Русская война. 1854. Книга 5 - Савинов Сергей Анатольевич - Страница 8

Страшно… Но он приносил присягу королеве и никогда не сдастся.

– Аббас и остальные местные дали деру, – где-то рядом Джон вернулся на свое место. – Как увидели флаг, так начали что-то бормотать, а потом рванули во тьму. Даже лошадей своих не стали…

– Ну и пусть. Меньше ртов, – коммандер Ларсон продолжал следить за небом, когда раздался странный пугающий свист, а потом Джон замолчал. – Джон!

Ларсон, чертыхнувшись, полез вперед и нашел своего солдата лежащим, уткнувшись лицом в землю. Словно напился… Вот только сегодня они не пили, да и не течет из черепов после алкоголя красная густая кровь.

Глава 4

Смотрю во тьму, считаю до пятнадцати. По три секунды на каждый ящик – и все. Груз флешетт улетел вниз. Частично в море, но минимум половина точно накрыла лагерь. Страшная смерть… Когда стреляют ракеты, то огонь словно провожает воинов в последний путь. А флешетты убивают тихо. Только свист и крики: боль тех, кого зацепило, и страх тех, кто испугался оказаться следующим.

– Из внешнего лагеря многие разбежались, – заметил Лесовский, тоже вглядываясь в темноту.

– Утром вернутся, – Горчаков не верил, что одна атака может принести много пользы.

– Может, да, а может, и нет, – я не спорил. – Но даже если мы вправили мозги хотя бы паре человек, то уже не зря слетали. А теперь на север.

Лейтенант не стал играть с турбинами, а развернулся на одном руле по широкой траектории и направил «Адмирала» в сторону Стального. Впереди ночь, когда мы пройдем большую часть пути, и уже утром окажемся на месте. Я еще раз проводил взглядом разворошенный союзный лагерь, играющие рядом с ним волны, а потом постарался уснуть. Пусть и кажется, что в полете остается только ждать, это совсем не так…

Проснулся я от того, что кто-то спорил.

– И все же вы не понимаете главного, – голос Александра Михайловича Горчакова звучал тихо, но уверенно. – России нужны реформы. В своем текущем виде мы почти дошли до предела, а что за ним? Крах!

– Давайте не будем пугать друг друга общими словами, – Александр Сергеевич Меншиков тоже был предельно спокоен. – Все же сейчас не общественное выступление, а личная почти дружеская беседа. Так что оставим «крах» в стороне.

– Зачем же? Ведь именно, пока такие консерваторы, как вы, не верят в него, мы и топчемся на месте!

– Вы твердите про крах, чтобы вместе с ним говорить про необходимость перемен. Как по мне, это лишнее. Лучше просто расскажите: что бы вы хотели изменить в России, чтобы она стала сильнее? Я ведь не только консерватор, но и патриот.

– Нам нужно отменить крепостное право, дать стране конституцию и парламент, закрыть военные поселения и ввести всеобщую воинскую повинность, разрешить университетам самим выбирать себе деканов и ректоров, основать государственные, а не только церковные школы, убрать висящие цепями внешние пошлины и… разобраться с финансами. Второй год войны, канкринский рубль уже давно не работает, и только самые наивные верят, что смогут обменять все свои кредитные билеты на серебро.

Я невольно отметил, что будущий канцлер только что вскользь коснулся практически всех предстоящих реформ Александра II. Действительно, они не сами по себе появились, а витали в воздухе. Вот только Меншиков, кажется, совершенно не выглядел впечатленным.

– Это интересно, – заметил он. – Часть прожектов вы просто перечислили, а к другим добавили столько эмоций. Или пошлины и финансы касаются вас лично?

– Нет, просто в мою бытность в Вене именно их чаще всего ругали при обсуждении России, и я невольно дал воспоминаниям себя увлечь.

– Вам стоит обращать внимание на такие моменты, – Меншиков посмотрел на Горчакова словно недовольный учитель на ученика. – Тем более в такой ситуации. Просто представьте ее в реальности – отсутствие пошлин, чужие капиталы в нашей стране, и все это можно свободно обменивать на серебро.

– В Россию хлынут огромные деньги, на которые мы проведем любую необходимую модернизацию. И это еще не все. Стабилизация курса рубля, практически полное отсутствие инфляции…

– А из России хлынет серебро. Его будут вывозить за товары, за кредиты, просто потому что какой-то подлец придумал хитрую аферу и за наш счет получил возможность обеспечить себе старость.

– Останавливать реформу только потому, что мы боимся подлецов – разве это не слабость?

– Не стоит их недооценивать, – Меншиков покачал головой. – Все же мы с вами чиновники, не инженеры, как… – князь кивнул в мою сторону, и я порадовался, что в сумраке мои приоткрытые глаза совсем незаметны. – Мы должны учитывать не только механизмы общества, но и конкретных людей.

– Значит, учтем. Если дело только в людях, то нам всего лишь нужно будет оказаться умнее.

– Не только в людях. Я, скажу честно, не специалист в этих экономических теориях, но на мой взгляд… С одной стороны, вы хотите привлекать капитал для развития страны, и это хорошо. С другой, низкая инфляция внутри России сделает кредиты для наших собственных промышленников тяжелее, чем для иностранцев.

– Что вы имеете в виду?

– Допустим, вы дали по миллиону в кредит мне и Наполеону. Через год во Франции этот миллион в лирах обесценится до семисот тысяч, а я буду должен все так же полную сумму.

– Это… Тоже учтем! Но вы не против самой реформы?

– Не против, но я пока совсем не увидел ее преимуществ относительно того, что есть сейчас. Смешивание кредитных и настоящих денег, с одной стороны, может принести пользу, но и опасности точно есть. Так что, если появится документ, где все это будет учтено, я с большим удовольствием его изучу…

– А что вы думаете про остальные реформы, о которых я говорил? – если до этого Горчаков собирался до смерти спорить со старым князем, то теперь… Ему на самом деле стало интересно его мнение.

– Так давайте обсудим, – Меншиков улыбнулся. – Вы начали с освобождения крестьян. Что сейчас не так?

– Несвобода и невозможность использовать их в современных производствах. Вы же понимаете, что стране нужна индустриализация, а без рабочих рук все это не имеет смысла.

У меня от этих слов едва челюсть не упала. Вроде бы до Сталина еще восемьдесят лет, а мысли такие в воздухе уже витают. И… Если честно, я раньше искренне верил, что реформаторы 50-60-х боролись с крепостничеством исключительно ради своих идеалов и идеи свободы, но, как оказалось, и тут не обошлось без банальной экономики. Промышленникам были нужны рабочие, и они продавили их появление.

– Двадцать процентов, – неожиданно сказал Меншиков.

– Что? – Горчаков сначала растерялся, но потом, кажется, вспомнил наш с ним разговор. – Вы про то, что крепостных стало в два раза меньше за последние десятилетия?

– Именно. И если бы не война, то к новому десятилетию их количество и вовсе бы опустилось до погрешности.

Новое десятилетие – это как раз 1861 год, как иронично это звучит.

– Но у нас нет времени столько ждать. Реформа нужна уже вчера, – Горчаков не собирался сдаваться.

– И что принесет спешка? Потерю доверия дворянства? – Меншиков закусил усы.

– Если им объяснить, они поймут.

– Или нет. Обидятся и станут базой для каких-нибудь радикальных течений.

– Разве что единицы. Что они изменят?

– Возможно, но есть еще и проблема хлеба. Малые хозяйства никогда не дадут его в том количестве, что нам нужно…

– Полковник Щербачев мне о том же говорил, – теперь уже Горчаков глянул в мою сторону. – Но он же и предложил решение: механические машины, которые смогут облегчить труд.

– Что ж, – Меншиков задумался. – Если Григорий Дмитриевич сможет показать такое хозяйство на практике, я буду готов поверить в эту идею.

– А что насчет конституции и выборов? – Горчаков воспользовался моментом и прыгнул к самой опасной теме.

– Нет! – тут же решительно покачал головой князь.

«Упрямый осел!» – мелькнуло во взгляде Горчакова, но вслух он высказался гораздо вежливее.

– Почему?