Водоворот чужих желаний - Михалкова Елена Ивановна - Страница 3

Очень быстро и неожиданно для Кати последовало знакомство с его родителями – точнее, с мамой, поскольку отец Артура погиб два года назад в автомобильной катастрофе. Диана Арутюновна очаровала Катю. Это была смуглая пышная женщина с гладкой персиковой кожей и нежнейшим пушком на щеках. Слушая ее рассказы, Катя вспоминала: «А как речь-то говорит – будто реченька журчит!» – голос у женщины был мягкий, мелодичный. А вот ее родная дочь Седа – маленькая, с точеной фигуркой статуэтки и глазами газели – говорила грубовато, а когда начинала волноваться, в ее речи явственно слышался акцент.

– Катюша, милая, ты мне будешь, как доченька, – улыбалась мама Артура. – Ты представить не можешь, как же мы рады за Артурчика! Правда, Седа?

Та улыбалась, кивала, перебирала длинные волнистые волосы, посматривала на Катю загадочно. Пару раз подарила ей помаду и тени – дешевенькие, правда, но Кате все равно было приятно.

– Мам, они славные, – говорила она матери, приехав к той на выходные.

– Славные-славные, – кивала мать, и в голосе ее слышался неприкрытый скепсис. – Кем, говоришь, сестренка твоего ухажера работает?

– Продавщицей. То есть консультантом. А что?

– Нет, ты говори как есть – продавщицей. А то придумали всяких консультантов… В бутике, может, консультанты, а на рынке – продавщицы.

– Мама, она не на рынке!

– Универмаг ничуть не лучше рынка, – отмахивалась мать. – А может, и хуже.

– Ну и что? Чем ее работа плоха?

– Ничем, Катюша, ничем. Ты борщик-то ешь, ешь. А мать кем работает?

– Диана Арутюновна пока никем, она работу ищет.

– Конечно, конечно. Как овдовела два года назад, так все и ищет.

– Да не придирайся ты, мам! Зато у них Артур хорошо зарабатывает, он и мать, и сестру содержит!

Здесь Ирине Степановне возразить было нечего. После гибели старшего Ашотяна парня взял в свою фирму какой-то дальний родственник, и с тех пор Артур занимался продажей машин. Катя интересовалась его работой, но Артур рассказывал о ней неохотно, скупо, уверяя, что его «бизнес», как он говорил, будет ей совершенно неинтересен. Он ездил на хорошей, хоть и подержанной иномарке, любил одеваться с иголочки, частенько водил Катю в ресторанчики, и она видела, какие щедрые чаевые Артур оставляет официантам.

– Содержит, – неохотно соглашалась Ирина Степановна. – Ой, Катюша, только не торопись, прошу тебя. Присмотрись к ним внимательнее. Будь моя воля – ей-богу, поселилась бы с тобой в твоем захудалом общежитии, чтоб не мотаться тебе ко мне за сто километров. И ты была бы под присмотром.

Катя и не собиралась никуда торопиться: до окончания института еще весь пятый курс остался, Артур никаких предложений ей не делал. «Подумаешь, с семьей познакомил! Это ни о чем не говорит».

В начале декабря, выйдя из общежития рано утром и торопясь в институт к первой паре, Катя увидела подъезжавший к остановке автобус и ускорила шаг. Ледяную дорожку, присыпанную снегом, она заметила только тогда, когда ноги уже разъехались на льду; Катя нелепо взмахнула руками и упала на спину, треснувшись затылком об лед.

– Хорошо, что есть шапка на глупой голове, – сказала она себе, глядя в пасмурное небо, откуда валил снег. – Отделаюсь синяком.

Она повернула голову вправо-влево, убедилась, что ее позорного падения никто не видел, и попыталась встать. Резкая боль, какой Катя никогда раньше не испытывала, пронзила позвоночник, и она вскрикнула.

– Господи, да что же это такое… – пробормотала Катя, смаргивая выступившие от боли слезы. – Неужели и на спине синяк?

Она сделала еще одну попытку встать, снова закричала и перевела дыхание. У нее что-то случилось со спиной, и теперь она не могла подняться.

– Мамочка… – жалобно сказала девушка. – Разве так бывает? Ничего, ничего, я сейчас полежу и поднимусь. К первой паре не успею, значит, приеду ко второй…

Она бормотала себе под нос, одновременно пробуя двигать руками и ногами, проверяя, насколько ограничены ее движения, и убеждаясь, что чувствует боль только при попытке подняться. Снег шел все сильнее, и Катя представила, как через час ее занесет.

«Получится сугробик. А если полить его водой – то горка».

Сумка при падении отлетела в сторону, и Катя, сжав зубы, попыталась дотянуться до нее. Получилось это только с третьего раза, потому что боль была невыносимой: казалось, что кто-то со всего размаху ударяет ее тупой иглой в позвоночник. Подтащив сумку, Катя долго лежала, прижимая ее к себе и тяжело, прерывисто дыша. Затем кое-как вытащила телефон и набрала номер «Скорой».

Артур примчался в больницу вечером. Долго сидел возле Кати, расспрашивал ее, потом искал врачей, допытывался у медсестры о диагнозе и прогнозах и в конце концов вернулся обратно и сел около кровати с отрешенным лицом.

– Слушай, – сказал он наконец, и в речи его прорезался акцент – совсем как у младшей сестры. – Ты, главное, не бойся. Мы тебя вылечим. Деньги найдем. Все сделаем. Главное – не бойся.

«Я и не боюсь», – хотела сказать Катя, но боль снова проткнула иглой, и она стиснула зубы. На самом деле ей было страшно. Она помнила перепуганное лицо приехавшей днем мамы, ее долгий разговор с врачом после того, как Катю осмотрели и просветили на каком-то большом гудящем аппарате, мамино заплаканное лицо. Слова Артура успокаивали Катю, и ей отчаянно хотелось, чтобы он остался. Но Артур ушел, пообещав забежать на следующий день.

Началось долгое и мучительное лечение. Катя не хотела слушать подробностей об операции, которая ей предстояла. Она не понимала, почему ее здоровое молодое тело приковано к кровати всего лишь из-за какого-то падения на лед. Она не хотела думать о том, что будет после операции. Врачи произносили слово «реабилитация» так, как будто все уже позади, но она понимала, что на самом-то деле все только начинается. Мама подолгу разговаривала с врачами и один раз призналась дочери, что собирается занять денег на работе. У Кати не было иллюзий о бесплатности отечественной медицины, но слова мамы поразили ее, и она заплакала – первый раз после падения. У кого мама будет занимать деньги? У таких же, как она сама, терапевтов, работающих в поликлинике маленького провинциального городка? Смешно.

И тогда Артур показал себя с такой стороны, что Ирина Степановна прониклась к нему горячей благодарностью и уважением. Катя ни слова не говорила ему о намерении матери занять денег, и потому для нее было вдвойне удивительно, когда в разговоре с врачом выяснилось, что Артур оплатил операцию и послеоперационный уход. После этого все завертелось так быстро, что Катя не успела опомниться – а ее уже готовили к операции, и ласковая пожилая медсестра бормотала что-то ободряющее на ухо, делая ей укол.

Полтора месяца спустя Катя вышла из больницы – сама. Ее предупреждали, что возможны осложнения, но все обошлось. Она могла ходить, бегать, и только на прыжки и любые тренировки на полгода было наложено ограничение.

Артур сделал ей предложение, когда Катя еще лежала в больнице. Она пыталась отшутиться, но он был серьезен и настойчив.

– Подумай – польза будет для всех, – убедительно говорил Артур. – Тебе лучше жить у нас, потому что ты, милая, не будешь ни готовить, ни убираться. От моего дома ближе до института. И, в конце концов, хоть это и не главное, я люблю тебя.

И улыбнулся так широко и обаятельно, что Катя не удержалась и поцеловала его. Господи, он так помог ей, а она еще о чем-то думает, сомневается! Ведь ясно же как божий день, что ей не найти человека надежнее и заботливее Артура!

Свадьбу назначили на конец апреля. От самого торжества в памяти у Кати не осталось ничего, кроме воспоминания о букете роскошных алых роз, которые привез Артур. Она боялась испачкать стеблями подол свадебного платья, взятого напрокат, и мама придумала обернуть цветы в первую попавшуюся нарядную бумагу. Это оказалась оставшаяся после Нового года упаковочная фольга, на которой олени везли в тележке упитанного Санта-Клауса, похожего на поросенка, и так с Санта-Клаусом Катя и вышла замуж.