Николай I Освободитель // Книга 9 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич - Страница 34

Под это же скандирование на сцену поднялся еще один человек. На этот раз для разнообразия мужчина. Он улыбнулся собравшимся и задорно помахал рукой. В этот день в Дрезденской опере присутствовали и мужчины, однако их было не так уж много.

— А сейчас позвольте мне представить специального гостя нашего собрания — главу Прусского Телеграфного Агентства графа Карла Либкнехта. — Он нам поведает о том, что по поводу целей нашего движения думают в правительстве.

Хоть собрание проходило в Дрездене и позиционировалось как общенемецкое и общеевропейское, никого появление чиновника из Берлина в общем-то не удивило. Еще с конца 1830-х Саксония находилась с Пруссией в максимально тесных отношениях. Фактически Саксонией управлял даже не сам король Карл I — ему собственная власть была мало интересна — а назначенное из Берлина техническое правительство во всем идущее в фарватере старшего брата. Да и в целом в Европе Саксонию воспринимали теперь не как независимое государство, а как прусский сателлит. Это, впрочем, было не совсем до конца верно, во всяком случае старший сын и наследник короля Карла Фридрих Карл, будущий первый своего имени, уже сейчас проявлял куда большую самостоятельность и во многом хотел ориентироваться на Николаев, а не на Берлин. Хотя бы, потому что «сателлиты» России — типа того же Эриванского княжества, Трансильванского, или Болгарского королевств — имели во внутренней политике куда больше свободы чем саксонцы. А дурной пример, как известно заразителен. Причем чрезвычайно.

— Добрый день, добрый день, мои дорогие дамы, девушки, барышни, — поприветствовал русский агент в правительстве Пруссии собравшихся в зале женщин. Наверное, если бы женщины знали, о чем он сейчас думает, то изрядно бы удивились. А думал тот, кого когда-то звали Русланом Малиновским, о том, что идея с раскачиванием «женской» лодки в Европе совершенно неожиданно даже для него дала свои плоды. Кто бы мог подумать, что дурацкая присказка про «Четыре 'К», запущенная через одну из подставных газет, так мощно ударит по мозгам немецких женщин. — Боюсь с точки зрения правительства мне вас обрадовать нечем. Как минимум в деле получения университетского образования. Дело в том, что наши университеты обладают известной долей самостоятельности, и по принятым уставам ни я, ни канцлер, ни даже наш король, не можем указывать университетским советам, кого им принимать на учебу, и кого — не принимать.

— И что же, вы совсем не можете повлиять на них? — Новый выкрик с места, судя по одобрительному гулу массово поддержанный другими женщинами, на секунду перекрыл остальной шум. — Зачем тогда нам такое правительство?

— Вы уж определитесь, девушки, — ухмыльнулся Либкнехт. Змея свернулась в кольцо и укусила себя за хвост, — нас постоянно в либеральных газетенках полощут за нежелание устроить полноценный парламент и отсутствие других либеральных преобразований. А тут оказывается, что, когда нужно, король должен просто взять и всем приказать. Вы себе представляете, к чему это может привести? Обратно в 1840-й год захотелось? Со студенческими бунтами и баррикадами на улицах?

— А что насчет участия в выборах? — Поинтересовалась стоящая тут же Роза Цеткин.

Общекоролевский Ландтаг появился в Пруссии в том же 1840-м году на волне общественных беспорядков и на удивление многих пережил последовавшую в дальнейшем реакцию. Никакой реальной законодательной власти он в общем-то не имел, оставаясь по большей части пустопорожней говорильней, но, надо признать, говорильней местами авторитетной. Ну то есть правительство и король зачастую прислушивались к тому, что происходило в ландтаге, расценивая его как некий своеобразный барометр общественного настроения.

— Здесь у нас тоже есть идея, — хитро улыбнулся главный пропагандист королевства. — Провести по этому поводу плебисцит. Пусть прусские мужчины проголосуют, хотят ли они давать своим женщинам право голоса или нет. Если проголосуют «за», правительство его величества короля Вильгельма противиться такой новации не будет.

— Но ведь они проголосуют против, — высказала общую мысль Роза Цеткин. — Мужчины не захотят давать нам возможность участвовать в политической жизни страны.

— Возможно, — кивнул Карл Либкнехт. — Однако это будет уже проблема взаимоотношений вас, дорогие женщины, с вашими отцами, мужьями и сыновьями, а не королевского правительства. В конце концов именно они являются владельцами земли в королевстве, а в случае войны встанут в строй, чтобы защищать отчизну. Вы учили историю, дорогая моя Роза? Античную, там, где древняя Греция и независимые, демократические полисы. Там право голоса имели те, кто брал оружие в руки и становился в фалангу, разве это не справедливо?

— Мы женщины, рожаем детей. В том числе и мальчиков, которые потом защищают государство, так что не нужно умолять наше достоинство, — девушка гордо вскинул подбородок вверх. Судя по реакции зала такой ответ собравшимся более чем понравился.

— А я ничего против не имею, — еще шире улыбнулся глава Прусского ТА. То, что в этот момент на сцене оперного театра стояло сразу два русских агента, он не знал, хоть и подозревал, что все движение суфражисток подпитывается из Николаева. Во всяком случае ему самому были даны указания не только не мешать активным дамам в продвижении их позиции, но и помогать по возможности. Аккуратно, чтобы хуже не сделать. — Договоритесь со своими мужчинами, пусть они проголосуют, и мы обязательно внесем такую новацию в закон о выборах.

Заявления Либкнехта и глобальный разворот политики Его Величества Вильгельма I в условно «либеральном» направлении — во всяком случае касаемо внутренней политики — вызвал целую волну женских манифестаций по всей Европе. А когда на 16 ноября 1847 года действительно была назначена дата плебисцита — который в итоге прусские мужчины закономерно провалили, дураков допускать женский пол до политической власти там не было — это привело к настоящей буре. При этом, что делать с женскими манифестациями, традиционалистским правителям старых монархий было решительно непонятно. Разгонять войсками — так позору не оберешься. Терпеть бабские выходки — никак нельзя, пример это плохой другим дебоширам. Ну не давать же им реально выборные права, как женщины того требуют.

Конечно, глобально суфражистки ни на что повлиять не могли. Просто, потому что даже среди женщин их количество было ничтожным — абсолютному большинству представительниц слабого пола и без избирательных прав жилось вполне сносно, их гораздо больше волновали права трудовые и социальные. Тем не менее случился в последствии прецедент, когда и менно разгон женской манифестации едва не привел в Нидерландах к революции и смене династии. Естественно, побитые женщины тут были только поводом, причин там была целая пачка, в основном экономического свойства, но тем не менее случай показательный.

Прорыв в плане обучения женщин в высших учебных заведениях произошел уже в конце 1860-х, когда европейские университеты постепенно начали допускать женщин к обучению, а процесс выдачи слабому полу политических прав затянулся еще на более долгий срок. Только уже после Великой Войны под занавес 19 века, женщины повсеместно получили сначала право сначала избирать, а потом — еще спустя пару десятилетий — и избираться.

Глава 10

— Тебе мало денег что я тебе даю? Мало содержания от министерства двора⁉ — Я бушевал, даже не пытаясь сдерживать эмоции. — На что тебе не хватает? Бриллианты? Золото? Платьев мало? Или может дворца тебе не хватает для жизни, еще нужна дополнительная жилплощадь?

— Я хотела помочь сестрам… — Нелидова сидела на диване и не сдерживаясь рыдала в три ручья. Подобного разноса от меня она не получала ни разу за все пятнадцать лет, что мы состояли в отношениях. Сначала в тайных, а потом и в открытых.

— Почему ты ко мне не обратилась? Я что когда-то отказывал тебе в чем-то⁉ Ты понимаешь, как теперь я буду выглядеть в глазах своих подданых? Я тридцать лет воюю с мздоимством, отправил на каторгу уже десятки вельмож вплоть до министров, сам кричу на каждом углу о борьбе за чистоту финансов и вот получаю от тебя такой удар в спину!