Вне игры - Орлова Настя - Страница 4

По хрен. Меня это давно не трогает. Когда-то хотел наладить с ними отношения, убедить, что они ошибаются на мой счет, но потом просто махнул рукой. Смысл долбиться головой о стену? Крепкими родственными узами наша семья никогда не славилась. Так что, если бы не мама, я бы без какого-либо сожаления провел все межсезонье в Штатах.

– Ты рано, – тянет брат насмешливо. – Хоккейные вечеринки в регионах не вставляют?

– И тебе привет, – отвечаю спокойно.

Отец и брат ненавидят хоккей. Точнее, не так. Брат в свое время тоже играл, но сдулся из-за травмы колена, заявив, что этот спорт ему неинтересен в принципе. А я ведь в хоккей пошел вслед за ним. Когда учился в школе и был просто подающим надежды спортсменом, вся семья за меня болела. Но когда пошли серьезные успехи и появились подкрепленные результатами амбиции сделать хоккей делом своей жизни, у отца резко развилась аллергия на этот вид спорта. У брата тот же заразный недуг проявился на фоне моего триумфа на драфте НХЛ. Меня выбрал скаут «Миннесоты» в четвертом раунде, и через полтора года я переехал в США по трехлетнему контракту новичка. Ни брат, ни отец этому рады не были.

Сейчас хоккеем я зарабатываю едва ли не больше, чем они оба совокупно. Я ношусь по льду. Они с утра до ночи просиживают штаны в офисе строительной компании. Для меня все очевидно. Для отца очевидно лишь то, что я не оправдал его надежды и не пошел работать на благо семейного бизнеса. Причем я почти уверен: если бы он не был таким гордым засранцем, он бы давно признал, что мой выбор в пользу хоккея был правильным. Но, к сожалению, некоторые люди просто не умеют признавать ошибки. В случае отца до такой степени, что он бы предпочел, чтобы я облажался.

– Выпить хочешь? – предлагает брат, указывая пальцем на початую бутылку виски.

– Валяй, – соглашаюсь я.

– Послезавтра у сенатора Воскресенского юбилей, – начинает отец. – Мы приглашены.

– Кто «мы»? – уточняю я. – Вряд ли мое имя указано в приглашении. Никто даже не знал, что я буду в городе.

– Позвали всю семью. Ты тоже пойдешь, – безапелляционно заявляет отец.

– Зачем?

– Потому что я так сказал.

– Без обид, пап, но я уже не в том возрасте, чтобы «потому что ты так сказал» являлось для меня аргументом, – напоминаю сухо.

– Сенатор – влиятельный человек. И он знает, что ты в городе, – недовольно поджав губы из-за необходимости объясняться, отец снова затягивается сигарой. – Мы должны пойти вместе. Тем более в перспективе объединение наших семей.

– В каком смысле?

– У сенатора есть дочь, – поясняет отец. – Она составит прекрасную партию Мише.

– Прекрасную партию? – При всем своем желании не влезать в перепалку я оказываюсь не в состоянии сдержать саркастический смешок. – Мы в каком веке? В девятнадцатом?

– Не паясничай! – рубит отец. – Тебе, конечно, нет дела до нашего бизнеса, но связи с семьей сенатора позволят нам укрепить положение в городе.

– За счет брака по расчету?

– За счет удачного бизнес-решения. В наших кругах в этом нет ничего удивительного. К тому же Рита Воскресенская очень хорошенькая.

– А если бы она была до отвращения страшной? – спрашиваю иронично, обращаясь к брату. – Ничего бы не поменялось, правда, Миш? Главное, бизнес.

– Отвали. Это тебя не касается, – скалит зубы брат, явно раздражаясь.

– А девчонка уже в курсе, что за нее все решили большие дяди? – Я понятия не имею, кто такая эта Рита Воскресенская, но мне ее заочно жалко. У человека всегда должен быть выбор. Сдается мне, у нее его не будет. Впрочем, почему я так в этом уверен? Девчонки находят Мишу неотразимым – таинственным, брутальным, сексуальным. Может быть, эта неведомая дочь сенатора будет счастлива заполучить его в качестве мужа.

– Девочка тише воды, ниже травы. Возражать отцу она не станет, – говорит папа.

– Все настолько запущенно? – уточняю я, недоумевая, как в наше время может происходить подобное.

– Мама умерла пять лет назад. У девчонки печальный опыт отношений. Бойфренд-садист ее год третировал, пока она не оказалась в больнице. Того мудака сенатор не одобрял, но девчонка упрямилась, хотела свободы. Учитывая болезненные уроки прошлого, в этот раз она его послушает.

– У нее с психикой могут быть проблемы, а вы собираетесь этим воспользоваться? – Я морщу нос, будто в помещении дурно пахнет. – Это низко даже для тебя, Миша.

– Ой, давай захлопнись, мистер Моралист, воспитанный забугорной псевдотолерантностью. – Брат раздраженно хлопает ладонью по столу. – Я возьму Риту в жены. Со мной она будет в безопасности. На психиатров, если потребуется, не поскуплюсь.

– Мне ее уже искренне жаль, – произношу колко, поражаясь, как брат, который для меня всегда и во всем был примером, за последние пять лет смог превратиться в расчетливого засранца.

Осушив одним глотком бокал с виски, я покидаю во всех смыслах душное общество отца и брата и поднимаюсь в свою комнату в семейном доме. Хочется забыть обо всем этом бизнес-дерьме, завалиться спать и проснуться в своей квартире в Сент-Поле. Но вместо этого вечером через два дня я надеваю смокинг и как послушный пес иду в дом сенатора Воскресенского в компании матери, отца и брата.

До последнего хотел послать все к черту. Мама уговорила. Ей важно продемонстрировать окружающим наши нерушимые семейные узы. И если отца и Мишу я могу со всем этим послать, то маму – нет. Она очень… ранимая. И все еще тяжело переживает мой переезд в США.

Дом Воскресенских – огромный особняк у противоположного от города берега реки с живописным садом и бассейном. Им даже снимать ничего не нужно, чтобы устроить достойный юбилей. Человек сто самых высокопоставленных гостей с семьями вольготно прогуливаются по территории дома и сада под живой аккомпанемент кавер-группы. Бокалы в руках, бриллианты в ушах, пустые светские беседы. Как же я отвык от подобных сборищ за два года жизни в американской глубинке.

Я не ханжа. Но от всей этой показухи меня мутит. И костюм, который я достал из шкафа, мне стал явно мал. По работе мне приходится бывать на официальных мероприятиях – у хоккеистов, даже тех, кто, как и я, большую часть регулярки сидит на скамейке запасных, много медийных обязанностей, но я даже не думал, что мне нужно брать с собой смокинг в эту короткую поездку домой.

– Никит, лицо попроще сделай, – цедит отец мне на ухо. – К нам именинник идет.

Проследив за взглядом отца, вижу высокого мужчину в темном костюме, который с бокалом шампанского движется в нашу сторону.

– Юрий Борисович, с днем рождения. – Отец делает несколько шагов навстречу сенатору и с готовностью жмет протянутую ладонь. – Долгих лет жизни и, конечно, стабильного роста в делах.

– Благодарю. – Воскресенский сдержанно улыбается отцу, коротко здоровается с мамой, переводит взгляд на меня и наконец концентрирует внимание на Мише. Смотрит цепко и явно оценивающе. Еще бы, перед ним жених, которого он расчетливо выбрал для дочери. – Рад, что смогли прийти.

– Мои сыновья, Михаил и Никита. – Отец улыбается так широко, что у него вот-вот треснет лицо. Очевидно, ему очень важно, чтобы мы понравились этому человеку.

– С днем рождения, Юрий Борисович, – произносит брат вежливо. – Спасибо за приглашение. У вас прекрасный дом. И не менее прекрасный праздник.

Миша – мастер small talk. Он отлично чувствует себя в любой компании. Даже в такой, как наш отец и сенатор Воскресенский, который производит впечатление жесткого и бескомпромиссного человека.

– Добрый вечер, – говорю я спокойно и только потому, что от меня этого явно все ждут. – С днем рождения.

Получив в ответ равнодушный кивок в знак того, что мое скупое поздравление услышано, Воскресенский снова обращается к отцу.

– Сергей Васильевич, оставлю вас, чтобы поприветствовать других гостей, – а потом многозначительно добавляет: – И давайте уединимся с вами минут через пятнадцать. Дела не ждут.

Когда сенатор удаляется и единственная причина стоять в кругу семьи отпадает, я делаю то же самое. Шепнув маме, что хочу подышать свежим воздухом, я ставлю бокал с нетронутым шампанским на поднос мимо проходящего официанта и выхожу через распахнутые парадные двери в сад.