нормальный кофе сварить, а?

Сергей отодвинул жену от плиты и принялся колдовать над кофе, подсыпая в него по чуть-чуть разных специй. Маша обрадованно села на диванчик и стала ждать своей порции.

– У меня из головы не выходит русалка, которую Катя нашла под ванной, – вслух подумала она. – Девочке только не хватает, чтобы ее муж оказался убийцей.

Сергей медленно отставил турку с кофе с горячей плиты и обернулся к жене:

– Что ты сказала?

– Пока ты искал Катину сумку, она рассказала, что случилось у нее дома. И там есть одна небольшая деталь…

Бабкин подвинул стул и сел рядом с Машей, забыв про кофе.

– Можно поподробнее?

Когда она закончила, он встал, посвистел себе под нос и достал телефон.

– Макар, – сказал он, когда Илюшин взял трубку и что-то пробурчал в нее сонным голосом. – Кажется, у нас есть то, что искал Кирилл Сковородов.

Катя ломала голову весь день, но так и не придумала, куда ей можно уехать, чтобы не обременять Машу и ее семью. Ей было стыдно даже подумать о том, что она снова останется в их маленькой квартирке, будет всем мешать и испортит им выходные, потому что посторонний человек в доме – это сплошное неудобство.

– Были бы деньги, – бормотала она себе под нос. – Уехала бы в гостиницу, а там уж выкрутилась бы как-нибудь.

Но денег не было. Мелкая наличность, которая валялась у Кати в сумочке, предназначалась на еду. До зарплаты еще было две недели. А остальные деньги остались у Артура и его матери. И, кроме того, Катя понятия не имела, какой смысл вкладывает сама в слово „выкрутиться“.

„Из водоворота нельзя выкрутиться. Из него лишь только выплыть, если ты очень хорошо плаваешь“. Плавать Катя умела только по-собачьи, да и этому нехитрому способу научилась год назад.

С утра, подавив в себе неловкость, она подошла к Снежане Кочетовой и попросила приютить ее на пару дней. Но Снежана, засмущавшись, отказала:

– Катюха, извини, не могу. Уж прости, не буду ничего объяснять. Но если бы могла – пригласила бы. А что, у тебя что-то случилось?

В глазах Кочетовой загорелось такое кровожадное любопытство, что Катя сбежала от нее, отделавшись неубедительной отговоркой и обещанием рассказать все потом.

В течение дня девушка несколько раз заходила в кабинет Кошелева, и каждый раз ей хотелось попросить, чтобы он дал ей зарплату авансом. Тогда она и в самом деле сняла бы номер в самой маленькой, самой захудалой гостинице. А еще лучше – комнату у какой-нибудь старушки. Но Игорь Сергеевич последний месяц был на взводе в предвкушении выигранного тендера, а кроме того, Кате было просто стыдно просить денег и рассказывать о том, что она ушла из дома.

„Я офис-менеджер, а не девчонка, которая нагружает начальника своими проблемами. Не хватало еще попросить, чтобы он сам приютил меня“.

До конца рабочего дня она так ничего и не придумала. Коллеги хорошо относились к Кате – все, кроме Аллы Прохоровны, но Викулова прекрасно понимала, что хорошие рабочие отношения – это одно, а напроситься на несколько ночей в гости – это другое. „Не попрошайничай!“ – строго говорила ей мама, когда маленькая Катя пыталась выпросить очередную конфету у щедрого гостя. „Не попрошайничай“, – повторяла она, когда Катя жаловалась на несправедливую оценку в школе и собиралась поговорить с учителем, чтобы тот ее исправил. Катя крепко запомнила это и не могла заставить себя заниматься тем, что для нее с тех пор так и называлось „попрошайничать“.

Вечером она возвращалась с работы в переполненном метро и представляла себе Артура. Как он спит, жует, болтает с сестрой и матерью, почесывает смуглый живот. Он ни разу не позвонил ей за прошедшее время, и Катя чувствовала облегчение от этого. Она боялась звонка мужа. Боялась думать о том, как он попал в квартиру Вотчина и зачем, и старалась просто не думать об этом.

Она представила, как займет денег у Маши с Сергеем, возьмет билет на поезд и сегодня уедет же домой, к маме, и ей на секунду стало так легко на душе, как будто она одной мыслью о возвращении вычеркнула все последние тяжелые месяцы из своей жизни. В следующую секунду ее резко толкнули в плечо, и этот толчок вырвал Катю из ее мечтаний.

„Никуда я не уеду. Я не могу просто так сбежать, ничего не выяснив, бросив все, как есть. Это трусость. И потом, я не могу оставить фирму. У нас тендер через две недели!“ Ей вспомнилась маленькая элегантная Наталья Ивановна Гольц, благодаря которой Катю взяли на работу, и она покачала головой. Она никого не подведет. Останется и будет работать как ни в чем не бывало.

Ее снова толкнули перед эскалатором, и внезапно Катю охватила злость на всех вокруг – на толпу, на Артура и его семью, на коллег, на саму себя, потому что она загнала себя в ловушку, из которой не видела выхода.

„Нет, вы не выгоните меня из этого проклятого города! – яростно говорила она неизвестно кому, быстро шагая по переходу. – Можете толкать меня сколько влезет, но пока я не захочу сама уехать, я не уеду! Если нужно вцепиться зубами – я вцеплюсь зубами. Нужно держаться когтями – я отращу когти. Идите вы все к черту!“

Под ноги ей попался какой-то предмет, и Катя зло отшвырнула его ногой.

– Ой, что ж такое! – запричитал кто-то сзади. – Товарищи, помогите вещи собрать! Выпало… выпало из сумки!

Катя быстро обернулась на ходу. Позади нее пожилая опрятная женщина трясла авоськой, показывая дырку в пестрой ткани. Но на нее никто не хотел смотреть. Людской поток обтекал женщину с двух сторон, небрежно наступая на ее вещи, валяющиеся под ногами, не останавливаясь ни на секунду.

– Ой, порвала сумку! Кошелек, кошелек выпал!

„Кричит на весь переход! Подумаешь, кошелек у нее выпал! Мне бы ее проблемы…“

Катя прошла еще несколько шагов и остановилась, как будто ее ударили. На нее волной накатило отвращение к себе самой: „Господи, о чем я говорю? Что я думаю?“ Она вернулась обратно, внимательно глядя под ноги, и в хлюпающей грязи, принесенной и размазанной по переходу тысячами пар обуви, нашла дешевенький синий кошелек, который сама отшвырнула ногой минуту назад.

– Деньги! Деньги не могу найти!

Женщина дрожащей рукой зажимала дыру в сумке, и вид у нее был жалкий и нелепый.

– Вот, – севшим голосом сказала Катя, подходя к ней и протягивая перепачканный кошелек. – Это ваше?

– Мое, деточка, мое!

Женщина поспешно выхватила кошелек, открыла, перекрестилась и сунула его куда-то во внутренний карман.

– Девушка, миленькая, спасибо тебе большое! Храни тебя господь, милая! Ох, как перепугалась-то я… Думала, не найду ничего! Главное – деньги на месте, вот что главное. Порвалась сумка, такое дело…

Покивав в ответ на ее благодарности, Катя медленно прошла несколько шагов. В голове у нее беспощадно, во всех подробностях, всплыло воспоминание о том, как она выронила сумку в переходе несколько месяцев назад и как металась, вытаскивая вещи из-под ног не желавших останавливаться прохожих.

– Я никогда не буду такой, как вы! – крикнул кто-то у нее в голове, но это был не ее голос. Это был голос девчонки, которая никогда бы не отбросила ногой чужой кошелек, не прошла мимо воющей бабы, растерявшей вещи из порванной сумки и просившей о помощи.