Тьма на ладони - Фудзивара Иори - Страница 36

– Знаете, чему можно верить меньше всего на свете?

– Чему?

– Вашему «когда-нибудь»…

В этот миг за моей спиной оглушительно лязгнуло. Я обернулся. В проеме распахнутой двери стоял Санада с крайне угрюмым выражением лица. В его близко посаженных глазках сквозило что-то необычное.

– Ах, вот ты где!

Его слова обращались не ко мне:

– Охара! Надо поговорить.

– А что такое?

Не ответив ей, он посмотрел на меня:

– А ты разве сегодня не болеешь?

– Болею. Да вот заскочил в наш медпункт за лекарством. Если у вас разговор, я пойду.

– Сделай милость.

– Подождите, босс! – встряла Охара. – Ничего, если мы поговорим чуть позже? У нас с шефом важный вопрос…

– А я тебя что, в игрушки играть приглашаю?

Я вспомнил слова Какисимы. «Всех нечленов профсоюза будут увольнять поименно…» Охара состоит в профсоюзе. Хоть за нее можно не беспокоиться.

Я поднялся из-за стола.

– Извини, Охара. Что-то меня опять лихорадит. Пойду-ка я домой.

Санада окинул нас обоих подозрительным взглядом.

Я легонько коснулся ее плеча и вышел из переговорной. За столом Томидзавы по-прежнему никого не было. Я направился сразу к лифту.

На дворе ярко светило послеобеденное солнце. Потеплело. Весна разгоралась. В садике у соседнего здания стояли скамейки. Несмотря на будний день, на скамейках сидели люди, с виду – типичные клерки, и лениво грелись на солнышке. Эта безмятежная картинка никак не вязалась с тем, о чем рассказал Какисима. Разница между его историей и этим весенним денечком казалась просто невероятной.

На одной из скамеек я заметил знакомую фигуру. Томидзава сидел в одиночестве и молча смотрел в одну точку перед собой. Не замечая ни меня, ни кого-либо вокруг.

Я стоял на тротуаре, разглядывая весеннее солнце, и странные мысли опять копошились в моей голове. Почему фигура человека, устало опустившего плечи, так органично вписывается в этот весенний пейзаж? В подобной гармонии было нечто горькое и несправедливое. Он сидел застыв точно статуя, с остекленевшими глазами. И разглядывал что-то совершенно мне неизвестное.

Я отвернулся и пошел своей дорогой.

Проходя мимо здания российского посольства, я скользнул взглядом по фигуркам полицейских. Карту местности на выходе из метро я изучил довольно подробно, однако шагать пришлось куда дольше, чем я ожидал. Голова кружилась, перед глазами все плыло. Возможно, оттого, что я с самого утра мотался по городу как заведенный. А может, просто устал и размяк под лучами весеннего солнца.

Миновав посольство, я уже начал спускаться под горку, когда зазвонил телефон.

– Шеф! – сказала Охара. – Вы где находитесь?

– Дома. Лежу в постели, как ты мне и приказывала.

– Ладно врать-то! Я вам домой звонила – никто трубку не брал.

– А чего звонила?

– Сообщить одну новость. Гипер-супер-ультра-новость – вы не поверите!

– Ты газеты читаешь? Там каждый день полно новостей, в которые никто не верит. А толку?

– Только что вышел новый приказ. С апреля я – старший клерк по дизайну!

– Вот как? Здорово… Значит, на повышение пошла?

Она выдержала паузу, словно собираясь послать меня к черту. Да так и сделала:

– Идите к черту, шеф! Вы и правда не понимаете, что происходит, или вам как маленькому объяснить?

– Объяснить, – вздохнул я.

И она объяснила. Даже в компании «Тайкэй», загибающейся от инфляции менеджеров среднего звена, никогда не было такой странной должности, как «старший клерк».

Чтобы мне позвонить, Охара явно куда-то вышла. Обычного конторского галдежа я в трубке не слышал. Шагая по улице, я слушал ее объяснения. Секцию дизайна, которой до сих пор заведовал я, переделают в группу. У группы останутся те же функции, что у секции, но работать там будет заметно меньше народу. Иначе говоря, сократят управленческие звенья, сохраняя систему в целом. А вот секцию по работе с филиалами упразднят совсем. Двоих сотрудников, работавших под Томидзавой, перебросят в другие секции, а самого Томидзаву уволят в конце апреля. Кроме него, из отдела уволят еще парочку старых сотрудников.

Теперь я понял, почему у Какисимы не нашлось сегодня времени для разговора. И почему у Санады была такая угрюмая физиономия. Объяви сразу нескольким сотрудникам, что их выкидывают на улицу, – самому жить расхочется. Представляю, как сейчас трясет всю компанию. В других отделах наверняка такая же чехарда. Телефоны внутренней связи небось от таких новостей раскалены до предела. Слава богу, я сбежал из конторы до того, как все началось. Как там сказал Какисима? «Кадровая перетасовка и поименное увольнение»? Хитришь, брат. Бери выше. Полная перестройка системы, вот что это такое.

И хотя уже совсем скоро я расставался с конторой навсегда, у меня вдруг защемило сердце. Двадцать лет. Ровно столько я прожил в их суетливом мирке. Конечно, успехи и неудачи сменяют друг друга, как волны в море, везде, где бы ни жил человек. И эта компания – не исключение. Все понятно. И все же одному чувству я никак не мог подобрать названия. Тому, что охватило меня при виде фигурки Томидзавы, ссутулившегося в лучах весеннего солнца.

Стайка домохозяек, оживленно щебеча, пробежала мимо. Прижимая к уху мобильник, я наконец сказал:

– Ну, по крайней мере в твоем случае все очень неплохо. Будешь заведовать дизайном, я так понимаю? Значит, старик Санада все-таки разбирается в людях!

– Да в чем он там разбирается?! Какую девчонку за бумажками лучше гонять?

– Не скажи. Он тоже по-своему профи. И вообще – перестань ворчать! Можешь хоть чему-нибудь обрадоваться по-человечески? Вот и зарплату повысят, так ведь?

– Повысят, тоже мне! Кошкины слезы… Скорей всего, в общем даже меньше получать буду. Старшим клеркам сверхурочные не оплачиваются.

– Ах да… Но зато теперь ты на целый шаг ближе к цели.

– Какой еще цели?

– Стать первой женщиной – президентом компании.

В трубке вздохнули:

– Послушайте, шеф…

– У телефона.

– Сегодня вечером я зайду вас проведать. Мы ведь не закончили разговор. А уж он-то поважнее, чем кадровые перестановки.

– Даже не думай! По температуре я сейчас близок к летальному исходу. Оставь меня в покое. Все разговоры – завтра.

Я отключил телефон. Продолжая шагать, я задумался. Все-таки что ни говори, а Санада тоже был профи. Конечно, элементарной человечности ему всегда не хватало, но нюх на людей у него есть, тут уж не поспоришь. Фактически он назначил заведовать всем нашим дизайном самую талантливую из оставшихся. Да и с упразднением нашей секции я в общем согласен. В конце концов, сегодня не встретишь ни одной фирмы, где дизайном занималась бы целая секция. Хотя, конечно, теперь Охаре придется несладко: в ее подчинении окажется сразу несколько мужчин гораздо старше ее. Впрочем, я уверен: кто-кто, а эта девочка не растеряется.

Все эти мысли окончательно растопили мои мозги.

Но, слава богу, я уже прибыл к цели. Свернув с тротуара, я направился к дверям новенького трехэтажного здания. Асфальтовая площадка у стены была исполосована иероглифами: «Стоянка запрещена». И для пущей надежности окантована заградительным тросом. Под каждым столбиком иероглифов – подписи: «Юридический департамент» и «Полицейское управление». У самого входа, наплевав на предупреждение, кто-то припарковал здоровенный мотоцикл.

Приглядевшись, я узнал своего старого знакомца – итальянский «дукати» на девятьсот кубов.

14

Как гласила табличка у лифта, отдел «Недвижимость» находился на «минус первом» этаже, под землей. Но не успел я выйти на лестницу, как тут же с кем-то столкнулся, потерял равновесие и упал.

– Кого я вижу! – услыхал я над собой знакомый голос. – Папаша? Какого лешего ты тут делаешь?

Я поднял голову. Взгляд уперся в куртку из черной кожи. Нами-тян? Я ухватился за протянутую руку и кое-как поднялся. Надо думать, видок у меня был будь здоров…