Агитбригада - А. Фонд - Страница 9

«Вот как. Реквизит у него, значит», – понятливо ухмыльнулся я. – «Вот сучонок. Ну ладно, раз реквизит, значит, реквизит. Пусть будет так».

Пока никого в сельсовете не было, я окинул взглядом заваленные бумагами два стола, полупустой шкаф и засиженное мухами окно. В шкафу я нашел сломанный барометр, какие-то древние агитационные брошюрки, пресс-папье в виде бюстика неизвестного античного мужика с крылышками и прочую дрянь.

Я вытащил всю снедь из саквояжа, отломал хороший такой шмат колбасы и немного хлеба и принялся торопливо уплетать. Вкус был изумительный. Это немного примирило меня с суровой действительностью. Если тут все продукты такого качества – то жить вполне можно.

Доев, я переложил оставшиеся продукты в найденную в том же шкафу рваную то ли занавеску, то ли кусок скатерти, которую завязал на три узла, чтобы не вывалилось. В саквояж же педантично сложил барометр, пресс-папье и все найденные брошюрки. Так как реквизита получилось маловато, то я заодно снял один из портретов вождей Революции, которые густо висели на стенах, и тоже добавил их туда, в коллекцию. Ах да, выбрал я, естественно, портрет Сталина.

И только я уже намылился обратно, как в сенях затопали и дверь распахнулась. Не то, чтобы я испугался, что меня засекут (вряд ли за сломанный барометр меня посадят, но разборок бы не хотелось).

– Милок, ты, что ль, будешь начальник новый? – с места в карьер требовательно спросила меня молодая бабёнка с рябым лицом.

– Нет, я из агитбригады, – вежливо ответил я, надеясь, что на лице не осталось крошек от хлеба, – сам вот тоже жду председателя.

– Ох ты ж божечки мои, – скривилась бабёнка и, шаркая ногами, ссутулившись, вышла вон.

А я добавил в саквояж еще найденный под шкафом дырявый ботинок и тоже заторопился обратно. Рабочий день у меня ещё не закончился.

На обратной дороге, я подвесил свёрток со снедью в ветвях старой липы так, чтобы и собаки не сожрали, и в густой кроне его не было видно. Насвистывая легкомысленную мелодию из Шнура, я неторопливо пошел на агитбригаду.

Во дворе промеж фургончиков на этот раз царила суета. Большинство членов агитбригады были в сборе и занимались каждый своими делами.

– Капустин, ты где там ходишь?! – сердито закричала на меня остроносая Клара. – Мне Макар сказал, что ты мне помогать будешь! Вот иди и помогай!

– Мне он ничего такого не говорил, – равнодушно пожал плечами я, – наоборот, они с Зубатовым отправили меня в сельсовет забрать саквояж.

– Принёс? – из фургона высунулась сердитая голова Зубатова, – тащи бегом сюда! Сколько тебя ждать можно?!

– Я возле входа в дом поставил, – сказал я, – можешь забрать.

– Так принеси сюда! – потребовал Зубатов.

– Э нет, я к тебе в прислуги не нанимался, – хмыкнул я и язвительно добавил, – видать, не всех мироедов и эксплуататоров в семнадцатом расстреляли.

Зубатов налился краской, но я не стал ждать его ответа и опять вошел в дом. В избе вкусно пахло топлённым молоком и жаренной картошкой.

– Товарищ Гудков, – сказал я, – имею к вам два вопроса.

Макар сидел над шахматной доской и грустно смотрел на фигурки.

– Ты в шахматы умеешь? – рассеянно спросил он, наморщив лоб.

– Не умею.

– Эх, где нам шахматиста взять? Даже сражнуться не с кем, – посетовал Гудков и добавил, – какие вопросы?

– Первый вопрос – когда будет обед?

– Обед? – растерянно переспросил Гудков и посмотрел на меня тихими глазами.

– Ну да, дело уже к вечеру, а нас ещё и не кормили.

– Вроде как сегодня Нюрка дежурит, – пробормотал Гудков, правда неуверенно.

– А что же, никто не ел ещё?

– Ну, у нас тут многие сами для себя готовят, раздельно питаются.

– А я?

– А ты найди Нюрку и спроси.

Поняв, что с продовольствием здесь нелады, я продолжил:

– И второй вопрос – я что, в услужение сюда нанялся? То Зубатову сумки подносить, то Кларе что-то помогать. Мы с вами вроде обсудили перечень моих обязанностей.

– Ну ты понимаешь, братец, – с обезоруживающей улыбкой развёл руками Макар, – мы же одну работу делаем с товарищами – культурно боремся с мракобесием. Можно сказать, ведём беспощадную идеологическую войну против суеверий и религиозных предрассудков у селян. И поэтому мы должны быть как единый кулак, действовать единым фронтом! А если каждый начнёт тянуть одеяло на себя – то идеологические враги нас одолеют. Ты понимаешь?

«Вот же сука», – восхищённо подумал я, но достойно ответить не успел, так как снаружи раздался истошный, полный ярости крик и в избу ввалился Зубатов, потрясая раскрытым саквояжем.

– Вор! – дико вращая глазами, заорал Зубатов.

«Не везёт мне в этом мире что-то на Викторов», – с оттенком легкой грусти подумал я, вспомнив второго Виктора из СТК.

– Что стряслось, Витя? – спросил Гудков, поморщившись, – зачем так орать?

– Он украл!

– Кто?

– Вот он! – указательный палец Зубатова осуждающе уставился на меня.

– Это серьёзное обвинение, товарищ Зубатов, – нахмурился Гудков, – если это так, то будем разбираться. Случаев воровства у нас в коллективе ещё не было.

Он повернулся ко мне:

– Ты действительно украл, Геннадий?

– Нет, – с подчёркнутым изумлением покачал головой я, – товарищ Зубатов гонял меня по личным делам, как прислугу, а когда я не поднёс саквояж к нему прямо в фургон, а поставил во дворе, – он решил отомстить мне.

– Лжец! – заверещал Зубатов.

– А что он украл? – спросил Гудков.

– Р-р-реквизит, – уши у Зубатова заалели.

– Но там разве не реквизит? – наивно удивился я и теперь уже мой указательный палец уставился по направлению в тёмный зев саквояжа.

– А что там? – заинтересовался Гудков. – Вытаскивай.

Зубков скрипнул зубами и принялся доставать пресс-папье, барометр, макулатуру. Последним был извлечён портрет Сталина и дырявый ботинок.

– Ну и что у тебя пропало? – удивился Гудков, – второй дырявый ботинок? И почему ты портрет Секретаря ЦК вместе с этим хламом хранишь, Виктор? Хочешь, чтобы проблемы у нас всех были?

Зубатов побледнел и посмотрел полным ненависти взглядом на меня. Проблем он не хотел. Гудков отобрал портрет и любовно пристроил его на стене избы, там, где раньше была икона, в красном углу.

– В общем, если сказать нечего, выметайтесь оба, – проворчал Гудков, – нам ещё репетировать. А ты, Капустин, ноги в руки и марш к Кларе, помоги ей с декорациями.

«То есть обед отменяется?», – подумал я злобно. Нет, в школе я пообедал, в сельсовете перекусил, кроме того, у меня в кармане был хлеб, который сунул мне Кузька и была заначка с экспроприированным у Зубатова продуктовым «реквизитом», так что дня два-три я точно не пропаду. Но это сейчас так, а вот что будет в последующие дни? Умирать с голоду я не намерен. Да и питаться всухомятку для желудка вредно.

Мы с Зубатовым вышли во двор.

– Я это так не оставлю, – зло прошипел он. Крыть ему было явно нечем.

– Всегда рад помочь товарищу, – бодро отсалютовал я, – Если ещё нужно будет принести какой реквизит, или отнести – обращайся, товарищ! Одну же работу делаем!

Зубатов зашипел что-то ругательное, а я отправился искать сперва Нюрку.

Нюрка нашлась на заднем дворике. Вместе с Люсей Пересветовой они выполняли танцевальный номер, который состоял из частых подпрыгивающих элементов с высоким поднятием коленок. На Люсины коленки, обтянутые трикотажными рейтузами, я аж залюбовался. Зёзик лихо аккомпанировал им на скрипке что-то дробно-цыганское.

– Чего тебе, мальчик? – спросила Нюра, когда они закончили танец и остановились отдышаться.

– Я насчёт обеда, – сказал я.

– Что? – вытерла пот со лба Нюра.

– Товарищ Гудков сказал, что ты дежурная и к тебе нужно обращаться насчёт обеда, – повторил я, – хотя скоро уже ужин.

– Я разве? – растерянно переглянулась Нюра с Люсей.

– Ну да, – задумчиво попыталась вспомнить Люся, обмахивая раскрасневшееся лицо платочком, – Клава же позавчера дежурила… вроде.