Тьма на ладони - Фудзивара Иори - Страница 33

– Да, вы правы. Я целый день проверяла автоответчик – надеялась, что она позвонит. А консьерж мне сказал, что приходили вы. А потом ваш голос на автоответчике услышала – и удивилась. Ведь буквально накануне господин Исидзаки назвал мне ваше имя.

– А что газетчики?

– Пока вроде все тихо.

– Ну хорошо. А чем ваша сестра вообще занималась? Последнее время ее что-то не видно по телевизору.

– Лет семь-восемь назад она ушла из шоу-бизнеса. Открыла небольшой ресторанчик на Роппонги. Он так и назывался – «Кагами Дзюнко». И даже какое-то время, я слышала, был популярен, но довольно скоро она и этот бизнес свернула. Что дальше делала – я уж не знаю. Мы почти не общались. Денег на жизнь ей, похоже, хватало. Не хочу выносить сор из семьи, но я уже говорила – мы с нею не были близки как сестры. И только полгода назад, когда мне очень понадобилось, я сама позвонила.

Она с силой закусила губу. Очень красноречиво. Я ничего не сказал, и она продолжала:

– Неловко признаться, но… В общем, я позвонила, чтобы занять денег. Конечно, в каком-то смысле мы были соперницами, но мне больше не к кому было обратиться. До полной выплаты кредита за квартиру оставалось всего пять месяцев, а просить у господина Исидзаки было бы слишком унизительно. В общем, через пару дней после звонка на мой счет перевели десять миллионов иен.[30] Как раз сколько нужно. Я, конечно, сразу ей позвонила, чтобы спасибо сказать. А она ответила, что, мол, вернешь когда сможешь. И повесила трубку. Это был наш последний разговор.

– Вы, конечно, извините, но… Вам не приходило в голову, что эти деньги она тоже могла взять у Исидзаки?

Она опустила глаза. В зал гостиницы, оживленно галдя, ввалилась группа иностранцев. Воздух наполнился каким-то азиатским наречием. Словно стараясь отгородиться от этих голосов, она еле слышно пробормотала:

– Все может быть. Если так, то разницы никакой, верно? Поначалу я собиралась продать эту квартиру и переехать в какое-нибудь жилье поменьше. А из разницы и вернуть долг сестре. Но вы же понимаете, если она взяла эти деньги у Исидзаки – я ей этого простить не смогу.

– Да, пожалуй, я вас понимаю. Еще раз извините, конечно, но вы что же, так не любите свою сестру?

– Не знаю… Хотя, если честно, может, и не любила все эти годы. Но если я занимаю деньги у той, кого терпеть не могу, – значит, я сама не ангел. В общем, раньше я об этом особо не думала, но теперь уж точно ее ненавижу.

– Почему?

– Потому что я уверена: моя сестра каким-то образом связана с его самоубийством.

Я выдержал паузу и отхлебнул кофе. Тот уже остыл, и, кроме горечи, я ничего не почувствовал.

– А президент о вашей сестре так ничего и не говорил?

– Ни словечка. Как мне показалось, в последнее время он вообще избегал этой темы.

– Но вы сами говорили, что в их отношениях до последнего дня ничего не менялось. Откуда у вас такая уверенность?

– Шестое чувство. – Я ничего не ответил, и она продолжала: – Я в этом абсолютно убеждена. Ведь он чуть ли не каждый день с ней общался. Я это чувствовала безошибочно. И когда мы с ним в последний раз разговаривали, лишний раз это поняла. Хотя он об этом и не говорил. Меня не обманешь.

В ее голосе послышались жесткие нотки. Похоже, образ сестры в голове этой женщины сильно отличался от той Дзюнко Кагами, которую я когда-то встречал. Может, младшая сестра просто бесится оттого, что задолжала ей столько денег? Кто ее знает. У меня никогда не было ни сестер, ни братьев, чтобы судить. К тому же между ними стоял мужчина. Да и та Кагами Дзюнко, что я знал, была куда моложе, чем ее младшая сестра сегодня. Все-таки двадцать лет прошло. Люди меняются.

– Ну да ладно, – сказал я как можно мягче. – Все равно этот разговор ни к чему не приведет. Следующая загадка. Вы знаете человека по имени Ёсиюки Ёда?

– Ёсиюки Ёда?

– Экономист.

– А, тот ученый, который иногда по телевизору выступает? А что, он как-то связан с Исидзаки?

Рассказывать ей о рекламном ролике не стоило. Судя по ее реакциям до сих пор, она ничего об этом не знает. «Эти кадры – мой стыд», – сказал Исидзаки. Посвящать Киэ Саэки в проблемы совести президента нужды не было.

– Не знаю. Возможно, никак не связан. Это я так спросил, на всякий случай. Забудьте. Есть вопросы поважнее. Например, одна загадка беспокоит меня уже очень долго. Так сказать, на личном уровне…

Она наклонила голову и вопросительно посмотрела на меня. Я продолжал:

– Вы столько рассказали о себе. Выражаясь вашими словами, столько сора из семьи вынесли. И уже дали мне много пищи для размышлений. Но все же, как я заметил, у нас с вами есть одна общая черта.

В ее глазах мелькнуло удивление:

– Какая же?

– Привычка сокращать.

– Сокращать?

– Да. Я тоже привык не вдаваться в подробности, когда речь заходит о прошлом. В своем долгом рассказе вы не сказали ни слова о семье, в которой выросли. Зато позволили мне задавать откровенные вопросы. Так вот, я пропустил, или вы забыли сказать, что вашего отца зовут Тэцуо Саэки?

Она вздрогнула.

– Да… То есть… Но он уже умер! Много лет назад.

– Инфаркт или что-то вроде?

– Да, верно. Я, конечно, отца не стыжусь, но… о семье действительно никому не рассказываю. Мало ли что подумают… А вам-то откуда это известно?

– Мой отец тоже был якудзой.

От растерянности ее словно парализовало. Я сделал вид, что этого не заметил.

– Вот почему и моих рассказов о детстве почти никто не слыхал. Правда, в отличие от вас, я стыжусь своего отца. Возможно, я не так силен духом, как вы…

Она через силу улыбнулась:

– Вообще-то, меня с такими людьми ничего не связывает, но… Вы знали моего отца?

– Нет, только имя слышал. В том мире он был особо известной фигурой.

– А если точнее – особо опасным авторитетом?

Я не ответил. Все было именно так. Когда-то дворовая шпана по всей префектуре Тиба слагала легенды о банде Саэки. Главарь банды, Тэцуо Саэки-младший, унаследовал власть от своего отца. В шестьдесят четвертом полицейский департамент, объявив якудзе первую серьезную войну, предложил всем бандитским группировкам Японии сдаться. Команда Саэки сопротивлялась до последнего, чем прославилась на всю страну. На фоне этих историй прошла моя юность. После разгона банды Тэцуо Саэки предстал перед судом, где ему постарались «пришить» сразу десять статей Уголовного кодекса, включая подстрекательство к убийству полицейского. Последнее обвинение было снято за недостатком улик. По остальным он схлопотал три года без права на амнистию, но едва успел выйти на свободу, как тут же собрал банду заново. Так мне, по крайней мере, рассказывали, когда я заканчивал школу.

В общем, Киэ Саэки знала, что говорила. Даже мой папаша водился с ее отцом. Насколько я слышал, вражды между ними не было. Все-таки с моим родителем в те времена не смела шутить ни одна даже самая безумная шайка головорезов.

Она смотрела на меня все так же озадаченно. Я по-прежнему делал вид, что мне все равно. Теперь понятно, отчего сестричкам так хочется выглядеть невинными девственницами. Чем меньше болтаешь о такой семейке, тем спокойней на свете живешь.

– И последний вопрос. Вам знаком человек по фамилии Кацунума? Имени не знаю, но, судя по возрасту, ходил в помощниках вашего отца, когда вам было лет десять…

– Нет, такого не знаю. В детстве ни я, ни сестра в доме отца не жили, с его окружением почти никак не пересекались. Чем отец занимается, я узнала лет в пятнадцать, когда уже сама начала соображать, что к чему. Фамилию эту, может, и слышала, но сейчас уже и не вспомню… А почему вы спросили?

– Да так… Вспомнил кое-что личное. Не обращайте внимания, это к делу не относится.

– Правда?

– Правда, – соврал я и посмотрел на часы. Полвторого. – Извините, что напоминаю, но ваш ребенок, наверное, скоро проснется?

Она тоже взглянула на время. И негромко рассмеялась: