Чернила и огонь - Олмо Бенито - Страница 6

Полки занимали все пространство вокруг стола для переговоров и кресел, стоявших в самом центре помещения. По одну сторону от них находилась элегантная лестница из стекла и стали, по которой я сюда и спустилась, а по другую – современный лифт, закрытые хромированные дверцы которого ждали, пока кто-нибудь пробудит их ото сна.

Если само пространство оказалось воистину колоссальным, то о его наполнении нельзя было сказать то же самое. В основном это были бизнес-книги, эссе по искусству и истории, какой-то сборник мотивирующих цитат и толстые энциклопедии, некоторые – все еще упакованные в пластиковую пленку, в которой, должно быть, туда и прибыли. Еще там были пара бюстов, красивый секстант и статуэтка от Lladró[5]. Вряд ли мне удалось бы обнаружить здесь инкунабулы[6] или первые издания каких-нибудь книг, так что я даже не стала их искать.

Эта коллекция имела скорее декоративное, чем образовательное предназначение, о чем свидетельствовал тот факт, что некоторые из экземпляров выглядели новыми: на них не было ни следов использования, ни заломов. Немногочисленные представители художественной литературы ютились на нескольких полках в отдалении от остальных, словно относились к низшему классу. Среди них преобладали исторические романы и популярные книги с затертыми корешками. Много Кена Фоллетта, Стивена Кинга и Постегильо, а еще – несколько триллеров авторства Гомеса-Хурадо, Долорес Редондо и Стига Ларссона.

Я поерзала на кресле, пытаясь поудобнее сесть, хотя и подозревала, что мне это не удастся. Одетая в туристические ботинки, рваные джинсы и толстовку, которую по инерции натянула перед тем, как выйти из дома, не задумываясь о том, в каком изысканном месте мне назначили встречу (а может, как раз наоборот), я ощущала себя здесь не в своей тарелке. Казалось, мое подсознание намеренно пыталось как можно сильнее дистанцировать меня от этой роскошной обстановки.

Меня заставили прождать добрых пятнадцать минут, и, полагаю, сделали это намеренно. Наконец я услышала, как приводится в движение лифт. Хромированные дверцы открылись, и я увидела мужчину, толкающего перед собой инвалидное кресло, в котором сидела пожилая женщина.

Я узнала вытянутую, худощавую фигуру Эдельмиро Фритц-Брионеса, потому что видела его на нескольких фотографиях, которые Марла нашла в интернете. Мужчина лет шестидесяти был одет в свитер и брюки чинос. У него были пышные волосы, зачесанные на ровнейший боковой пробор, и так хорошо начищенные ботинки, что можно было ослепнуть, если бросить на них взгляд.

Старушка, сидевшая в инвалидной коляске, смотрела перед собой с безразличием человека, который едва осознавал, что происходит вокруг. В носу у нее была резиновая канюля, по которой к ней напрямую поступал кислород. Она вела себя покорно, впрочем, у меня не возникало впечатления, что она смогла бы возразить этому мужчине, если бы захотела. Мне показалось, что они с Эдельмиро Фритц-Брионесом немного похожи, но это сходство терялось в лабиринте складок и морщин, придававшем ее лицу неподвижный вид. Мне в голову пришел образ окаменелости, которую кто-то нашел во время раскопок, но не решился отполировать до конца, боясь сломать.

На коленях у женщины лежала книга: потертый том, названия которого не было видно. Она положила сверху обе руки, словно намереваясь его от чего-то защитить.

Я встала, чтобы поприветствовать их. Хозяин дома оставил инвалидное кресло возле стола для переговоров и подошел ко мне, протягивая руку.

– Так вы и есть Грета.

У него на лице появилась улыбка, которую он пытался выдать за искреннюю. Я ответила ему своей самой идиотской гримасой, стараясь не смотреть на его ладонь.

Я терпеть не могу физического контакта. Не выношу, когда кто-нибудь ко мне прикасается. Это происходит со мной вот уже несколько лет, и я пока не удосужилась найти этому явлению ни объяснения, ни того, как с ним бороться. Поэтому, ограничившись мимолетным рукопожатием кончиков пальцев, едва ли продлившимся десятую долю секунды, я отдернула руку и убрала ее в карман, подальше от чужих прикосновений.

Я изо всех сил старалась показаться уступчивой и покорной. «Впечатляюще. Мне обычно не назначают встреч в столь роскошных местах», – кричал мой язык тела. Мне было не сложно пойти на подобную уступку здравому смыслу, лишь бы этот тип чувствовал себя комфортно.

А вообще он уже начинал мне надоедать, и это учитывая, что я видела его впервые. Мало того, что он заставил себя ждать четверть часа, как будто считал само собой разумеющимся, что мне больше нечем заняться. И это его приветствие, никаких тебе «добрый вечер» или извинений за опоздание. Он назвал меня по имени, что кто-нибудь понаивнее принял бы за проявление дружелюбия, но на самом деле это было ненужным и весьма красноречивым проявлением высокомерия.

– Очень приятно, сеньор Фритц-Брионес.

Он ограничился кивком, забыв сказать «пожалуйста, называйте меня Эдельмиро», чтобы еще больше подчеркнуть дистанцию и обозначить условия, на которых будут развиваться наши дальнейшие отношения.

– Это – Жозефина, моя мать.

Жозефина взглянула в мою сторону, но не стала протягивать мне ладонь или делать что-нибудь еще. Судя по ее виду, она вообще сомневалась, что была способна самостоятельно поднимать руки.

– Тельес очень хорошо о вас отзывался, – сказал Фритц-Брионес, усаживаясь на ближайшее к матери кресло. – Я пожала плечами. Видимо, разговор между Тельесом и этим человеком прошел долгий путь, прежде чем добраться до меня, подумала я. – Насколько я понимаю, вы разбираетесь в книгах, – добавил он.

Это был весьма уместный комментарий, предназначенный для того, чтобы дать мне возможность рассказать о своих знаниях и достижениях, словно речь шла о собеседовании при приеме на работу. Наверное, стоило бы воспользоваться случаем, чтобы не молчать и похвастаться некоторыми из моих успехов, которые произведут на сеньора Фритц-Брионеса должное впечатление. А когда он оценит мой профессионализм, то мы перейдем к более серьезным темам.

Видимо, он не привык к тому, чтобы на его слова отвечали молчанием, потому что выражение его лица исказилось, когда ему пришлось проявить настойчивость.

– Мне сказали правду?

– Если бы это было неправдой, меня бы тут, вероятно, не было.

Он прищурился, словно таким образом ему было проще различить грань между надменностью и наивностью. Я попыталась представить себе, что он сейчас видел: своенравную девушку, одетую в комфортную, но не слишком нарядную одежду, с кое-как собранными волосами и смотревшую на него так, словно этот разговор уже начал ей наскучивать. Я подумала о Марле, которая, увидев меня в этот момент, упрекнула бы меня в отсутствии энтузиазма, и подумала, что стоит вести себя посговорчивее, чтобы не спугнуть потенциального клиента.

– Ну что? – спросил Фритц-Брионес, раскинув руки, словно хотел охватить ими все помещение. – Как вам моя библиотека?

Марла всегда предупреждала меня, чтобы я не говорила первое, что приходит мне в голову. Моя прямолинейность слишком часто доставляла нам неприятности. Поэтому я не стала отвечать, что коллекция его книг была чересчур помпезной и скучной и что, казалось, он собрал ее, чтобы похвастаться своими знаниями и интересами, будто она была продолжением его личности, столь тщательно выверенной, что ее было невозможно воспринимать всерьез. Что не верила, что он прочитал хотя бы четвертую часть этих книг, которыми так дорожил, и что единственной частью этой библиотеки, куда он на самом деле заглядывал, были, должно быть, ее темные уголки, в которых Постегильо соперничал с Кеном Фоллеттом.

– Очень интересная.

Этот ответ принес ожидаемые результаты. Приняв комплимент, Фритц-Брионес протянул мне книгу, лежавшую на коленях у его матери.

Жозефина не стала сопротивляться, но проследила взглядом за тем, как том перешел из ее рук в руки ее сына, а потом – и в мои.