Таро Люцифера - Маркеев Олег Георгиевич - Страница 11

Охотничий азарт подогревали стограммовыми дозами из миниатюрных чекушек, которые покупали в ночных палатках. Цена им была десятка, поэтому Леня приказал считать их сувенирной продукцией эпохи социализма и в зачет выпитого не включать.

Подхватив возле очередной палатки бомжеватого вида мужичка, пообещавшего достать самогону по «советским ценам», они оказались на Киевском вокзале.

У непрезентабельного вида бабки мужик за десять рублей купил бутылку с мутной жидкостью. Купля-продажа осуществлялась по всем правилам конспирации эпохи «сухого закона» времен Горбачева. При этом вокруг полки магазинов и ларьков ломились от ликероводочной продукции.

— Полный сюр, — прокомментировал Примак, блаженно щурясь на рекламные огни магазинов. — Предлагаю продолжить наш вечер в том же иррациональном духе.

В результате пили в пустом автобусе, остановленном коллективными усилиями на Дорогомиловской. Водитель, несмотря на уговоры, к празднику присоединиться отказался. Но в знак солидарности разрешил гулять в салоне хоть до самого Бескудниково. Пили из пластмассовой кружки «Нескафе», оказавшейся в кармане у мужика. Из кружки воняло одеколоном «Тройной». Что Леня счел весьма символичным и полностью соответствующим общей концепции разворачивающегося перформанса «У нас была Великая Эпоха». Корсаков не стал указывать на явный плагиат. Леню уже перло не на шутку.

Дегустацию «советского образца» напитка доверили мужику. Поперхнувшись лишь раз, мужик остался доволен. Леонид сразу же налил себе. Выпил, отдышался и молча выставил большой палец. Корсаков долго решался, перед тем как отправить в себя пахнущее гнилой свеклой пойло.

Оказалось, что запах хуже, чем вкус. Жидкость неизвестного состава теплой змеей скользнула в желудок. И сразу же словно подушкой огрели по затылку. В голове сделалось туманно, а на душе тепло и тихо.

Закусили горстью соленых орешков. Закурили. Вот-вот жар внутри должен был вылиться в теплый мужской разговор. Если подпитать его второй дозой, которая уже пойдет не ершиком, а маслицем, то…

И тут Примак вытаращил глаза и стал тыкать пальцем в окно. Искаженным от сивушного хмеля глазом Корсаков едва узнал мемориал на Поклонной горе.

Леня выхватил у него пустую кружку и, подхватив под локоть, потащил к дверям.

Шеф, тормози! Герои выходят почтить память героев! — объявил Примак. — Мужик, не теряйся, — бросил он третьему в компании.

Десантировались из автобуса дружно и весело. Помахали вслед удаляющимся красным фонарикам. Пустили по кругу бутылку, вылакав остатки. И беспечным шагом двинулись наперерез несущимся по шоссе машинам.

Несмотря на поздний час, по комплексу еще бродили туристы и парочки. Порывистый ночной ветер гонял по бетону пластиковые стаканчики и шуршащие пустые пакетики.

Сориентировавшись на местности, Леня затрусил к ночной палатке и вскоре вернулся с бутылкой «Столичной». Пить ее решил среди кусков Змея, порубанного на порции Святым Георгием. Леня посчитал это явной параллелью с его историческим полотном «Путь алмаза „Орлов“ через кишечник красного коня». На вопрос Корсакова, кто из них двоих будет символизировать алмаз, украшающий скипетр Императора Российского, Примак вежливо уступил эту честь ему. Себя самокритично обозвал конским яблоком. А на представителя народа, вздохнув, махнул рукой.

Корсакову, как алмазу компании, выпала честь дегустировать местную водку. Он долго дышал открытым ртом под участливым взглядом Примака.

— Ну, как пошло? — поинтересовался Леня.

— Леонардо, самогон был лучше, — сдавленным голосом ответил Корсаков. — Это же ацетон пополам с бензином!

— Очень хорошо, — одобрил Леня. — Будем жечь танки врага. Наливай!

Мужик с готовностью налил треть кружки.

— Ну, за наш народ, всегда готовый к подвигу! — провозгласил Примак и залпом заглотил водку.

Замер, дико вращая глазами. Несколько раз он надувал щеки, удерживая рвущееся наружу, но все же проглотил. Пока он приходил в себя, мужичок отхлебнул прямо из горла. Особого эффекта выпитое на него не произвело. Только мордой заалел.

Примак отдышался и отплевался, оперся на плечо мужика и закурил. Мутно поблескивающим взором оглядел окрестности.

— Вот она — Великая Эпоха, отлитая в бетон, — заявил он и, жестом экскурсовода обводя рукой вокруг. — Так и хочется сказать…

— По второй? — вставил Корсаков.

— Правильно!

Примак принял кружку. Залпом отпил половину. Остальное отдал мужику. Мужик хлопнул. И рухнул, чуть не утянув за собой Примака.

— М-да… А я даже не спросил, как его зовут. Неудобно как-то.

— Не заморачивайся. Пей. — Леня вытащил кружку из скрюченных пальцев мужика и передал Корсакову.

Пока Корсаков собирался с духом, готовясь влить в себя водку, Леня, отволок тело мужика в щель между двумя порционными кусками Змея.

— А церквушка что-то не в стиле Зураба, — вернувшись доложил он. — Ты видал? Махонькая какая-то. Чего это он так замельчил?

— На храме Христа Спасителя отыгрался.

— О, уважаю! — подхватил тему Леня. — Уважаю. И завидую чистой завистью коллеги по цеху. Бабла, небось, срубил…

— Не, по полной отыграться ему не дали. Лужков, когда смету за роспись стен увидел, сказал, что за такие деньги он сам Храм распишет. Причем цветными карандашами и в одиночку.

— Это он зря. Ох, зря. — Примак помотал головой. — Нельзя экономить на наглядной агитации! Кстати, Петр на Москве-реке еще стоит? Ну, этот Буратино под парусом? В газетах читал, его взорвать пытались.

— Торчит, как кол в заднице, чего ему будет! Как в Дом художника иду, так плююсь. — Игорь сплюнул вязкую слюну. — А ты в парке «Забытых героев» был?

— Это что такое?

— Рядышком. Ну, памятники Ильичу, Феликсу, Свердлову и остальным деятелям. В августе на революцию всех повалили. А потом на задворки ЦДХ свезли и расставили. Типа молчаливого укора и урока современникам. Вот где концентрат «Великой Эпохи». Хоть каждый день перформансы давай.

— Креатив, бля! Так, едем пить туда. — Моментально загорелся Леня. — Вождей забывать нельзя. Желаю чокнуться с Феликсом Эдмундовичем! И считаю своим долгом лично поблагодарить дорогого Леонида Ильича за наше счастливое детство. Эй, народ, ты с нами? — Он обернулся к мужичку. — Наро-о-од!

Народ безмолвствовал по причине полной невменяемости.

Леня поскреб подбородок, обдумывая ситуацию.

— Другого народа у нас нет. Придется иметь дело с этим окурком. Бери его, Игорь. Только не култыхай. А то потом не отмоемся.

— Может, тут бросим? Нафиг он нам нужен, Леонардо?

— Живописцы своих не бросают! — решительно пресек сомнения Леня.

Вдвоем они дотащили мужичка до автобусной остановки. Леня поймал частника на «Москвиче» и долго спорил о цене проезда до парка Горького, то слезливо жалуясь на тяжелую жизнь художника, то взывая к гражданскому самосознанию водителя.

В своем твидовом пиджаке, оранжевой рубашке и свободного покроя светло-коричневых брюках, (все в пятнах и провоняло рыбной юшкой), трехдневной щетиной на дряблых брыдлях и с перегарной отдышкой, Леня выглядел мелким банкиром, убегающим от кредиторов и бандитов. Мужичок смотрелся самим собой — счастливо пьяным забулдыгой, которого побрезговали забрать в вытрезвиловку. Образу свободного художника худо-бедно соответствовал только Корсаков: широкополая черная шляпа, развивающиеся на ветру длинные волосы, видавший виды кожаный долгополый плащ и черные армейские штаны, заправленные в армейского же образца бутсы.

Осознав, насколько нелепо они смотрятся со стороны, Корсаков решил вмешаться.

— Примак, не экономь на удовольствиях! — крикнул он.

Леша по-купечески махнул рукой, и что-то сказал водителю. Тот сразу же распахнул перед ним дверцу.

Мужика, впавшего в младенческое состояние, запихнули на заднее сиденье. Корсаков уселся рядом, Примак влез на переднее сиденье.

Только тронулись, Леня объявил:

— Минутку, нам надо дозаправиться!

Выудил из кармана миниатюрную чекушку, сковырнул пробку, высосал половину и передал Корсакову.