Агитбригада - А. Фонд - Страница 7

– Подскажите, уважаемые, где расквартирована агитбригада товарища Гудкова?

– Ты что ль тоже из безбожников будешь? – подозрительно-враждебно уставилась на меня вторая баба, тощая, в темной поношенной одёже.

Вторая тоже что-то заворчала.

– Да нет, я от трудовой школы, по хозяйственной части, – отмазался я.

– Аааа… ну раз так… во-о-он туда, милок иди, – тощая махнула рукой вправо. – А возле старой липы поверни влево, увидишь синий забор – тебе прямо туда.

Я поблагодарил и подошел к искомому двору, и правда – за синим забором виднелись разрисованные ярко-красными звёздами три фургона и три простые крестьянские подводы без всяких опознавательных знаков. На обильно заросшем гусиной лапчаткой и спорышом дворе лениво паслись взъерошенные, некогда белые, курицы, щедро помеченные на спинах чем-то синим.

Я подошел ближе – сонное подворье, казалось, вымерло. Из будки вылезла зачуханная собака, недовольно и подозрительно покосилась на меня, немного подумала, затем лениво гавкнула. Посчитав таким образом свой долг выполненным, неторопливо полезла обратно в будку, позвякивая цепью.

Я уже прикидывал, что делать дальше и где все, как вдруг из крайнего слева фургончика, с нарисованным большой красным ромбом на боку, внутри которого был выведен лозунг «Пером рабкора и светом науки разоблачайте сектантские штуки!», резво выскочил белобрысый мужчина, в одном исподнем и котелке. Прижимая к груди одежду, он обернулся и закричал, с надрывом:

– Шлепохвостница!

– Фавн! – донёсся изнутри гневный женский крик и вслед вылетел башмак, который угодил мужчине по спине.

– Ну вы видали это? Как начали считать баб за человеков, так они уж и распоясались! – почёсывая спину, пожаловался мне мужчина и, не дожидаясь ответа, подхватил башмак и торопливо ретировался в другой фургончик.

 Я немного постоял, но, видя, что никто не собирается появляться из фургончиков, подошел к тому, в котором скрылся мужчина, и постучал.

– Занято! – возмущённо закричало несколько голосов изнутри.

Я ещё раз постучал. Более настойчиво.

Дверца распахнулась и выглянула заспанная и всклокоченная мужская голова, чернявого вида:

– Чего тебе? – неприветливо буркнула голова.

– Мне бы товарища Гудкова, – вежливо ответил я.

– Ааа… ну так это тебе в дом надо, – голова потеряла ко мне интерес и бесцеремонно захлопнула дверь прямо перед носом.

Мда. Ну ладно. Я пошел в дом.

Он был не заперт. Когда на мой стук никто не отреагировал, я толкнул дверь и вошел внутрь. Там было темно, пахло варёной гречкой, сухой травой и мышами.

– Есть кто? – громко спросил я и затопал в сенях, давая время хозяевам подготовиться, а то мало ли что, нравы здесь, как я понял, были свободные (сцена с фавном и шлепохвостницей произвела на меня впечатление).

Мне не ответили, и я толкнул дверь в дом и вошел.

У окна, за столом, сидел явно битый жизнью тридцатилетний мужик, с кудрявым рыжеватым чубом и россыпью непослушных веснушек на курносом лице. Он что-то тщательно записывал в увесистый гроссбух.

– Здравствуйте! – сказал я, – вы Макар Гудков?

– Я, – кивнул мужчина, дописал слово, подул на чернила и только после этого поднял на меня юркие глаза. – А ты кто таков будешь?

– Меня зовут Геннадий Капустин, – чинно представился я и достал из наволочки мой единственный документ, – направлен к вам из трудовой школы имени 5-го Декабря от рабфака. В агитбригаду.

– Оооо! Прекрасно! Прекрасно! – моментально расцвёл улыбкой Гудков, – нам помощники сейчас очень нужны. Особенно после того, как Пахомий покинул нас.

– Умер? – спросил я.

– Хуже, – нахмурился Гудков и вздохнул, – женился. Причём на мещанке. Но не будем о грустном.

Он развернул бумажку и вчитался.

– Товарищ Гудков, – поспешил сказать я, – там указано, что все моё жалование должно поступать на счета трудовой школы имени 5 Декабря. Но я же как-то кормиться должен? Как быть?

– Мда… а я смотрю, строго там у вас, – поднял веселые глаза на меня Гудков, – но ты брат, не боись, не обидим. У нас общий котёл, и харчеваться будешь со всеми остальными. Кроме того, за хорошую работу полагается ещё и премия.

– Но деньги уйдут в школу. Так что мне без разницы, – пожал плечами я.

– Э нет, братишка, – широкая улыбка появилась на веснушчатом лице руководителя. – Премия у нас налом идёт. Так что работай, старайся и будут у тебя деньги.

Я повеселел, но главный вопрос таки задал:

– А в чём будет состоять моя работа?

– Ну брат, ты же не думаешь, что только пришел, и я тебя сразу цирковую буффонаду изображать поставлю? Или Короля Лира играть? Ты вот, к примеру, хоть те же фордершпрунги* крутить умеешь?

Я мотнул головой, мол, не умею и не претендую.

– Вот то-то же! – разулыбался Гудков, – так что поработаешь пока помощником у товарищей, присмотришься. Кстати, а что у тебя с лицом?

– Да ничего, упал неудачно, – спрыгнул я.

Не знаю, поверил ли мне товарищ Гудков, но вдаваться в подробности он больше не стал.

– А можно конкретизировать перечень работ? – не позволил перевести тему я. По старой привычке, ещё с той, моей жизни, знал, что договариваться нужно сразу, «на берегу», во избежание потом всяких недоразумений. Кроме того, мне не понравилась фраза «помощником у товарищей» – быть на побегушках у других не входило в мои планы.

– Ну смотри, – чуть помрачнел Гудков, – монтаж декораций, погрузка-разгрузка реквизита, уборка территории… и прочее.

– Уборка каках за лошадьми? – продолжил смысловой ряд я, вспомнив слова Кузьки.

– И это тоже. – Кивнул Гудков, – хотя обычно лошадьми у нас Жоржик занимается.

– Понял, – кивнул я и повторил, – итого, в мои обязанности входит работа с декорациями, реквизитом, уборка и лошади? Всё правильно?

– Да, – подтвердил Гудков. – Этого тебе мало?

– Нормально, – сказал я и договор сторон был заключён.

– Да, а размещаться пока тебе, братец, негде, – печально почесал голову Гудков, – мы, честно говоря, не ожидали, что школа отреагирует так быстро. Обычно школы или вообще не дают людей, или тянут неделями. Поэтому место ночлега для тебя не подготовлено. У нас три летних жилых фургона, но там живут члены агитбригады. А я квартируюсь пока здесь, сельсовет любезно предоставил мне жилплощадь на время. Сам понимаешь, не могу же я тебя поселить здесь.

– И где мне жить?

– Там, за домом, есть клуня, а наверху – сеновал. Хороший сеновал. Сено свежее, так что вполне себе с комфортом переночуешь, – улыбнулся Гудков и ехидно добавил, – ты же не неженка, я надеюсь?

Я неженкой не был, но предпочитал жить в комфорте. Тем более был сентябрь, и кто его знает, может ночью заморозки будут.

Видимо, рассмотрев что-то на моём лице, Гудков сказал:

– Здесь всего одну ночь тебе поночевать придётся. Мы сегодня дадим заключительное представление, затем снимаемся и завтра рано утром переезжаем в соседнее село. А там уже видно будет.

На этом собеседование было окончено, и Гудков отвёл меня во двор, где состоялось моё знакомство с остальными членами агитбригады.

Во дворе, на перевёрнутой бочке сидел босоногий смуглый человек в растянутой тельняшке и селадоновых галифе и заунывно тянул, тренькая незатейливую мелодию на балалайке:

– Тут пошли сады, закаулочки,

Долго с Манькою там пропадал,

И по винтику, по кирпичику,

Я взаимность её получал…**

– Зёзик, заткнись уже! – из фургона выглянула субтильная остроносая девица крайне сердитого вида, гневно потрясла сжатым кулачком, и скрылась обратно в фургоне.

Не обращая на неё никакого внимания, Зёзик продолжил меланхолично петь:

– Подумайте и хорошенько взвесьте 

Мой жесткий план – условие невесте: 

Должна быть женщиной, а не опёнком, 

Бадьями бёдер в хлебью клёнку лить; 

Могучая, могущая в пеленки 

Хоть двойнями, хоть тройнями палить…***